Разум и чувства Джоанна Троллоп Известная английская писательница Джоанна Троллоп представила знаменитый роман «Разум и чувства» в новом проекте «Джейн Остин»: сохранив сюжет, стиль и очарование оригинального произведения, она перенесла его действие в наши дни, в современную Англию. Как и в романе Остин, основные события разворачиваются вокруг сестер Дэшвуд — разумной Элинор и страстной Марианны. Сможет ли Элинор сохранить стойкость, узнав, что любимый мужчина поддался чарам другой девушки? Поколеблется ли вера Марианны в любовь на всю жизнь после встречи с главным сердцеедом графства? Увлекательная, трогательная и немного ироничная история в лучших традициях британской литературы никого не оставит равнодушным. Джоанна Троллоп Разум и чувства Посвящается Т. К. Часть первая 1 Вид, открывавшийся из их окон — георгианских, огромных, от пола до потолка, — был, по всеобщему мнению, поистине великолепен. Окна выходили в старинный парк, спланированный и разбитый два столетия назад с единственной целью — предоставить счастливым владельцам Норленда в Сассексе все лучшее, что может предложить природа, облагороженная цивилизованной человеческой рукой. Были там и бескрайние зеленые луга, и романтические, но не слишком обширные озера, и тенистые купы вековых деревьев, под которыми щипали траву живописные группки оленей и овец. Добавьте к этому ненавязчивые рукотворные вкрапления в виде изящных парковых оград, и станет ясно, что картина, которую наблюдали сейчас все члены семьи Дэшвуд, сидевшие в тягостном молчании у себя в кухне, была практически совершенна. — И вот теперь, — заговорила мать семейства, театральным жестом простирая руку к кухонному окну, — мы вынуждены покинуть все это. Весь этот… рай! Она сделала паузу, а потом добавила, уже тише, но с явственным нажимом: — Из-за нее. Все три дочери смотрели на нее, не произнося ни слова. Даже средняя, Марианна, унаследовавшая материнскую склонность к мелодраматизму и природную импульсивность, сидела молча: всем было ясно, что мать еще не закончила. В ожидании продолжения они отвели взгляды от вида за окном, сосредоточившись на чисто выскобленной поверхности кухонного стола, глиняном кувшине с незатейливыми полевыми цветами и своих надтреснутых и потому еще более очаровательных чайных кружках. Все затаили дыхание, дожидаясь следующей материнской тирады. Белл Дэшвуд по-прежнему смотрела в окно. Своим именем она была обязана отцу девочек, скоропостижно скончавшемуся совсем недавно. Он говорил — в свойственной ему галантной манере, — что имя Белл идет ей гораздо больше, к тому же Изабелла, хоть и звучит величественно, не очень-то годится для повседневного обихода. Вот так Изабелла, больше двадцати лет тому назад, превратилась в Белл. А со временем, постепенно и незаметно, и в Белл Дэшвуд, жену (на словах) Генри Дэшвуда и мать (на деле) Элинор, Марианны и Маргарет. У них была, по всеобщему мнению, чудесная семья: добродушный зрелый мужчина, его очаровательная художница-жена и их хорошенькие дочки. Благодаря своей общительности и внешнему обаянию Дэшвуды обзавелись множеством друзей, так что, когда Генри внезапно улыбнулась удача, и его вместе с Белл и дочерьми пригласили поселиться в большом поместье у бездетного дядюшки-холостяка, единственным наследником которого он являлся, им было с кем разделить эту радость. Смену их хотя и счастливого, но совсем уж скудного существования на жизнь в Норленд-парке, с бесчисленным количеством спален и акров прилегающей земли, они восприняли как знак свыше, аргумент в пользу веры в волшебство и строительства воздушных замков. Старый Генри Дэшвуд, дядя младшего Генри, оказался таким же мечтателем и романтиком. Он снискал любовь всей округи, для которой являлся кем-то вроде самопровозглашенного сквайра: от его щедрот финансировалось большинство начинаний местной общины, а двери Норленда всегда были распахнуты для любых благотворительных мероприятий. Старик прожил в Норленде всю свою жизнь, под крылышком незамужней сестры, и только после ее смерти понял, что дом слишком велик для него одного. Вслед за этим осознанием незамедлительно явилось и воспоминание о наличии и незавидном положении его славного, но незадачливого наследника, племянника Генри, единственного сына их давно почившей в Бозе младшей сестры: по последним сведениям, тот жил на грани нищеты, что, по мнению старого Дэшвуда, было абсолютно недопустимо. Итак, молодого Генри призвали для аудиенции, и он прибыл в Норленд в сопровождении очаровательной спутницы и, к вящей радости старика, трех девчушек, одна из которых была еще в пеленках. Семейство сбилось в кучку в гигантском холле Норленда, с изумлением и восторгом озираясь по сторонам, и старый Генри, повинуясь внезапному импульсу, широко распростер объятия и провозгласил, что, отныне и навеки, Норленд является их домом, куда они должны как можно скорее переехать, чтобы жить вместе с ним. — Для меня будет счастьем, — сказал он голосом, дрожащим от избытка чувств, — видеть, что в Норленде снова кипит жизнь. А потом, прослезившись, добавил: — И смотреть на кучу обуви у парадной двери. Дорогие мои! О, мои дорогие! Элинор сглотнула, пристально глядя на мать, которая так и стояла с поднятой рукой. Нельзя позволить ей слишком уж расчувствоваться, и ни в коем случае нельзя допустить, чтобы разволновалась Марианна. У Белл, конечно, не было астмы, от которой умер отец Элинор, Генри-младший, и из-за которой Марианна росла такой болезненной и хрупкой, однако ей все равно не стоило давать волю, поскольку в таких случаях все обычно кончалось весьма плачевно. То есть, в буквальном смысле, слезами. Элинор порой поражалась тому, сколько времени и сил члены их семьи тратили на слезы. Она негромко кашлянула, напоминая матери, что все они ждут. Белл едва заметно вздрогнула. Она отвела взгляд от гигантской тени, которую дом отбрасывал на лужайку за окном, и вздохнула. А потом почти мечтательно произнесла: — Как вы знаете, мы приехали сюда с вашим отцом. — Да, — сказала Элинор, едва сдерживая нетерпение, — знаем. Мы приехали вместе с вами. Белл резко повернулась к старшей дочери и чуть ли не с обвинением поглядела на нее. — Мы приехали в Норленд, — воскликнула она, — потому что нас пригласили. Папа и я перебрались к дяде Генри, чтобы ухаживать за ним. Она остановилась, а потом добавила, уже не так резко: — За нашим милым дядей Генри. Белл снова выдержала паузу, после чего повторила еще раз, словно обращаясь сама к себе: — Милым дядей Генри. — На деле он оказался не таким уж милым, — твердо произнесла Элинор. — Он ведь не оставил вам ни дома, ни денег, чтобы можно было на что-то жить. Не так ли? Белл решительно задрала вверх подбородок. — Он хотел завещать все отцу. Если бы тот не… — она снова замолчала. — Не умер? — пришла на помощь матери Маргарет. Старшие сестры развернулись к ней. — Как ты можешь, Магз… — Заткнись, заткнись, ты… — Марианна! — воскликнула мать. У Марианны на глазах тут же выступили слезы. Элинор обхватила сестру за плечи и крепко прижала к себе. Как, должно быть, ужасно, часто думала она, принимать все так близко к сердцу, как ее сестра, готовая разрыдаться из-за каждой мелочи. Держа Марианну в объятиях, чтобы немного ее успокоить, Элинор сделала глубокий вдох. — Итак, — заговорила она, стараясь, чтобы голос звучал по возможности ровно, — мы должны смотреть правде в глаза. Отец умер, да и в любом случае Норленд был завещан не ему. Милый дядя Генри не оставил ему ни дома, ни денег — ничего. Предпочел изобразить из себя доброго дядюшку для переростка-подкаблучника. Он все завещал им. Все завещал Джону. Марианна уже почти не дрожала. Элинор расслабила объятия и сосредоточилась на матери. — Он оставил Норленд-парк Джону, — еще раз, уже громче, повторила она. Белл посмотрела на дочь, а потом с неодобрением отозвалась: — Дорогая, он был вынужден так поступить. — Вовсе нет. — Да-да, вынужден! Поместья вроде Норленда переходят к наследникам, у которых есть сыновья. Так делается всегда. Это называется правом первородства. Отцу Норленд принадлежал только при жизни. Элинор сняла руку с плеч сестры. — Мама, мы что, королевская династия? — воскликнула она. — Право первородства — какая чушь! Все внимание Маргарет, как обычно, было сосредоточено на ее iPod: сидя с отсутствующим видом, она распутывала узел на проводке, идущем к наушнику, который загадочным образом постоянно на нем появлялся. Однако тут она вдруг подняла голову, будто ее посетило неожиданное озарение. — Я так понимаю, — бойко начала она, — что ты все равно ничего бы не унаследовала от папы. Потому что он не был на тебе женат. Правильно? Марианна негромко вскрикнула: — Не смей так говорить! — Но это же правда! Белл прикрыла глаза. — Прошу вас… Элинор посмотрела на младшую сестру. — Даже если ты что-то знаешь, Магз, или просто догадываешься, вовсе необязательно говорить об этом вслух. Маргарет пожала плечами — типичное движение, означающее «мне все равно». Она и ее школьные подружки постоянно так вот пожимали плечами. Марианна опять зарыдала. Никогда в жизни Элинор не встречала других девушек, которые могли плакать, не лишаясь при этом своей красоты. Нос у сестры никогда не краснел и не тек: просто по щекам вдруг начинали бежать громадные прозрачные слезы, которые — по признанию одного ее бывшего ухажера — так и хотелось стереть поцелуем. — Пожалуйста, не надо, — в отчаянии взмолилась Элинор. Марианна, всхлипывая, пробормотала: — Я обожаю этот дом! Элинор обвела взглядом кухню. Она не только была ей до боли знакома — эта кухня являла собой квинтэссенцию их жизни в Норленде. Просторная, с элегантными георгианскими пропорциями, она обрела, благодаря способности Белл к организации домашнего хозяйства и ее идеальному вкусу в подборе фактур и цветов, идеальную степень небрежности, делавшей ее особенно живописной. Кухня была свидетельницей их семейных трапез, бурных ссор и примирений, многолюдных праздников и вечеринок в тесном кругу. За этим столом были написаны тысячи строк домашних заданий. В этом кресле с пестрой обивкой дядя Генри часами просиживал за стаканчиком виски, а сестры тормошили его, заставляя порой выходить из себя. Этот резной стул принадлежал их отцу — на нем он восседал во главе стола, за рисованием или книгой, всегда готовый прерваться, чтобы выслушать или утешить дочерей в их детских обидах. Отлученные от этого места, с которым было связано столько воспоминаний, изгнанные так внезапно и жестоко, — как смогут они жить дальше? — Мы тоже, — держась из последних сил, ответила сестре Элинор. Марианна лишь отмахнулась — полным драматизма театральным жестом. — Мне кажется, — прорыдала она, — что я здесь родилась! — И нам тоже, — настойчиво повторила Элинор. Марианна сжала руки в кулаки и ударила — несильно — себя в грудь. — Нет, вам меня не понять! Я чувствую, что Норленд — мой единственный дом. Мне кажется, что нигде больше я не смогу играть. Не смогу играть на гитаре нигде, кроме Норленда! — Конечно, сможешь! — Дорогая, — воскликнула Белл, глядя на дочь. В голосе ее звенела дрожь. — О, моя дорогая!.. — Хотя бы ты не начинай, — вздохнула Элинор, обращаясь к младшей сестре. Маргарет пожала плечами; непохоже, чтобы она собиралась разрыдаться. На самом деле вид у нее был, скорее, задиристый — с учетом ее тринадцати лет Маргарет чаще всего выглядела именно так. Элинор снова вздохнула. Она чувствовала себя страшно усталой. Это продолжалось уже несколько недель, даже месяцев: сначала смерть дяди Генри, а потом еще более тяжкая утрата — смерть отца, которого спешно увезли в госпиталь с острым приступом астмы, хотя обычно его синий ингалятор отлично снимал все симптомы. Обычно — но не в этот раз. Ужасно было видеть, как отец борется за каждый вздох и хрипит, будто его душат. А потом была «скорая», и поездка в госпиталь, и недолгое улучшение в отделении реанимации, откуда его перевели в отдельную палату, и сдавленный шепот — просьба позвать его сына, Джона, и вдруг, после визита Джона, новый приступ, когда их не было рядом, когда отец был один в этой безликой стерильной комнате, опутанный трубками и проводами, и звонок из госпиталя, прогремевший в Норленде в два часа ночи, когда незнакомый голос сообщил, что врачи ничем не смогли помочь, что не выдержало сердце, что их отец мертв. Точно так же они собрались на кухне после той бессмысленной, последней поездки в госпиталь. На небе только-только занимался рассвет; с лицами, серыми от усталости и горя, они сидели вокруг стола, сжимая в руках кружки с чаем, словно держась за брошенный им спасательный круг. Почему-то именно тогда Белл решилась рассказать — тем отстраненным голосом, которым давным-давно читала им вслух волшебные сказки, — как они с отцом решили сбежать от его первой, а если говорить точнее, как предпочитала Элинор, единственной жены, и как, после нескольких лет испытаний и невзгод, дядя Генри позвал их к себе. По словам Белл, он был старым романтиком, который так и не женился, потому что возлюбленная ответила ему отказом; тем не менее он искренне радовался, когда у других любовные истории завершались счастливым концом. — Как-то раз он сказал мне, — рассказывала Белл, медленно поворачивая кружку с чаем в руках, — что Норленд казался таким громадным и пустым, будто день за днем упрекал его всем своим видом. Сказал, ему все равно, женаты мы или нет. Брак, мол, всего лишь дурацкая старая традиция, дань общественному мнению. Он говорил, что восхищается людьми, сделавшими то, на что ему никогда не хватило бы решимости. Была ли это решимость, гадала Элинор, пытаясь понять, что хочет донести до них мать, сквозь тяжкую пелену собственного горя и потрясения, — много лет прожить с женщиной, но так и не жениться на ней, или же просто беспечность? Был ли счастливым конец, в котором эта женщина и три их общих дочери остались без средств к существованию, потому что отец не позаботился написать вразумительное завещание? Что было романтичного в том, чтобы полагаться на снисходительность богатого, но непоследовательного старика, и оставаться неженатыми — ведь это, скорее, похоже на обычную глупость? Хотя, с другой стороны, какая разница, что сделал или не сделал отец: дядя Генри в любом случае мог завещать все Джону просто потому, что у того были не дочери, а сын. Она до сих пор злилась на отца, даже теперь, хотя отчаянно скучала по нему. Точнее, то была не злость, а гнев. Гнев, причем безмолвный, потому что мать не желала слышать ни одного плохого слова в адрес отца, — точно так же, как не желала вспоминать о том, что сама никак не позаботилась о своем будущем на случай, если его не станет. А ведь у него была астма! Синие ингаляторы были в их семье таким же привычным зрелищем, как и сами ее члены. Давно стало понятно, что до глубокой старости ему не дожить, и тем не менее отец продолжал слепо полагаться на доброту и покровительство старика, который любил ощущать себя бунтарем, однако на деле оставался махровым консерватором. Конечно, Белл не готова была признать, что совершила ошибку — или что ошибку совершил отец. Еще много недель после его смерти она продолжала настаивать, что перед смертью он помирился с Джоном, его единственным сыном от первого брака: мол, оба прослезились, и Джон поклялся позаботиться о своей мачехе и сводных сестрах. — Он обещал, — снова и снова повторяла Белл, — что мы навсегда останемся в Норленде. И он сдержит свое слово. Конечно, сдержит! В конце концов, он же сын своего отца. А отец, не без горечи думала Элинор, не только лежит в могиле и поэтому ни за что не отвечает, но еще и почитается безупречным. Безупречным. Вот только в действительности все произошло совсем по-другому. Оказалось, что они сбросили со счетов одну очень важную фигуру — и напрасно. Терзаемые горем после смерти отца, они совсем забыли про Фанни. Сидя за кухонным столом, Элинор разглядывала стоящий у противоположной стены старинный уэльский буфет, в котором хранились их повседневные чашки и тарелки, а рядом были выставлены открытки от друзей и фотографии родни. Имелся там и снимок Фанни — в кружевном платьице с младенцем Гарри на руках. Элинор обратила внимание, что кто-то развернул фото лицом к стене. Несмотря на беспокойство, она не смогла сдержать улыбки. Какой блистательный жест! Интересно, кто это сделал? Наверное, Маргарет, которая сейчас сидит возле стола в наушниках с отсутствующим взглядом. Элинор вытянула ногу и в знак солидарности незаметно толкнула сестру под столом. Когда Джон впервые привез Фанни познакомиться с ними, Элинор решила, что такое крошечное создание никак не может представлять для них опасность. Как же она ошиблась! Фанни оказалась законченной эгоисткой. Она как две капли воды походила на свою мать, такую же миниатюрную, твердую, как сталь, и заботящуюся только о двух вещах: статусе и деньгах. Особенно о деньгах. Они занимали все ее мысли. Фанни вышла замуж за Джона, располагая собственным состоянием и имея четкие представления о том, на что надо тратить деньги. Собственно, у нее были четкие представления обо всем — и железная воля в придачу. Фанни хотела иметь мужа, большое поместье, много денег, чтобы все это содержать, и ребенка — желательно мальчика. И все это она получила. Теперь ничто — абсолютно ничто — не могло помешать ей продолжать и дальше оберегать и преумножать свои владения. Удивительно, как скоро после смерти их отца Фанни прикатила на своем роскошном внедорожнике с Гарри в детском кресле, няней-румынкой и багажником, забитым хозяйственными принадлежностями, которые донельзя прозрачно намекали, кто теперь тут хозяйка. Она привезла Белл букет в целлофановой обертке, на которой красовалась этикетка «20 % скидки», и попросила ее с дочерьми пару часов посидеть в дальнем крыле: к ней должен приехать из Лондона дизайнер по интерьерам, каждый час работы которого стоит бешеных денег, поэтому ей хочется максимально сконцентрироваться на беседе с ним. Они увели с собой и Гарри с няней, у которой был синий лак на ногтях и юбка в леопардовых узорах, обтягивающая внушительный зад; в ответ на приглашение к обеду няня сказала, что сидит на диете и обойдется сигареткой, а Гарри, поглядев в тарелку, сунул палец в рот и с отвращением зажмурил глаза. Через три часа Фанни, с горящими от открывающихся перспектив глазами, ворвалась на кухню и объявила без предисловий и с таким видом, будто ее новость априори должна быть принята на ура, что они с Джоном переезжают в Норленд через две недели. И они действительно переехали. Просто бессмысленно, сказала Фанни тоном, не терпящим возражений, платить арендную плату за квартиру в Лондоне, когда Норленд только и ждет, чтобы они в нем обосновались. Ее нисколько не заботило, как воспримут эти слова члены семьи, для которой Норленд стал больше чем домом, потому что там прошло практически все их детство. Фанни была настроена как можно скорее освободить его от всего старого, переделать в соответствии с собственным вкусом, превратив в образчик растиражированного дорогого стиля, и от ее решимости просто захватывало дух. Долой поцарапанную расписную мебель, французские платяные шкафы, выцветшие фестончатые портьеры из старинной парчи — на их место придут полированный гранит и нержавеющая сталь, по последнему слову моды. Прочь сентиментальные сувениры, истертые персидские ковры и потемневшие зеркала в позолоченных рамах — дорогу абстрактной скульптуре, черно-белым полам и огромному плазменному телевизору над величественным георгианским камином. Перемены происходили, по мнению Белл и дочерей, с непочтительной, жестокой поспешностью. Фанни с Джоном, Гарри и няней заняли лучшие комнаты, ранее принадлежавшие дяде Генри; следом за ними дом наводнила армия строительных рабочих из Восточной Европы, и в нем теперь целыми днями звенели пилы, стучали молотки, и визжала дрель. К счастью, на дворе стояло лето, поэтому окна и двери можно было держать открытыми, чтобы проветривать дом от неизбежной пыли и запахов штукатурки и стружки, однако открытые окна означали также, что Дэшвуды прекрасно слышали разговоры новых хозяев, особенно те, которые Фанни — намеренно, как считала Элинор, — старалась довести до их сведения. Последние несколько недель она только тем и занималась, что отговаривала Джона от любых попыток помощи мачехе и сводным сестрам. Несмотря на то что Фанни была миниатюрной, ее голос разносился по всему дому, даже если она говорила шепотом. Обычно Фанни просто отдавала приказы («Она никогда не говорит „пожалуйста“, — обратила внимание Марианна, — правда?»), но когда ей было нужно что-то от Джона, она переходила на кошачье мурлыканье. Сидя у себя на кухне, они прекрасно слышали, как Фанни в захваченной ею гостиной, которую она называла залом, обрабатывает мужа. Судя по всему, она сидела у него на коленях, ласкаясь и перебирая пальчиками с острыми ноготками его волосы, одновременно намекая, что в случае отказа он лишится значительной части постельных утех. — Им вовсе не надо так много, Джонни, дорогой. Ну сам посуди! Конечно, Магз еще в школе, и, заметь, в весьма дорогой, частной школе, а ведь это просто напрасная трата денег, когда в Льюисе есть отличная государственная, причем совершенно бесплатная, а Элинор уже почти закончила университет, да и Марианна скоро кончает. Белл легко сможет вернуться к работе, преподавать живопись, как раньше. — Но она же не работала лет сто, — с сомнением в голосе отвечал Джон. — Никогда, сколько я себя помню. Отец хотел, чтобы она сидела дома… — Что поделать, дорогой, человек не может позволить себе все, что бы ему хотелось. Ты разве не согласен? Она и так столько лет бездельничала в Норленде, вся такая свободная, артистическая и беззаботная. Фанни что-то прошептала ему на ухо, потом, с колебанием в голосе, Джон произнес: — Но я обещал отцу… — Сладенький мой, — перебила его Фанни, — послушай! Подумай о нас. Вспомни, что ты обещал мне. Вспомни, наконец, о Гарри. Я знаю, что ты любишь это место, знаю, что оно значит для тебя, хотя ты никогда и не жил тут, а ты знаешь, что я могу помочь тебе привести его в достойный вид и поддерживать дальше. Я ведь обещала во всем тебе помогать! Обещала, стоя перед алтарем. Но это обойдется в целое состояние. Вот увидишь! Пойми, Джонни, услуги дизайнера по интерьерам стоят недешево, а мы ведь решили, что будем выбирать все самое лучшее, потому что дом этого заслуживает. — Ну, — кое-как выдавил Джон, — мне кажется… — Птенчик мой, — ворковала Фанни, — подумай о семье. Обо мне и о Гарри. И о Норленде. Норленд — наш дом. Последовала долгая пауза. — Лижутся, — с отвращением пробормотала Маргарет. — Она сидит у него на коленях, и они лижутся. Прием тем не менее сработал; Фанни, отдавала ей должное Элинор, умела добиваться своего. Дом, их любимый дом, приобретший со временем ту неподражаемую патину, которая появляется только в жилищах, медленно и органично эволюционирующих в соответствии со вкусами разных поколений хозяев, претерпевал катастрофические перемены, превращаясь в новомодную, впечатляющую, но бездушную версию прежнего себя, которую Белл как-то в запальчивости сравнила с пятизвездочным отелем. — И это ни в коем случае не комплимент! Любой может заплатить, чтобы остановиться в отеле. Именно остановиться! Но ведь в отелях не живут. Фанни ведет себя как застройщик, который думает лишь о внешнем шике. Лишает этот чудесный старинный дом его души! — Но, — негромко заметила Элинор, — она же как раз этого и хочет. Хочет, чтобы дом производил неизгладимый эффект. И она этого добьется. Мы все слышали, как она переубедила Джона, заставила согласиться с ней. Теперь она здесь хозяйка. Фанни может делать с Норлендом все, что ей вздумается. И сделает, не сомневайтесь. Неловкая, принужденная любезность царила в доме до позавчерашнего дня, когда Джон, заметно смущаясь, зашел к ним в кухню и поставил на стол бутылку дешевого вина таким жестом, будто принес роскошное шампанское, а потом объявил, что, с учетом всех обстоятельств, после долгих раздумий, обсуждений и даже бессонных ночей — особенно у Фанни, которая, как им известно, ужасно чувствительна и ранима, — они пришли к заключению, что им — ему, Фанни, Гарри и их постоянной няне — будет удобнее жить в Норленде одним. В кухне воцарилось потрясенное молчание. — Во всех пятнадцати спальнях? — придя в себя, язвительно поинтересовалась Маргарет. Джон твердо кивнул. — Да. — Но почему… как же… — Фанни планирует начать в Норленде собственный бизнес. Сдавать часть комнат за плату — конечно, весьма высокую. Чтобы оплачивать содержание поместья, потому что это просто, — он закатил глаза к потолку, — бездонная бочка. Никаких денег не хватит, чтобы поддерживать Норленд в достойном виде. Широко распахнутыми глазами Белл в упор смотрела на Джона. — А как же мы? — Я помогу вам найти другое жилье. — Здесь? — Обязательно здесь! — задохнувшись, вскричала Марианна. — Только здесь, поблизости, я не смогу жить далеко отсюда, не смогу… Элинор взяла сестру за руку и крепко стиснула ее пальцы. — Может быть, небольшой коттедж? — предложил Джон. — Коттедж! — В Сассексе масса симпатичных коттеджей. — Но за них надо платить, — в отчаянии воскликнула Белл, — а у нас нет ни гроша. Весь подобравшись, Джон поглядел на нее. — Нет, есть. — Нету, — ответила Белл. — Нет. Она нащупала рукой спинку стула и схватилась за нее. — Мы собирались что-нибудь придумать. Зарабатывать деньги, чтобы платить вам за аренду. У нас уже были кое-какие идеи насчет дома и земли: тут можно было бы устраивать свадьбы. Мы начали об этом думать после смерти дяди Генри, но у нас не было времени, прошел всего год, перед тем как… перед тем… Элинор сделала шаг вперед и встала рядом с матерью. — У вас есть собственный доход, — твердо сказал Джон. Белл махнула рукой, словно отгоняя навязчивое насекомое. — Это же мизер! — Две тысячи фунтов вовсе не мизер, моя дорогая Белл. Две тысячи фунтов это весьма ощутимая сумма денег. — Для четырех женщин? На всю оставшуюся жизнь? При том что у нас нет даже крыши над головой? На мгновение Джон было заколебался, но быстро справился с собой. Он ткнул пальцем в бутылку на столе. — Я принес вам вина. Маргарет поглядела на этикетку и пробормотала себе под нос: — Мы такое не используем даже для готовки. — Тихо! — автоматически шикнула на нее Элинор. Белл не сводила с пасынка глаз. — Ты обещал отцу! Джон перевел взгляд на нее. — Я обещал позаботиться о вас и собираюсь сдержать обещание. Я помогу вам найти жилье. — Какое великодушие, — воскликнула Марианна с жаром. — Проценты с ваших средств… — Они микроскопические, Джон. — Удивительно, что вы вообще что-то знаете о подобных вещах. — А мне удивительно, что ты так легко отказываешься от клятвы, данной отцу, лежащему на смертном одре. Элинор положила руку матери на плечо. — Пожалуйста! — обращаясь к брату, сказала она. А потом негромко добавила: — Мы что-нибудь придумаем. Джон вздохнул с облегчением. — Вот так-то лучше. Молодец! И тут Марианна выкрикнула: — Ты — мерзавец, слышишь меня? Мерзавец! Ты предатель, трусливый и… как это слово, у Шекспира? А, вспомнила — вероломный! Да, да, Джон! В кухне повисло исполненное ужаса молчание. Потом Белл потянулась к Марианне; Элинор испугалась, что они сейчас кинутся друг другу в объятия, как обычно бывало в трудную минуту, явив Джону типичную для них экстравагантность. — Думаю, тебе лучше уйти, — быстро сказала она, обращаясь к нему. Джон с благодарностью кивнул и отступил на шаг назад. — О да, а то она прибежит тебя искать, — вмешалась Маргарет. — Как она тебя подзывает — собачьим свистком? Отчаяние на лице Марианны сменилось злорадной усмешкой. Точно так же, мгновение спустя, отреагировала Белл. Джон переводил взгляд с одной на другую, отступая все дальше к двери, и тут наткнулся на старинный уэльский буфет с расставленными у стены тарелками — изящными декоративными сувенирами с фестончатой кромкой, которые Генри с Белл привозили из своих путешествий по Провансу, две-три за раз, в течение многих лет. Джон шагнул к двери. Уже держась за ручку, он вдруг выразительно мотнул головой в сторону буфета. — Кстати, эти тарелки очень понравились Фанни. И вот теперь, спустя всего день, они сидели здесь же, на кухне, снова вокруг стола, истерзанные волнениями, гневом на Фанни с ее злобой и на Джона с его мягкотелостью, до смерти напуганные перспективой оказаться на улице, не имея ни места, чтобы приклонить голову, ни денег, чтобы, если таковое найдется, за него заплатить. — Конечно, через год я уже получу диплом, — сказала Элинор. Белл ответила дочери усталой улыбкой. — Дорогая, что это изменит? Ты прекрасно рисуешь, но сколько архитекторов сейчас сидит без работы! — Спасибо за поддержку, мам. Марианна накрыла ладонь Элинор своей. — Она права. Ты прекрасно рисуешь. Элинор попыталась улыбнуться сестре. А потом решительно сказала: — Как права и в том, что архитектору в наше время трудно найти работу. Особенно начинающему. А ты не могла бы снова пойти преподавать? — обращаясь к матери, спросила она. Белл беспомощно развела руками. — Дорогая, я не работала уже сто лет! — Но сейчас крайний случай, мама. Марианна сказала, повернувшись к Маргарет: — Тебе придется перейти в государственную школу. Лицо Маргарет застыло. — Ни за что. — Так надо. — Магз, у нас просто нет выбора… — Я не пойду! — закричала Маргарет в ответ. Она выдернула наушники из ушей, бросилась к окну и сжалась в комок, стоя к ним спиной. Внезапно плечи ее распрямились. — Эй! — совсем другим тоном позвала она. Элинор привстала. — Что там? Маргарет не обернулась; вместо этого она высунулась в окно и изо всех сил замахала руками. — Эдвард! — закричала она. — Эдвард! А потом повернула голову и, хотя все и так было ясно, воскликнула, глядя через плечо: — Эдвард приехал! 2 Несмотря на то что Фанни по приезде в Норленд восстановила против себя семейство Дэшвудов, они, тем не менее, признавали за ней одно неоспоримое достоинство: наличие брата по имени Эдвард. Он явился вслед за сестрой, и поначалу все решили, что этот долговязый темноволосый застенчивый юноша — полная противоположность его деятельной и весьма опасной сестрицы, — приехал полюбоваться новым приобретением, словно по волшебству свалившимся к ней в руки. Однако через день-другой стало ясно, что он постоянно топчется на кухне у Дэшвудов, рискуя показаться навязчивым, не только потому, что ему там уютно и легко, но также по той простой причине, что ему больше некуда идти — и совершенно нечем занять себя. Собственно, он и сам был готов расписаться в полной своей никчемности. — Боюсь, по жизни я неудачник, — сказал он как-то, вскоре после приезда, сидя за кухонным столом и измельчая на терке длинные стручки красной фасоли, как показала Белл. Клок темных волос упал ему на лоб, закрывая глаза. — Нет-нет, — тут же воскликнула Белл, и добавила с теплотой: — Вы вовсе не неудачник. Думаю, вы просто не умеете правильно преподнести свои достоинства. Эдвард перестал тереть и принялся выковыривать большую пятнистую фасолину, застрявшую между лезвиями. — Меня выгнали из Итона, — с легким вызовом произнес он. — Серьезно? — хором воскликнули все, кто был в кухне. Маргарет, вытащив наушник из одного уха, с нескрываемым интересом спросила: — И что ты натворил? — Стоял на стреме, пока плохие парни проворачивали свои делишки. — Насколько плохие? Очень-очень? — Ну не то чтобы… Маргарет подалась вперед и заговорщицки прошептала: — Это было связано с наркотиками? Эдвард улыбнулся, не поднимая головы от терки. — Вроде того. — А сам ты их принимал? — Хватит, Магз! — одернула сестру Элинор. Эдвард одарил ее быстрым взглядом, в котором читалась искренняя благодарность, ускользнувшая, тем не менее, от Элинор, поскольку та на нее нисколько не претендовала. — Нет, Магз, — ответил он. — На это у меня кишка была тонка. Стоял на шухере, но как-то раз зазевался, и мы попались. Нас всех исключили. Мама меня так и не простила. Представляете, до сих пор. Белл похлопала его по руке. — Простила, наверняка. — Вы не знаете мою мать. — Думаю, — заговорила Марианна, до этого тихонько сидевшая на подоконнике с книжкой в руках, — когда тебя выгоняют, это классно! Особенно из такого благопристойного заведения, как Итон. — Вот только одобрения за это вряд ли дождешься, — негромко заметила Элинор. Эдвард снова со значением взглянул на нее. — Меня с позором услали из дома. В Плимут. Готовиться к экзаменам на частных курсах. — Бог мой, — воскликнула Белл, — ужас какой! В Плимут! Маргарет заткнула наушник обратно — разговор снова становился скучным. Чтобы немного ободрить гостя, Элинор спросила: — Значит, аттестат ты все-таки получил? — Ну да, — ответил Эдвард. — Оценки, правда, были так себе. Честно говоря, я не особо старался. А зря. Сейчас вот жалею. Пытаюсь немного наверстать, хотя, конечно, уже слишком поздно. — Учиться никогда не поздно! — провозгласила Белл. Эдвард отложил терку. Обращаясь к Элинор, будто она одна была способна его понять, он сказал: — Мама хочет, чтобы я дослужился до депутата парламента. — Неужели? — Или выучился на адвоката и выступал в суде. Хочет, чтобы я занимался чем-нибудь… чем-то… — Престижным, — закончила за него Элинор. Он снова улыбнулся ей. — Именно. — В то время как сами вы, — заговорила Белл, ласковым движением вкладывая терку обратно ему в руки, — хотели бы заниматься… Эдвард взялся за следующий стручок. — Я бы с удовольствием занимался общественной работой. Знаю, звучит глупо, но мне правда не нужны все эти дома, машины, деньги — в общем, то, что так ценится у нас в семье. Роберту, моему брату, удалось избежать этой участи, потому что он младший. У нашей матери своеобразные представления о том, как мы должны жить. Видите ли, Роберт у нас организатор праздников: устраивает в Лондоне грандиозные вечеринки за бешеные деньги. Сам я их просто терпеть не могу. И маму почему-то абсолютно не беспокоит тот факт, что его работу никак нельзя назвать аристократической. Однако когда речь заходит обо мне, она постоянно твердит о престиже, деньгах и власти. Она не желает видеть, что я за человек. А мне просто хочется заниматься чем-нибудь спокойным и… ну… — Полезным? — спросила Элинор. Эдвард встал из-за стола и обернулся, чтобы посмотреть на нее — с восхищением, чистым и неприкрытым. — Совершенно верно, — с нажимом ответил он. Тем же вечером, пытаясь оттеснить сестру от зеркала в ванной, где они чистили зубы, Марианна заявила Элинор: — Ты ему нравишься. Элинор сплюнула пену от зубной пасты в раковину. — Ничего подобного. Ему просто приятно бывать у нас, потому что мама с ним болтает, а мы не позволяем себе шуточек в его адрес и не говорим, как ему одеваться и как себя вести — в отличие от Фанни. Марианна вытащила изо рта зубную нить. — Элли, мы все ему симпатичны. Но к тебе он явно питает особые чувства. Вместо ответа Элинор наклонилась и начала ожесточенно расчесывать волосы сверху вниз, словно тем самым хотела положить конец разговору. Марианна снова натянула зубную нить. Сунув ее в рот, она невнятно прошамкала: — А шебе он нравитша? — Я ничего не поняла. — Прекрасно ты все поняла! Я спрашиваю, нравится ли тебе, Элинор Дэшвуд, нашей недотроге, для которой ни один мужчина никогда не будет достаточно хорош, некий юноша весьма привлекательной наружности, по имени Эдвард Феррарс? Элинор выпрямилась, отбросив волосы с лица. — Нет. — Врушка. На мгновение обе замолчали. — Ладно. Немножко, — сказала Элинор. Марианна привстала на цыпочки и посмотрелась в зеркало. — Он идеально тебе подходит, Элли. Ты же прямо как миссионер — тебе вечно надо кого-то спасать. А Эд как раз дозрел до того, чтобы его спасли. К тому же, он такой симпатяга! — Мне все равно. Я сейчас не в том состоянии, чтобы взваливать на себя чужие проблемы. — Бред! — возмутилась Марианна. — Ты не… — Да он же весь вечер с тебя глаз не спускал! Стоило тебе открыть рот — даже если ты несла полную чушь, — как он чуть ли не хвостом начинал вилять: вылитый щенок-лабрадор! — Прекрати сейчас же. — Но ведь это так здорово, Элли! Жизнь у нас в последнее время была не самая сладкая, так разве не прекрасно, что есть такой вот Эдвард, который считает тебя замечательной! Элинор принялась с тем же ожесточением щеткой собирать волосы в конский хвост. — Все это глупости, Эм! Только не сейчас, когда мы в таком положении и надо думать о деньгах и о том, где мы будем жить, и вообще… Совсем не время рассуждать, нравится мне Эдвард или нет. Марианна повернулась к сестре и неожиданно ухмыльнулась. — Тут есть еще кое-что… — И что же? — Ты можешь представить, как взбесится Фанни, если вы с Эдвардом будете вместе? На следующий день Эдвард взял машину Фанни и пригласил Элинор прокатиться с ним в Брайтон. — А она знает? — спросила Элинор. В ответ Эдвард улыбнулся. Она обратила внимание на то, какие у него красивые зубы, — хотя в общепринятом смысле его вряд ли можно было назвать привлекательным. — Кто и что должен знать? — Знает ли Фанни, что ты едешь в Брайтон? — О да, — с легкостью заверил ее Эдвард, — у меня тут целый список дел, которые она мне поручила: забрать краны для ванной, купить билеты в театр и еще каталог обоев… — Я не то имела в виду, — перебила Элинор. — Меня интересует, в курсе ли Фанни, что ты собираешься пригласить меня поехать с тобой. — Нет, — ответил он. — Ей и не надо знать. Она посадила меня в этот космический корабль, который называет машиной, и вручила список — остальное ее не касается. Элинор все еще колебалась. — Он абсолютно прав, — вступила в разговор Белл. — Она ничего не узнает, и, к тому же, что меняет тот факт, в курсе она или нет? — Но… — Садись же, дорогая. — Вот-вот, садись! — Ну же, — сказал Эдвард, распахивая пассажирскую дверь и улыбаясь во весь рот. — Давай. Пожалуйста. Пожалуйста! Купим фиш-энд-чипс,[1 - Рыба во фритюре с картофелем фри (анг. Fish and Chips).] посидим на пляже. Мне так не хочется ехать одному! — Вообще-то у меня куча дел, — слабым голосом произнесла Элинор. Она взглянула на Эдварда: тут он слегка наклонился и свободной рукой мягко, но решительно втолкнул ее внутрь, на пассажирское сиденье. Дверца захлопнулась. С той же широкой улыбкой он побежал садиться за руль. — Только посмотрите, — добродушно заметила Марианна, — до чего он доволен! — Они оба. Машина резко тронулась с места; гравий взметнулся из-под колес. — Славный парень, — сказала Белл. — Тебе понравится любой, кто проявит интерес к Элли. — О да. Конечно. Но он и правда очень славный. — И богатый. У его семьи денег куры не клюют. — Для меня, — сказала Белл, обнимая Марианну за талию одной рукой, — это не имеет никакого значения. Точно так же, как для тебя. Если он хороший человек, если он нравится Элли, а она — ему, для меня этого более чем достаточно. И для тебя тоже, я уверена. Глядя вслед машине, в последний раз промелькнувшей на дальнем повороте подъездной дороги, Марианна сказала с неожиданной серьезностью: — Нет. Только не для меня. — Дорогая! Она теснее прижалась к матери. — Мама, ты ведь знаешь, что это так. Мне не нужен просто хороший человек, я ищу своего единственного. Мне не нужен тот, кто сочтет меня достаточно талантливой, чтобы играть на гитаре, — я хочу найти мужчину, который будет понимать, что я играю, будет понимать, кто я есть и ценить это. Ценить меня. — Она на мгновение замолчала, слегка отстранившись, а потом добавила: — А иначе лучше уж остаться одной. Хоть на всю жизнь. Белл рассмеялась. — Дорогая, тебе рано отчаиваться. Ты всего год назад окончила школу, у тебя все еще… Марианна отступила на шаг, высвобождаясь из материнских объятий. — Я говорю серьезно, — горячо воскликнула она. — Серьезно. Я не ищу мужчину, я ищу родственную душу. А если такого не найдется, я лучше буду одна. Ты понимаешь? Белл молчала; ее невидящий взгляд был устремлен куда-то вдаль. — Мам? — окликнула Марианна. Белл легонько встряхнула головой. Марианна снова прижалась к ней. — Мам, ты вспоминаешь папу? Белл тихо вздохнула. — Если так, — а ведь ты о нем подумала, правда? — тогда ты понимаешь, о чем я говорю, — сказала Марианна. — От кого, как не от тебя, я унаследовала свою веру: веру в то, что однажды мне суждено повстречать любовь всей моей жизни! Белл слегка повернулась и одарила дочь загадочной улыбкой. — Сдаюсь, дорогая! — ответила она. Из окон своей спальни — трех эркерных, выходящих на юг, и еще двух, западных — Фанни могла во всех подробностях разглядеть запущенный огород, начинавшийся за просторной лужайкой: теплицы, срочно нуждающиеся в починке, заросшие грядки, необрезанные фруктовые деревья и общий упадок, царящий повсюду. А еще, в малиннике с покосившейся оградой, кое-как обвязанной провисшей проволокой, она увидела Белл в одном из ее обычных цыганских балахонов и в джинсах, собирающую малину. Конечно, в каком-то смысле Белл имела полное право собирать малину в Норленде: кусты были посажены еще во времена дяди Генри, и Белл с мужем хотя и неумело, но старательно ухаживали за огородом и садами все годы, что прожили здесь. Однако теперь Норленд принадлежал Джону, а следовательно, и Фанни. Таким образом, само поместье и все, что имело к нему отношение, являлось не только сферой ее ответственности, но и неотъемлемой собственностью. Глядя в окно, Фанни внезапно осознала, что мачеха (причем признанная исключительно из вежливости) ее мужа без спроса собирает ее — Фанни! — ягоды. Ей хватило трех минут, чтобы выйти из спальни, добраться до лестницы, спуститься вниз, промаршировать по выложенному черно-белой плиткой холлу к задней двери и, быстрым шагом миновав лужайку, распахнуть калитку в огород. Фанни громко хлопнула калиткой у себя за спиной, чтобы привлечь внимание к своему появлению — между прочим, небеспричинному. Белл рассеянно взглянула на нее. В этот момент она мысленно прикидывала, как лучше расставить мебель в коттедже, сдающемся внаем, в Баркомб-Кроссе — сама Белл находила его весьма походящим, хотя Элинор и настаивала, что он им не по карману, — поэтому срывала ягоды почти механически, грезя наяву. — Доброе утро, — отчеканила Фанни. Белл изобразила на лице улыбку. — Доброе утро, Фанни. Через дыру в проволочной сетке Фанни пролезла в малинник. На ногах у нее были лаковые туфельки без каблуков, украшенные золотыми пряжками. Она огляделась по сторонам. — Тут все ужасно запущено. Белл мягко произнесла: — Малине, похоже, от этого только лучше. Вот, взгляните. Она протянула Фанни миску, на что та криво усмехнулась. — Вы не многовато собрали? — Мы же их вырастили, Фанни! — И все же… — Я с удовольствием собрала бы и для вас. Я звала с собой Гарри — думала, ему понравится собирать ягоды, но он сказал, что не любит малину. Фанни с нажимом произнесла: — Мы очень избирательно подходим к фруктам, которые даем Гарри. Белл продолжила срывать малину. — Бананы, — сказала она, отвернувшись. — Одни бананы, насколько мне известно. Неужели от них больше пользы, чем от яблок, которых он даже не пробовал? Секунду между ними висело наэлектризованное молчание. Потом Фанни заметила: — Элинор вам не помогает? — Вы же видите — нет. — Потому что ее нет дома, — продолжала та. Белл ничего не ответила. Продираясь сквозь кусты, Фанни обошла вокруг и снова оказалась перед ней. — Конечно, ее нет дома, потому что она сейчас в моей машине, с моим братом, и едет в Брайтон. — А если и так? — Я не хочу, чтобы вы думали, будто я ничего не заметила. Не хочу, чтобы вы считали меня слепой. Меня никто не спросил. Я видела их. Видела, как они уезжали. — Эдвард ее пригласил! — негодующе возразила Белл. Фанни протянула руку и взяла крупную, налитую соком ягоду из миски, которую держала Белл. — Очень может быть. Но ей не обязательно было соглашаться. Белл сделала шаг назад, чтобы Фанни не могла дотянуться до миски. — Прошу прощения! — оскорбленным тоном воскликнула она. Фанни посмотрела на ягоду у себя в руке, а потом перевела взгляд на Белл. — Не стройте никаких иллюзий, — сказала она. — Но… — Слушайте, — перебила ее Фанни. — Вот что я вам скажу: мой отец сам пробивал себе дорогу и добился больших успехов исключительно ценой собственных усилий. Он амбициозен, и это касается в том числе его детей. Ему наверняка понравится в Норленде. Но ему совершенно точно не понравится, если его сын даст себя окрутить какой-то побирушке, полукровной сестрице зятя, да к тому же незаконнорожденной. И тем более против будет наша мать — если, конечно, узнает. — Фанни сделала паузу, а потом добавила: — Не говоря уже обо мне. Белл, потрясенная, во все глаза смотрела на нее. — Фанни, я не верю своим ушам! Фанни взмахнула рукой с зажатой в ней ягодой малины. — Мне все равно, верите вы или нет. Это не имеет никакого значения. Но когда Элинор вернется из своего маленького романтического путешествия в моей машине с моим братом, вам придется сказать ей кое-что. Всего три слова. Даже не думай! Вы меня поняли, Белл? Думать не смей об Эдварде. С этими словами она бросила ягоду на землю и раздавила носком лаковой туфельки. Эдвард протянул ей бумажный кулек. — Возьми еще картошки. Элинор лежала на спине, на поношенной куртке Эдварда, которую тот расстелил для нее поверх гальки. Она помахала рукой. — Больше не могу. — Один кусочек. — Честное слово, не могу. Было очень вкусно. И рыба — просто идеальная. Кстати, спасибо, что не переборщил с уксусом. Эдвард бросил в рот еще ломтик картошки. — У меня с ним сложные отношения. Элинор тихонько фыркнула. — Похоже, ты понимаешь, о чем я говорю, — рассмеялся Эдвард ей в ответ. — Слишком уж он едкий. Как некоторые люди. — Да уж. Но не будем называть имен. Он прилег рядом с ней, опираясь на локоть. Потом заговорщицки произнес: — Тем более что мы оба знаем, кого имеем в виду. А ведь ты еще не видела нашей матери! Элинор вытянула вверх обе руки и переплела пальцы, устремив взгляд высоко в ярко-синее небо. — Кстати, о матерях… — Тебе когда-нибудь говорили, — перебил ее Эдвард, — что, когда ты разговариваешь, у тебя двигается кончик носа? Совсем чуть-чуть, вверх-вниз. Ужасно мило! Элинор подавила улыбку. Потом опустила руки. — Так вот, о матерях, — повторила она. — Ну ладно, ладно. О матерях. И что с ними? — Ну, моя очень добрая, но… — О да, я знаю. — …но иногда она просто сводит меня с ума. Честное слово! Каждый день ездит смотреть для нас дома. Думаю, в Восточном Сассексе не осталось ни одного агента по недвижимости, с которым она еще не встречалась. Эдвард осторожно поднял палец и прикоснулся к кончику ее носа. Потом сказал: — Но ведь это хорошо! Она не теряет оптимизма. Элинор постаралась не обращать на его палец внимания. — Конечно. В теории. Но она же смотрит дома, которые мы никогда себе не сможем позволить. Какие-то коттеджи с пятью спальнями и тремя ванными — а один раз принялась расхваливать нам дом с бассейном и оранжереей! Можешь себе представить? — Но… Элинор повернула голову, чтобы посмотреть Эдварду в лицо, и отмахнулась от его пальца. — Эд, в действительности нам не хватает даже на сарайчик в саду! Но она ничего не желает слушать. — Они все такие. — Кто, матери? — Ну да, — обреченно согласился Эдвард. — Они никогда не слушают. — Ты хочешь сказать, что и твоя не прислушивается к тебе? Эдвард перекатился на спину. — Я, как выяснилось, вообще никому не интересен. — Ладно тебе! — Я подавал заявление в «Международную амнистию»,[2 - Международная неправительственная организация, которая ставит своей целью «предпринимать исследования и действия, направленные на предупреждение и прекращение нарушений прав на физическую и психологическую неприкосновенность, на свободу совести и самовыражения, на свободу от дискриминации в контексте своей работы по продвижению прав человека». — Прим. пер.] но они сказали, что для вакансий, которые у них есть, я не обладаю достаточной квалификацией. То же самое с «Оксфам».[3 - Международное объединение из 17 неправительственных организаций, работающих в более чем 90 странах по всему миру. Целью деятельности объединения является решение проблем бедности и связанной с ней несправедливостью во всем мире. — Прим. пер.] Я уже согласен даже на юриспруденцию: лишь по той причине, что «Хьюман Райтс Вотч»[4 - Неправительственная организация, занимающаяся мониторингом, расследованием и документированием нарушений прав человека. — Прим. пер.] могут — теоретически! — пригласить меня на собеседование, если я соберу все нужные документы. Секунду помолчав, Элинор спросила: — А как ты сам думаешь, что у тебя хорошо получается? Эдвард взял в руки камешек и стал пристально его разглядывать. Потом сказал изменившимся, гораздо более уверенным голосом: — Организовывать что-нибудь. Я не говорю о подсчетах количества шампанского на двести гостей, этим у нас занимается Роберт. Я имею в виду серьезные вещи. У меня есть организаторские способности. На самом деле. — Я заметила. — Вообще-то… — Например, сегодня, — заговорила Элинор, — ты прекрасно вел машину, легко нашел парковку, договорился с управляющим в магазине сантехники, чтобы тебе отыскали нужные краны, был тверд с этой бестолковой кассиршей, у которой надо было выкупить для Фанни билеты, выбрал тот самый каталог обоев, купил лучшие в городе фиш-энд-чипс и точно определил на пляже место, где можно спрятаться от ветра. — Ну… пожалуй, да. Хотя это, конечно, мелочи. — Но весьма важные. И показательные. Эдвард приподнялся на локте и заглянул ей в лицо. — Спасибо, Элинор. Она добродушно усмехнулась. — Не за что. Внезапно он помрачнел и сказал, на этот раз серьезно: — Я буду по тебе скучать. — Почему? Ты что, уезжаешь? Эдвард отвел глаза. Потом размахнулся и швырнул камешек, который до этого держал в руке, в стенку волнореза. — Не я уезжаю. Меня отсылают. — Как это? Кто? — Фанни. Элинор медленно поднялась и теперь сидела рядом с ним. — Ох… — Да уж. Ох. — И ты знаешь почему? — Знаю, — сказал Эдвард, глядя ей в глаза. — И ты знаешь тоже. Элинор сверлила взглядом собственные согнутые колени. — И куда ты едешь? — спросила она. — В Девон. — Почему именно в Девон? — Там у меня знакомые. Помнишь, я рассказывал, что готовился в Плимуте к экзаменам? На частных курсах? Думаю, мне найдется подходящее занятие. Вообще-то, я надеялся поспрашивать там, в Девоне, про какое-нибудь свободное жилье. Как думаешь? Наверняка оно там дешевле. — Мы не можем переехать в Девон, — с грустью ответила Элинор. — Почему? — Это слишком далеко. У Маргарет здесь школа, Марианна учится в Королевском музыкальном колледже, и я еще не окончила курс… — Понимаю, — сказал Эдвард, — но я все-таки спрошу. Кто знает, как все сложится. — Спасибо тебе. — Элли… — Что? — Ты будешь по мне скучать? Элинор не решилась посмотреть на него. Вместо этого она ответила: — Не знаю. Эдвард приподнялся и теперь стоял на коленях рядом с ней. — Пожалуйста, скажи, что будешь. — Хорошо. — Элли… Она молчала. Он наклонился вперед и накрыл ее руку своей. — Элли, хоть от меня сейчас и пахнет уксусом и рыбой, ты не будешь возражать, если я сделаю то, что хотел сделать с самой первой минуты нашего знакомства? Если я тебя поцелую? И вот теперь, спустя несколько недель, он снова был в Норленде: вылезал из машины, которую Фанни вряд ли была бы рада видеть на своей подъездной аллее, — древнего «Форда Сиерра» с потертой белой полосой на мятом борту. Маргарет изо всех сил замахала ему руками, высунувшись в окно кухни. — Эдвард! Эдвард! Он поднял голову и помахал в ответ; на лице у него расцвела широкая улыбка. Потом нырнул обратно в машину, выключил гремевшую из магнитолы музыку и побежал через лужайку к окну, откуда его приветствовала Маргарет. — Классная тачка! — крикнула она. — Неплохая, с учетом цены — всего двести пятьдесят фунтов! Она протянула к нему руки, обхватила за шею, и Эдвард вытащил ее из окна, а потом осторожно поставил на лужайку. Маргарет спросила: — Фанни тебя уже видела? — Нет, — сказал Эдвард. — Думаю, будет лучше, если она сначала увидит машину. — Да уж, это точно. — Магз, — спросил он, — а где все? Маргарет дернула головой в сторону кухонного окна у нее за спиной. — Там. Готовятся к переезду. — К переезду? Вы нашли себе дом? — Нет, — ответила она. — Только всякие коттеджи, на которые у нас нет денег. — Но тогда как… Маргарет посмотрела через его плечо на развалюху, стоящую на дороге. — Фанни нас выгоняет, — сказала она. — Боже мой! — выдохнул Эдвард. Он отодвинул Маргарет с дороги, подошел к окну и просунул в него голову. — Та-дам! — воскликнул он. — О, Эдвард! — О, Эд! — Здрасьте-здрасьте! Он перебросил ногу через подоконник и влез на кухню. Белл и Марианна кинулись его обнимать. — Слава Богу! — Ты так вовремя, просто не представляешь, мы в полном отчаянии… Он обнял их обеих и поглядел на Элинор. — Привет, Элли! Она ограничилась сдержанным кивком. — Здравствуй, Эдвард. — Ты меня не обнимешь? Белл и Марианна немедленно отступили. — Ну конечно, обнимитесь! — Элли, ну пожалуйста, не будь такой колючкой! Эдвард сделал шаг вперед и заключил ее в объятия. Она стояла все так же неподвижно. — Ну, привет! — прошептал он ей на ухо. Элинор опять кивнула. — Привет. Белл сказала: — Не представляете, как вы вовремя — нам всем просто необходимо немного отвлечься. Девочки, за дело: чайник на огонь, коробку с печеньем на стол! Эдвард разомкнул объятия и развернулся. — О да, печенье будет кстати! Марианна подхватила его под руку. — Ты великолепно выглядишь? Чем занимался? Он усмехнулся с довольным видом. — Ничем особенным. Немного походил под парусом. — Да что ты?! — У меня талант моряка. Марианна с улицы просунула голову в окно. — Фанни увидела твою машину. — Не может быть! — Точно. Вон она, ходит вокруг. Наверно, думает, что на ней приехал кто-то из рабочих. Эдвард повернулся к Белл: — Вы меня спрячете? — Нет, дорогой, — с грустью откликнулась Белл. — У нас и без того хватает неприятностей. Мы вот-вот станем бездомными. Можете себе представить: на дворе двадцать первый век, и мы вовсе не нищие, но, несмотря на то что у всех нас есть образование, мы вот-вот окажемся… — Не окажетесь, — прервал ее Эдвард на полуслове. — Что? Даже Элинор перестала делать вид, что не слушает, и с надеждой посмотрела на него. — О чем ты говоришь? Он перевел взгляд на Элинор. — Помнишь, я говорил, что поспрашиваю там, в Девоне. Нет ли где-нибудь подходящего жилья. Недорогого. Так вот, оказалось… в общем, выяснилось, что кое-кто из моих знакомых состоит в родстве с кем-то из вашей семьи. Я рассказал про вас — что с вами случилось. — Эдвард посмотрел на Белл. Она во все глаза глядела на него, как и все три ее дочки. Эдвард продолжил: — Похоже, для вас там есть дом. Принадлежит одному вашему дальнему родственнику. В общем, человеку, который вас знает. — Он сделал паузу, а потом добавил: — Знаете, как это бывает: я поговорил с одним человеком, тот — с другим, и так дальше. Короче говоря, дом вас ждет. Если, конечно, вы согласитесь. 3 Сэр Джон Мидлтон частенько называл себя «ископаемым» — а то и «ископаемым вдвойне». — Только подумайте, — сообщал он каждому, кто готов был его слушать, — кто в наше время получает в наследство поместье, пусть даже такую развалину, как мой Бартон! Мало того, к нему прилагается еще и титул — можете себе представить! Просто какой-то каменный век! Оказывается, от титула даже невозможно отказаться — он будет со мной до моего смертного часа. Я так и умру сэром Джоном Мидлтоном, баронетом. Это же кошмар! Его отец, старший сэр Джон, родился в поместье, которое и завещал — вот только без всякого денежного подкрепления на его содержание — своему сыну Сердцем поместья, находившегося в Девоне, был элегантный особняк в стиле Уильяма и Мэри;[5 - В истории английского искусства — переходный историко-региональный стиль от английского барокко к стилю королевы Анны, английского классицизма с элементами барокко. Совпадает с временем правления герцога Вильгельма III Оранского и его супруги королевы Марии (1689–1702). Другое название — стиль Марии. — Прим. ред.] располагалось оно в лесистой долине реки Экс, к северу от Эксетера. Во времена детства младшего сэра Джона дом постепенно приходил в упадок, так что он привык не замечать ни ведер, расставленных там и сям по коридорам в местах наиболее сильных протечек, ни сырости, ни сквозняков, ни даже перебоев с горячей водой, поступавшей в ванные из допотопного котла в подвале, который пожирал не меньше угля, чем средних размеров фабрика, при этом почти не давая тепла. Отец сэра Джона не обращал внимания на подобные мелочи: его детские годы пришлись на начало Второй мировой войны, так что его было не напугать плохой погодой, несъедобной пищей или сквозняками. Он унаследовал ровно столько денег, чтобы продолжать жить в Бартон-парке, наблюдая за его постепенным разрушением, и предаваться своей единственной страсти: охоте. Он отстреливал и ловил на крючок все, что бегало по лесу или плавало в реке, предпочитал оружейную и буфетную, где хранилась дичь, всем остальным помещениям в доме, и, после того как жена — что было весьма предсказуемо — ушла от него к владельцу строительной компании из Бристоля, пустился во все тяжкие, тратя последние деньги на охотничьи вылазки в Испанию — пострелять бекасов, или на Карибы — ловить акул. Смерть — притом такая, о какой он мог только мечтать, — настигла его на сафари в Кении, во время охоты на крупную дичь; в результате его сын унаследовал то, что осталось от Бартон-парка, вкупе с титулом и полным набором ружей фирмы «Пурди и сыновья», находящихся в прекрасном состоянии и надежно запертых в специальном железном шкафчике. От ружей младший сэр Джон пришел в полный восторг. Он увлекался охотой не меньше отца; все его друзья были подписчиками «Охотничьего сезона», а в морозильниках у них не переводились фазаны, которых их жены уже отказывались готовить, однако детство и отрочество, проведенные в Бристоле, в доме отчима, заведовавшего строительством, наложили на него заметный отпечаток. С юных лет сэру Джону внушали, что роскошь идти в жизни своим путем напрямую зависит от наличия денег. Деньги — отнюдь не зло, регулярно напоминал пасынку Чарли Крофт, деньги — это смазка, помогающая вертеться колесикам повседневной жизни. Верх глупости — считать, что без денег можно обойтись; тот, кто так думает — настоящий осел. Деньги — твой тыл, и они должны работать на тебя. — Так что если ты хочешь сохранить старый сарай, который завещал тебе отец, и который я, — говорил Чарли Крофт, — будь моя воля, без колебаний снес бы и построил на его месте нормальные, теплые и пригодные для жилья коттеджи, потому что места там просто великолепные, — то тебе придется зарабатывать на его содержание. А потом, глядя пасынку в глаза, добавлял: — И знаешь, мне будет интересно посмотреть, как ты справишься. Лет до тридцати сэр Джон не особенно заботился о том, чтобы вдохнуть в Бартон-парк новую жизнь. Отслужив — как и отец — свой срок в армии, он кое-как устроился в трех комнатах, расположенных непосредственно над допотопным котлом в подвале, и поступил на работу исполнительным директором в небольшую компанию, занимавшуюся изготовлением насосов для опреснительных установок. Он прекрасно понимал, что получил место лишь потому, что его родословная и титул могли помочь в привлечении иностранных клиентов, закупавших продукцию компании. Тем не менее он неплохо справлялся со своими обязанностями, а в выходные бродил по полям с ружьем или устраивал свои, быстро сделавшие его местной знаменитостью, вечеринки: гости являлись к нему одетыми так, будто ехали в Арктику, и предавались старинным аристократическим забавам вроде бега по анфиладам гулких пустых залов Бартон-парка и разжиганием огня в очагах — с таким ощущением, будто они незаконно проникли в заброшенный замок. Удача улыбнулась сэру Джону в тот момент, когда он, несмотря на природный оптимизм и веру в собственные силы, совсем было отчаялся в своих попытках хоть на миллиметр сдвинуть проект «Бартон-парк» с мертвой точки. Во время затеянной им на вечеринке очередной эксцентричной игры — на этот раз поиска сокровищ — он заметил на широком подоконнике в одной из бартонских зал миниатюрную девичью фигурку, съежившуюся и шмыгающую носом. При ближайшем рассмотрении она оказалась очень хорошенькой барышней по имени Мэри Дженнингс, которая приехала на вечеринку с одним из приглашенных молодых людей, но тот забыл о ней, увлекшись флиртом с другой привлекательной особой. Мэри, замерзшая и несчастная, хотела сразу же уехать в Эксетер, а оттуда в Лондон, но понятия не имела, как выбраться из поместья. Он снял ее с подоконника, обнаружил, что под старым одеялом, в которое она укуталась, — «Бог ты мой, как только вам в голову пришло заворачиваться в такое, на нем же спит мой пес!» — на ней было надето очаровательное, но крайне легкомысленное шифоновое платьице, расшитое блестками, поспешно сопроводил в наиболее обжитую из комнат над котельной и снабдил там стаканчиком бренди, а также самым приличным из своих старых, но дорогих шерстяных свитеров. Мэри Дженнингс оказалась, выражаясь старомодным языком, богатой наследницей. Отец ее некогда основал компанию, выпускавшую одежду для сельских жителей, — в 1960–1970 годах ее продукция пользовалась огромным спросом у членов многочисленных организаций вроде «Ассоциации сельских землевладельцев», так что после своей смерти мистер Дженнингс не только оставил жене роскошный пентхаус в Лондоне, но и приличное состояние, поделенное между ней и двумя их дочерьми. Мэри Дженнингс приехала в Эксетер с мужчиной, который бросил ее, и осталась там с другим, который ее спас. Мэри Дженнингс с Портман-сквер превратилась в леди Мидлтон из Бартон-парка, а компания «Вест Кантри Клозинг» переехала с фабрики в Хонитоне, некогда выбранной мистером Дженнингсом из-за относительно недорогой рабочей силы, в конюшни и амбары, которым хозяин уже много лет не мог найти применения. Совершенно неожиданно у сэра Джона обнаружился дар предпринимателя. Теща, разделявшая его жизнерадостный настрой и любовь к их, теперь уже общей, компании, с восторгом следила за тем, как он ее модернизировал. Сэр Джон нанял нового дизайнера, взялся изучать технологии, позволявшие выпускать более прочные и ноские ткани, начал печатать яркие, броские каталоги, приглашая своих друзей, их детей и собак в качестве моделей. За три года оборот компании увеличился в два раза, за пять лет — в три. В Бартон-парке появилась новая крыша и центральное отопление, устроенное по последнему слову техники. За те же пять лет сэр Джон и леди Мидлтон произвели на свет четырех малышей и зажили на широкую ногу, за что хозяин отнюдь не считал нужным оправдываться. — Мои друзья, — заявил он как-то журналисту из эксетерского «Экспресса», — называют меня Роберт-грабитель — из-за цен на наши товары. Но сам я считаю их оправданными, и практика это подтверждает. Спросите у немцев: они обожают мои ткани. И японцы тоже. Можете проверить по каталогам заказов. В то утро сэр Джон работал у себя в офисе, перестроенном из старого каретного двора, с ярким, слегка театральным модерновым освещением, когда к нему пожаловала теща. Он обожал ее до такой степени, что без стеснения выставлял свои чувства напоказ, и радовался от души, когда она решала задержаться в Бартоне подольше. У них были одинаковые вкусы, она полностью передала в его руки руководство компанией, мало того — одарила очаровательной женой, которая никогда не вмешивалась в деловые вопросы и ничего не имела против его неуемной тяги к развлечениям, пока интересы детей оставались на первом месте и от нее не требовали отчета о тратах на них или на ее собственный гардероб. — Ужасно, — выдохнула Эбигейл Дженнингс, врываясь к нему в кабинет в облаке шарфов и шалей, — ужасно ветрено сегодня утром. Осень не за горами; это чувствуется даже при моем природном, так сказать, утеплении. — Она осмотрела зятя с головы до ног. — Веселенький вид, Джонно. Сэр Джон воззрился на свои вельветовые брюки цвета терракоты и изумрудный свитер. — Слишком кричащий? — Вовсе нет. Ты выглядишь великолепно. Особенно по сравнению с этой новой модой, которую так насаждают в Лондоне, — все только серое и черное. Мерзость! Как на похоронах. Джонно, дорогой, у тебя есть минутка? Сэр Джон посмотрел на экран компьютера. — У меня совещание по телефону с Гамбургом и Осакой через четверть часа. — Обещаю уложиться в десять минут. Он широко улыбнулся. — Прошу, садитесь! Эбигейл втиснулась в модное кресло датского дизайнера, которое Мэри выбрала для офиса, и размотала пару-тройку шарфов, после чего многозначительно произнесла: — Видишь ли, произошло нечто из ряда вон выходящее. — Что именно? — Понимаешь, Джонно, я вчера была в Эксетере: угощала обедом крестницу покойного мужа. И ее сестру. Очаровательные девчушки. И очень благодарные. Люси и Нэнси Стил; их мать была… — Эбигейл, десять минут. — Прости, прости, дорогой! Думаю, все дело в возрасте; одна мысль цепляется за другую, а та за следующую, и так без конца… — Эби! — снова воззвал к теще сэр Джон. Эбигейл слегка наклонилась вперед — насколько позволяли ее объемистый живот и многочисленные подбородки. — Джонно, у тебя есть родственники в Сассексе? Сэр Джон в недоумении воззрился на нее. — Нет. Да. Ах да, конечно, есть. Двоюродные, по отцу. Где-то в окрестностях Льюиса. В поместье — в таком же древнем и бестолковом, как Бартон, ну или вроде того. Эбигейл подняла вверх пухлую руку, унизанную бриллиантовыми перстнями. — Дэшвуды, дорогой. Это их фамилия. Люси и Нэнси прослышали о них от кого-то из своих кавалеров — уж не вспомню, от кого именно, сам знаешь, какова нынешняя молодежь! Но это жуткая история, честное слово, просто кошмар! — Вы не могли бы рассказывать побыстрее? — Ну конечно. — Эбигейл положила ладонь на краешек огромного, оборудованного по последнему слову рабочего стола сэра Джона — самой современной модели и из настоящего дуба. — Их четверо, мать и три дочки, две уже взрослые, а младшая еще в школе. Кто-то у них там умер, в том числе и отец, и вот, по каким-то ветхозаветным законам касательно наследования, вся семья оказалась без средств к существованию и практически на улице. Им совершенно некуда податься. Сэр Джон нарисовал на листке бумаги, лежащем перед ним на столе, кружок, потом добавил к нему усы и улыбку. Уже понимая, что природная добросердечность все равно возьмет верх, он все же, запинаясь, пробормотал: — Может, они могли бы снять жилье? — Джонно, не смей рассуждать как все вокруг! — твердо заявила Эбигейл. — Четверых членов твоей семьи, еще не оправившихся от потрясения после кончины их мужа и отца, выгоняют на улицу, отлучают от того единственного жизненного уклада, который им привычен. В то время как ты, насколько мне известно, не испытываешь недостатка в недвижимости. Согласен? Помолчав мгновение, сэр Джон сказал: — Знаете, я, кажется, вспомнил Генри Дэшвуда. Отличный малый. Немного не от мира сего, но вполне достойный человек. Стрелять не умел ну совсем. Как-то раз приезжал поохотиться на куропаток, в январе, тысячу лет назад. Значит, это его вдова и дочки? — Именно. Сэр Джон пририсовал к кружку уши. Потом, с неожиданной решимостью, заявил: — Эбигейл, вы правильно сделали, что пришли ко мне. Да, абсолютно правильно. Он снова улыбнулся ей во весь рот. — У меня возникла идея. Займусь ею, как только переговорю с заказчиками. Отличная идея, о да! Первой приближающуюся машину заметила Элинор. Она специально дожидалась у окна, опасаясь, что Фанни может перехватить их гостя и увлечь к себе логово, чтобы попытаться отговорить его делать им свое загадочное предложение, ради которого он ехал из самого Девона. Хотя он был, похоже, человеком весьма волевым — по крайней мере, именно волевым, пускай и добродушным, он казался по телефону, — мало кому удавалось противостоять Фанни, если она пускала в ход весь свой арсенал убеждения. Поэтому, когда зеленый «Рендж Ровер» сэра Джона показался на подъездной аллее, Элинор бросилась из кухни к парадной двери, чтобы лично приветствовать его и со всей искренностью поблагодарить за то, что он приехал повидаться с ними, а заодно дать понять, что новомодные переделки, затеянные нынешней хозяйкой Норленд-парка, о которых напоминали, в том числе, гигантские наклеенные на картон образцы дорогих обоев, не без умысла расставленные непосредственно при входе, ни в коем случае не говорят о вкусах, склонностях и предпочтениях остальной части семейства Дэшвудов. Элинор торопливо распахнула обе створки парадной двери, стремясь как можно скорей провести сэра Джона через холл в их собственную, сохранившуюся в неизменном виде, гостиную. Только когда он уселся у камина, в котором Белл заблаговременно развела огонь, рядом со столиком, где в вазе стояли астры, сорванные с клумбы в отсутствие Фанни, она наконец смогла вздохнуть спокойно. Сэр Джон напомнил Элинор персонажа из диккенсовских романов — определенно положительного: он оказался широкоплечим, румяным, с широкой улыбкой и в одежде жизнерадостных цветов. Он по-родственному тепло с ней расцеловался, достал из багажника машины ноутбук и бутылку шампанского и прошел за Элинор в дом, ни на минуту не прекращая говорить: — Знаешь, а я ведь помню твоего отца. Отличный парень. Только стрелять не умел. Надо же, какая красота! Посмотрите только на этот пол! У нас в Брайтоне не так роскошно, хотя Мэри, конечно, была бы не против; правда, ваш дом не такой старинный. Тебе понравится наша библиотека. Я ею страшно горжусь. Боже праведный, вот это лестница! Наверняка вы, когда были маленькие, скатывались по перилам. Жуткое дело — особенно когда внизу мраморный пол. В Бартоне Мэри застелила холл ковром из морских водорослей, на резине, чтобы наша мелочь не свернула себе шеи. Я говорил «пускай», но она настояла на своем. Будучи с вами в родстве, смею заметить, что ты, дорогая, чудо как хороша! Честное слово! И я слышал, что обе твои сестры… — Гораздо красивее меня, — быстро закончила Элинор. — Не может быть! Просто не может. Мне не довелось познакомиться с твоей матерью, однако, по словам вашего отца, она была настоящей красавицей. — И остается по сей день, — сказала Элинор. Она распахнула перед ним двери гостиной и отступила в сторону, пропуская гостя вперед. — Судите сами. Белл, Марианна и Маргарет поднялись с кресел, в которых сидели, дожидаясь их появления, все с приветливой улыбкой. — С ума сойти, — выдохнул сэр Джон. — Глазам своим не верю. Такое впечатление, что наступило Рождество, сразу за несколько лет. Нет, честно! Вы все просто потрясающие! — И вот, — сказал сэр Джон чуть позже, напившись чаю и съев три лепешки, которые Белл собственноручно испекла этим утром, — я объявил Мэри, что семья — это семья, а мы с ней и так катаемся как сыр в масле. Он уютно расположился в кресле, где некогда сиживал Генри, с чашкой чая в руке. — Как сыр в масле, — повторил он. — Мы живем в прекрасном месте, нанимаем людей на работу, у нас достаточно средств на образование детей, и на дорогие поездки, и вообще на респектабельную жизнь. А Белл, спросил я Мэри, что есть у нее? Ни денег, ни мужа. Осталась вдовой, с тремя дочками на руках. Сама понимаешь, сказал я Мэри, кровь не водица. Никогда себе не прощу, если родственники моего старика будут перебиваться с хлеба на воду, в то время как нас ждет шале в Мерибеле на Рождество. Нет уж, спасибо, сказал я ей. Это не по мне. Он одним глотком допил чай и поставил чашку на ближайший столик. — И тогда мы решили так. Я не могу допустить, чтобы вы остались без жилья, в то время как Бартон-коттедж стоит пустой. Никак не могу. Девочки могут поучаствовать в нашем бизнесе, правда? — Он подмигнул Марианне. — Ты будешь великолепно смотреться в каталоге. — Ненавижу фотографироваться, — хмуро заметила Марианна. — Я из тех, кто верит, что камера крадет твою душу. Элинор шикнула на сестру: — Эм, прошу тебя! — Ой, только послушайте! — воскликнул сэр Джон и разразился хохотом. — Это же надо! Разве она не прелесть? Он повернулся к Маргарет. — Будь-ка хорошей девочкой и передай мне мой ноутбук. Она медленно пересекла комнату и протянула ему ноутбук. Потом встала у сэра Джона за спиной, наблюдая, как он возится с кнопками. — Может быть, вам помочь? Он усмехнулся, не отрывая глаз от экрана. — Чертова машина! — У меня получится быстрее. — Ну вот! — громогласно объявил сэр Джон. — Готово! Фотографии! Маргарет наклонилась к экрану. — Как это называется? — продолжал громыхать сэр Джон. — Слайд-шоу! Слайд-шоу вашего нового дома. Бартон-коттедж. Прелестное место. Вам должно понравиться. Все четверо медленно выстроились полукругом за спинкой его кресла. После еще нескольких раундов щелчков и восклицаний на экране наконец появилось фото очень маленького, только что построенного домика на холме, в обрамлении деревьев. — Но, — разочарованная, вскричала Марианна, — он же новый! — Новехонький, — с удовлетворением кивнул сэр Джон. — Получить разрешение было сущим кошмаром, но я-таки добился своего. Хотел сдавать его на лето, отпускникам. — Очень симпатичный, — слабым голоском пролепетала Белл. — Место идеальное, — сказал сэр Джон. — Потрясающие виды, новая ванная, кухня, кладовая, вся техника. — Он перевел взгляд на Марианну. — Вы мечтали о вьющихся розах над дверьми? — И соломенной крыше… — Марианна, прошу тебя! Ты такая неблагодарная! — Вовсе нет, — вмешался сэр Джон. — Девочка честно сказала, что думает. Конечно, после вашего нынешнего дома это совсем не то. Я понимаю. — Он опять посмотрел на экран. Там сменяли друг друга живописные виды лесистой долины — очень красивой и зеленой. — Итак? Белл намеренно не стала смотреть на дочерей. — Нам очень нравится, — решительно заявила она. — Но мам… — Никаких «но». — Белл по-прежнему не поднимала глаз на детей. Ее взгляд был устремлен на следующий снимок, с крутым холмом, взбегающим вверх, к затянутому облаками небу. — Нам будет там очень хорошо. Домик выглядит чудесно. Такие… пейзажи. Элинор откашлялась. — А где именно находится Бартон? — спросила она сэра Джона. Он хохотнул. — В окрестностях Эксетера. — Эксетера… — Что за Эксетер? — спросила Маргарет. — Это такой город, дорогая. Очень красивый исторический городок в Девоне. — Между Дартмуром и Эксмуром, — с гордостью добавил сэр Джон. — Я даже не знаю, где этот Девон, — трагически провозгласила Марианна. — Там очень красиво, — с нажимом произнесла Белл. — Восхитительно. Это недалеко от Корнуолла. Все три дочки уставились на нее. — Корнуолл! — Только не в эту даль… Элинор, пытаясь скрыть дрожь в голосе, пробормотала: — Мне осталось доучиться всего год… — А моя музыка! — вскричала Марианна. — Как быть с музыкой? Маргарет заткнула пальцами уши и зажмурила глаза. — Только не вздумайте говорить, что переведете меня в другую школу. Белл улыбнулась сэру Джону. — Элинор изучает архитектуру. Она прекрасно рисует. Он улыбнулся ей в ответ. — Я помню, Генри упоминал, что вы тоже художница. В Бартоне вы сможете писать с натуры. — Вообще-то я больше занималась портретом, но да, конечно смогу. — А Элинор, — громко перебила Марианна, — рисует здания. И где же она найдет здания в Девоне? — Дорогая! Прошу, прекрати. Ты ведешь себя грубо. Джон Мидлтон снова широко улыбнулся — на этот раз Марианне. — Совсем не грубо. Она просто откровенна. Я ценю откровенность. Мои дети будут от нее без ума — им нравятся необычные люди. У нас их четверо. Энергии столько, что хоть электростанцию подключай — хватит на целый город. Он захлопнул крышку ноутбука и повернулся к Белл. — Итак, — сказал сэр Джон, — решено? Я могу быть уверен, что вы с девочками приедете к нам и поселитесь в Бартон-коттедже, за плату, которая, обещаю, не будет для вас обременительна? Маргарет вытащила пальцы из ушей и открыла глаза. Не скрывая своего разочарования, она всплеснула руками. — А как же мои друзья? — Позвольте, — окликнула Белл с порога гостиной, — ненадолго вас потревожить. Фанни и Джон Дэшвуд, которые смотрели по телевизору новости, попивая вино, оба вздрогнули в своих креслах. — Белл! — сказал Джон, скорее с удивлением, чем с радостью. Он протянул руку и убавил звук телевизора, но выключать его совсем не стал. Фанни осталась сидеть в прежней позе, с бокалом в руке. Джон медленно поднялся. — Выпейте с нами, — автоматически пригласил он, неопределенно махнув рукой в сторону бутылки, стоящей перед ними на серебряном подносе. — Не думаю, — вмешалась Фанни, — что она задержится так надолго. Белл ответила улыбкой. Она сделала несколько шагов к центру гостиной — чтобы не стоять бедной родственницей в дверях и в то же время иметь возможность быстро ускользнуть. — Ты совершенно права, Фанни. Мне нужно всего пару минут. Сегодня днем у нас был гость. Фанни продолжала смотреть на свой бокал. Не поворачивая головы, она сказала: — Рада, что вы наконец собрались поставить нас в известность. Белл, улыбаясь, обратилась к Джону. — Ты не мог бы все же выключить телевизор? Джон бросил короткий взгляд на Фанни. Она нетерпеливо махнула рукой. Он снова взялся за пульт и направил его на экран. — Благодарю, — сказала Белл. Она заранее решила, что будет улыбаться во что бы то ни стало. Плавным жестом она скрестила руки на груди. — Я собиралась вам сообщить, что мы больше не будем обременять вас, оставаясь в Норленде. Нам предложили жилье. Один мой родственник. Джон, потрясенный, уставился на мачеху. — Господи боже! Фанни мягко поинтересовалась: — Надеюсь, недалеко отсюда? — Вообще-то… — Белл сделала эффектную паузу, наслаждаясь моментом. — Вообще-то что? — Мы переезжаем в Девон, — с удовлетворением закончила она. — В Девон! — В окрестности Эксетера. В коттедж — он находится в поместье. Кстати, оно почти не превосходит Норленд — ну, разве что немножко. Хозяин поместья — мой родственник. Двоюродный. Сэр Джон Мидлтон. Джон почти неслышно возразил: — На самом деле, он мой родственник. Кузен Дэшвудов. Белл сделала вид, что не слышит. Она в упор глядела на Фанни. — Так что до конца месяца мы съедем от вас. Как только найдем школу для Маргарет и все утрясем. — Но я же обещал подыскать вам жилье! — оскорбленным тоном воскликнул Джон. — Очень мило с твоей стороны, но, как видишь, оно само нас нашло. — Какая удача, — вымолвила Фанни. — О да. Просто удивительно. — Тем хуже для вас, — отрезал Джон. — О чем ты? — Вы не должны были принимать подобных решений, не посоветовавшись со мной. — Но ты же не хотел со мной разговаривать, — удивилась Белл. Фанни твердо произнесла: — Милый, они и так прожили у тебя в доме все лето, абсолютно бесплатно, да еще и пользовались огородом — ты не забыл? Джон посмотрел на жену. — Действительно, — с облегчением согласился он. — Значит, мы друг друга поняли, — звонко отчеканила Белл. — Больше никаких недоговоренностей. Вы позволили нам некоторое время пожить в нашем собственном доме, а теперь мы нашли себе другое жилье и вскоре переезжаем. Чудно! Я арендовала Бартон-коттедж на весь год и буду рада, если вы заглянете к нам, когда окажетесь в тех краях. Взгляд Фанни был направлен в окно. — Я никогда не езжу в Девон, — сказала она. Белл остановилась у дверей. — О да, я знаю. Но может, вы все-таки нарушите традицию. Кстати, очень странно, что вы ни разу не навестили Эдварда в Плимуте. Вам так не кажется? Фанни стремительно развернулась к ней. — Эдварда? А он тут при чем? Белл уже стояла на пороге гостиной. — Ну как же, — беззаботно откликнулась она, — очень даже при чем! Дорогуша Эдвард. Такой славный. Обещал заехать в Бартон. Я его специально пригласила — посмотреть наш коттедж. Он ответил, что с удовольствием заглянет. С этими словами Белл взялась за ручку и закрыла за собой дверь с негромким, но отчетливым торжествующим хлопком. 4 — Марианна, — позвала Элинор, — будь добра, отложи гитару и помоги нам собраться! Марианна сидела в кресле, где так любила музицировать, в своей спальне, поставив правую ногу на стопку книг — словарь французского языка и два тома исторических пьес Шекспира как раз давали нужную высоту, — перебирая струны. Она наигрывала песню Тейлор Свифт, которую стала часто вспоминать после смерти отца, несмотря на то — а может, наоборот, потому, — что все вокруг твердили, будто музыкант ее уровня мог бы выражать себя и через более серьезные произведения. Песня называлась «Слезинки на моей гитаре», и Элинор находила ее приторной до отвращения. — Эм, пожалуйста! Марианна, не обращая на нее внимания, доиграла припев до конца. Закончив, она сказала: — Я знаю, ты ненавидишь эту песню. — Я ее вовсе не ненавижу… — Конечно, в ней нет ничего особенного. Я и сама понимаю. Она совсем простенькая. Но она подходит к моему настроению. К моим нынешним чувствам. Элинор повторила: — Мы пакуем вещи. Книги. Ты не представляешь, сколько их накопилось. — А разве коттедж сдается без обстановки? — С обстановкой. Но там нет книг, картин и еще много чего. Мы бы закончили гораздо быстрее, если бы ты хоть немножко помогла. Марианна подняла голову и стала смотреть в окно. Обеими руками она крепко обнимала гитару. — Ты можешь представить, что мы больше не будем здесь жить? — Только не начинай все заново! — устало ответила Элинор. — Посмотри на эти деревья. Ну посмотри! И на озеро. Я всегда занималась музыкой, сидя у этого окна, наслаждаясь видом. Я играла здесь на гитаре целых десять лет, Элли! — Она посмотрела на свою гитару. — В этой комнате отец подарил мне ее. — Я помню. — Когда я закончила пятый класс. — Да. — Он сам все разузнал — какой должна быть настоящая, классическая испанская гитара. Сказал, обязательно с кедровым верхом и боками из розового дерева, а гриф — из черного. Он радовался вместе со мной. Элинор подошла к сестре поближе и успокаивающим тоном произнесла: — Она же поедет с нами, Эм. Никто не отбирает у тебя гитару. — Фанни… — внезапно перебила ее Марианна и замолчала. — Фанни? Что Фанни? Марианна подняла глаза. — Вчера. Она спросила у меня, сколько моя гитара стоит. — Не может быть! И что ты ей ответила? — Сказала, — пробормотала Марианна, — что точно не помню, кажется, около тысячи, а она спросила, кто мне ее купил. — Вот гадина! — не сдержалась Элинор. — Понимаешь, она меня застала врасплох! Спрашивает — это твой отец заплатил за нее? — а я растерялась и говорю — это был их общий подарок, от папы и дяди Генри, на окончание пятого класса, — а она говорит, значит, раз дядя Генри участвовал в покупке, гитара должна остаться в Норленде. Элинор, пошатнувшись, присела на кровать. — Ты же не позволишь Фанни одержать над собой верх, правда? — спросила она. Марианна прижалась щекой к боковине гитары из розового дерева. — Этой ночью я спрятала ее под кроватью. Не хотела ни на минуту выпускать ее из виду. — И ты все равно хочешь остаться здесь? Даже если это означает жить рядом с Фанни? Марианна подняла голову, а потом встала, держа гитару за гриф. — Все дело в этом месте, Элли. В этих деревьях, в солнечном свете — в том, как я чувствую себя тут. Я не верю, что найдется другое место, где я смогу чувствовать себя дома. Я боюсь, что дома у меня больше никогда не будет. Даже рядом с Фанни я все равно ощущаю, что мое место здесь — в Норленде. Элинор вздохнула. Марианна унаследовала от отца не только астму, но и его склонность к депрессии. Со временем они все научились принимать ее, смирились и с внезапными сменами настроения, и с апатией, и с фатализмом. Элинор отдавала себе отчет в том, каких гигантских усилий потребует переезд в новое, незнакомое место; периодически она, без особой надежды, спрашивала себя, сможет ли вынести уныние Марианны, одновременно борясь с материнской легкомысленностью и страхами Маргарет, не желавшей расставаться с одноклассниками и друзьями, которых знала всю — всю! — свою жизнь. — Пожалуйста, — повторила Элинор, — не сдавайся заранее, мы ведь даже еще не переехали! — Я постараюсь, — жалобно ответила Марианна. — У меня нет сил смотреть, как все вы страдаете… — Мама не страдает. А ведь все это по ее вине! — Она просто довольна, что сумела уязвить Фанни. У нее это ненадолго, вот увидишь. Марианна всмотрелась в лицо сестры. — Я постараюсь, — сказала она еще раз. — Честно. Я попробую. — Там будут другие деревья… — Не надо! — И долины. И развеселый сэр Джон. Марианна едва заметно поежилась. — Что, если мы больше ни с кем там не познакомимся? — Быть такого не может. — Хорошо бы, — сказала Марианна, — Эдвард нас навестил. Не говоря ни слова, Элинор поднялась с кровати и направилась к двери. — Элли? — Что? — Ты общаешься с Эдвардом? Элинор ответила не сразу. — Он не звонил, — коротко сказала она. — А в Фейсбуке? Стоя на пороге, Элинор обернулась. — Я не смотрела. Марианна наклонилась, пряча, словно ребенок, гитару под кровать. — Ты ему нравишься, Элли. Последовала новая пауза. — Да… я знаю. — Нет, я хотела сказать, — снова заговорила Марианна, — это всерьез. По-настоящему. — Но он себе не принадлежит. — Полная глупость: в наши дни беспрекословно подчиняться своей мамочке! Как он! Элинор, негодуя, воскликнула: — Всю жизнь она только давила на него! И испортила остальных своих детей! Она к нему несправедлива. Марианна поднялась с кровати и подошла поближе к сестре. — Ну надо же, — улыбнулась она, — ты защищаешь Эдварда! Хороший знак. Элинор посмотрела ей в лицо и сказала с неожиданной прямотой: — Я не могу сейчас об этом думать. — Как это? — Не могу и все, — ответила Элинор. — Я стараюсь думать о книгах, которые надо упаковать, чтобы не вспоминать, что мне придется бросить университет. Марианна, потрясенная, отступила. — Ох, Элли, я как-то не подумала… — Ну да. Никто и не вспомнил обо мне. Мне осталось доучиться всего год, но я должна позвонить своему научному руководителю и сообщить, что не вернусь на следующий семестр. — Секунду она молчала, потом заговорила снова: — В этом году мы должны были заниматься моделированием. Он говорил, что я лучшая на своем курсе по техническому рисунку. А еще он говорил… хотя какая теперь разница, что он там говорил! Марианна крепко обняла сестру. — Ох, Элли… — Со мной все в порядке. — Нет, неправда! Это нечестно! — Возможно, — сказала Элинор, стоя неподвижно в ее объятиях, — я попробую продолжить учебу через год. — В Эксетере? Ты сможешь закончить курс в Эксетере? — Пока не знаю. — А ты сказала маме? — Пыталась. Мне не хочется обременять ее лишними проблемами, тем более сейчас. — Пожалуйста, поговори с ней толком. Объясни, что хочешь закончить курс в Эксетере. Элинор опять вздохнула. На мгновение она прижалась к сестре, а потом высвободилась из обвивавших ее рук. — Попробую. Со временем. А сейчас… Сейчас я не могу думать ни о чем, кроме переезда — как нам поскорей перебраться в Девон, сохранив здравый рассудок и хотя бы остатки денег. Она сделала паузу, а потом спросила: — Так что, ты поможешь с книгами? Сэр Джон отправил в Норленд работника из Бартон-парка на хозяйском «Рендж Ровере», чтобы тот перевез Дэшвудов в Девон. Он же организовал перевозку их книг и картин, стекла и фарфора, оплатив услуги транспортной компании в Эксетере. Белл со злорадным удовлетворением наблюдала за тем, как представители компании упаковывают тарелки из Прованса в ящики с ветошью, размашисто надписанные черным маркером, — Фанни, от начала до конца отслеживающая процесс сборов, никак не могла заметить их исчезновения. Джон Дэшвуд все это время чувствовал себя весьма неловко. Каждый вечер, возвращаясь с работы, где он номинально управлял коммерческой империей Феррарсов, а на самом деле просто путался под ногами у людей, действительно выполнявших важную работу, которым пришлось смириться с его тягостным, но неизбежным присутствием, Джон усаживался в гостиной или на кухне у Белл и трагическим тоном начинал перечислять расходы, которых требовал Норленд, эта бездонная бочка, поглощающая все его силы и средства, постоянно повторяя, какая удача выпала Белл с дочерьми, готовящимся сменить Норленд на простую, беззаботную и скромную жизнь в Девоне. Однажды Джон настолько вывел ее из себя своими бесконечными жалобами, что она, не сдержавшись, напомнила ему об обещании, данном в палате госпиталя Хейворда, — обещании, которого он так и не сдержал. Джон Дэшвуд был оскорблен в своих лучших чувствах, поскольку, по его мнению, проявил невиданную щедрость и заботу. — Вы не имеете права так говорить, Белл. Никакого права. После смерти Генри вы с дочерьми совершенно запустили хозяйство: и в доме, и в саду. Полностью! Фанни испытывала массу неудобств от вашего присутствия, ей даже пришлось отложить ремонт в доме, но она вела себя как сущий ангел. Впрочем, как и всегда. Иногда, Белл, я задаюсь вопросом, не слишком ли Генри вас избаловал, да-да! Вы совершенно не замечаете и не цените щедрости, проявляемой по отношению к вам. Если честно, я потрясен. Надеюсь, бедняга Джон Мидлтон представляет, во что ввязывается, пытаясь оказать помощь людям, не знающим, что такое благодарность. Он глядел на нее в упор, сжимая стакан с виски в руке. — Простого «спасибо тебе, Джон» было бы вполне достаточно. Но вы, похоже, считаете по-другому. И это после всего, что я для вас сделал! Вы даже не сказали мне спасибо, Белл. Все они вздохнули с облегчением, наконец-то рассевшись в машине, присланной сэром Джоном. Белл вскарабкалась на переднее сиденье рядом с Томасом, молоденьким работником, который по такому случаю нарядился в свои новые джинсы, а девочки расположились сзади. Маргарет захватила с собой в салон iPod, старый Nintendo DS и планшетник: для нее они представляли собой последнее звено, связывавшее ее с цивилизацией и с единственным известным ей образом жизни. Томас сложил в багажник их чемоданы, а сверху водрузил футляр с гитарой Марианны, который она не выпускала из рук до самого отъезда, даже во время прощания с Джоном и Фанни. Фанни так вцепилась в ручонку Гарри, будто это была ее козырная карта, которую она собиралась открыть в последний момент. В другой, свободной руке Гарри держал огромное круглое американское печенье, которое занимало все его внимание, — ему было мало дела до отъезда кузин. Элинор присела перед малышом на корточки и улыбнулась. — Пока, Гарри! Не переставая жевать, он посмотрел на нее. Она наклонилась и поцеловала мальчика в щеку. — От тебя пахнет сладкими лепешками. — Нет, печеньем, — возразил он, силясь поглубже затолкать печенье в рот. — Бедняжка, — заметила Элинор, усевшись в машину. — Почему? — А разве нет? С такой-то мамашей… Белл развернулась на переднем сиденье и сказала, многозначительно указав на Томаса глазами: — Давайте не будем говорить о Фанни. — Она нам даже не помахала, — пробормотала Марианна. Глядя в окно, она в последний раз наслаждалась пейзажем, пробегавшим перед ней. — Да уж. — А когда я подошла ее поцеловать, она так вывернула шею, что подставила чуть ли не ухо. — Фу, зачем вообще надо было с ней целоваться! — И она постоянно хмыкала! — Вела себя отвратительно! — Все уже закончилось, — твердо сказала Белл. — Все позади. Она повернулась и широко улыбнулась Томасу, который спокойно и уверенно вел машину, а потом, театральным тоном, воскликнула: — Мы начинаем новую жизнь, в Девоне! В светлой маленькой кухоньке Бартон-коттеджа, окна которой выходили на мощеную площадку с веревками для сушки белья, Элинор стояла над нераскрытыми коробками. Она взялась разбирать кухонную утварь отнюдь не из альтруизма: ей было просто необходимо остаться наедине с собой, чтобы восстановить душевное равновесие, полностью утраченное в ходе переезда из Норленда. Первые несколько часов промелькнули незаметно. Поначалу они пребывали в нервозной эйфории от того, что наконец-то покинули дом, где от них столь откровенно стремились избавиться, однако потом Марианна вдруг притихла и побледнела, а когда Элинор, за долгие годы хорошо изучившая ее симптомы, спросила, все ли у сестры в порядке, та задышала с присвистом и хрипами, поэтому Белл в срочном порядке велела Томасу остановить машину. Они выскочили на обочину шоссе А31, в глуши, к западу от Саутгемптона, и Элинор тут же прониклась к Томасу уважением за то, что он сразу подхватил Марианну под руки и держал ее, пока все они толкались на траве возле урны, на пятачке для парковки, а Элинор держала у ее рта голубой флакон-ингалятор и ровным голосом успокаивала сестру, как уже неоднократно делала раньше. — Бедненькая, — снова и снова повторяла Белл, — бедненькая моя! Конечно, все дело в стрессе! Уехать из Норленда! — Или в собаках, мисс, — прозаично заметил Томас. — Каких собаках? Тут нет никаких собак. — Но в машине полно их шерсти, — сказал Томас. Даже в этой ситуации он не лишился своей практичности, за что Элинор была ему бесконечно благодарна. — Собаки сэра Джона везде ездят вместе с ним. Как ни пылесось, все равно в салоне будет шерсть. У моей бабушки была астма, так они даже попугайчика не могли завести, не то что собаку или кошку. — Извините, — выдавила Марианна между вдохами. — Мне очень жаль. — Ну что ты, не извиняйся! Просто в следующий раз скажи пораньше. — А что, если это дурной знак? Может такое быть? Маргарет сказала: — Мы проходили суеверия в школе: древние греки считали… — Магз, замолчи! — Но… — Мы посадим тебя на переднее сиденье, — сказал Томас Марианне, — и откроем пошире окно. Она кивнула. Элинор посмотрела на него: на лице у юноши она заметила знакомое покровительственное выражение, немедленно появлявшееся у молодых людей, подпадавших под обаяние ее сестры. Очень осторожно, с помощью Элинор, он помог Марианне подняться на ноги. — Благодарю, — сказала Элинор. Томас повел Марианну к машине, обхватив ее за плечи одной рукой. — Не за что, — ответил он, и в голосе у него звучала гордость. Практически весь остаток пути они провели в молчании. Томас, нахмурившись, уверенно вел автомобиль. Марианна устроилась на переднем сиденье, откинувшись на спинку и повернув лицо к открытому окну, с ингалятором на коленях. Элинор на заднем сиденье держала за руку Марианну, а Белл сидела с закрытыми глазами (хотя было видно, что она не задремала, а просто погрузилась в воспоминания), пока за стеклом проносились сначала Гемпшир, потом Дорсет и наконец, после еще нескольких, показавшихся нескончаемыми часов, — Девон. По мере приближения к Бартону местность становилась все живописнее, так что путешественницы постепенно воспрянули духом и даже начали обмениваться восторженными восклицаниями касательно открывающихся их взорам пейзажей. — Вы только посмотрите! — Какая прелесть! — Боже, Томас, неужели в Бартоне так же красиво? Бартон оправдал их ожидания: свернув с шоссе между двумя каменными столбиками с декоративными вазами, они оказались на дороге, которая вилась по пологому склону холма с лесистой вершиной. Свежевыкрашенные указатели на обочинах указывали путь к главному дому, конторе, парковке для посетителей и — сразу за поворотом — Бартон-коттеджу. И вот он перед ними, такой же новехонький, необжитый, как на фотографиях у сэра Джона в ноутбуке, но стоящий на зеленом склоне, с леском позади и живописно распадающейся надвое долиной перед окнами. Увидев свое будущее жилище, они не смогли скрыть потрясения: как от изумительных видов вокруг, так и от вопиющей банальности его дизайна. Томас глядел на них с удовлетворением. — Мы думали, ему никогда не добиться разрешения на строительство, — заметил он. — На сто процентов уверены были. Но он доказал, что там якобы стоял когда-то домик пастуха, то есть, имелось жилье. Таков уж сэр Джон: если что задумал, будет биться до конца. Заботливый хозяин оставил для них бутылку вина и приветственную записку на кухне, а в гостиной возле камина полную корзинку дров. В холодильнике они нашли молоко, яйца и хлеб, а на новеньком сосновом столе большую миску с яблоками. Маргарет, заскочив в ванную, отрапортовала, что там имеется целый рулон туалетной бумаги, а в душе висит свежая шторка с золотыми рыбками. Элинор никак не могла понять, почему такая доброта со стороны, по сути, незнакомых людей и зрелище практичного небольшого домика в окружении живописных видов вызывают у нее одно желание: спрятаться где-нибудь в укромном уголке и дать волю слезам. Однако Марианну надо было скорее проводить в дом, а Белл с Маргарет уже взялись на все лады превозносить достоинства (младшая) и сокрушаться о недостатках (старшая) их нового жилища, так что возможности всплакнуть Элинор пока не представилось: такая роскошь, как уединение и возможность привести в порядок свои мысли, как обычно, выпадала ей на долю в последнюю очередь. Но вот, наконец, момент настал: Элинор была одна в кухне, заставленной нераспечатанными коробками с посудой. Забавно, что именно ей пришлось взять на себя распаковку кухонной утвари, в то время как остальные, при живом одобрении и поддержке Томаса, решали, где какие картины лучше повесить, и из какого окна открывается наиболее вдохновляющий вид для игры на гитаре. Маргарет обнаружила во дворе дерево, на нижних ветках которого индикатор сети в ее мобильном показывал все пять делений, и Томас тут же обещал построить для нее там домик; с не меньшим энтузиазмом он подхватил идею Белл о том, что коттедж можно расширить, пристроив к гостиной оранжерею с южной стороны, и взялся раздобыть информацию о местных архитекторах. Элинор в ответ негромко поинтересовалась: «А как же я?» Белл и головы не повернула, продолжая обозревать пространство, где планировалась оранжерея. — А при чем тут ты, дорогая? — Ну, — ответила Элинор, — большинство архитекторов начинало как раз с пристроек к собственным домам. Даже Ричард Роджерс… Белл бросила на дочь короткий взгляд. — Но ты же еще не архитектор, дорогая. — Уже почти. Моих знаний вполне достаточно. Белл улыбнулась, но отнюдь не Элинор. — Я так не думаю, дорогая. Мне хотелось бы найти профессионала, который строит оранжереи тысячами каждый год. Элинор зажмурила глаза и медленно досчитала до десяти. Затем открыла их снова и сказала, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровней: — Ты кое о чем забываешь. Белл в этот момент любовалась видом из окна. — Да? — Да, — сказала Элинор, на этот раз более твердо. — Да. Как насчет оплаты? Даже сейчас, расставляя на кухне сковородки, развешивая на крючки кружки и деревянные лопатки, которые сотрудники компании по перевозке упаковали в плотную бумагу с той же казенной скрупулезностью, что и пастушек из мейсенского фарфора, она не могла не думать о деньгах. Деньги занимали все ее мысли. Им необходимо купить и содержать машину — иначе как Маргарет будет добираться до новой школы в Эксетере? Надо платить за аренду коттеджа, за электричество и воду, одежду и еду, по возможности позволять себе хоть какие-то минимальные развлечения, а их средства, даже при самом выгодном инвестировании, дадут не больше семисот фунтов дохода в неделю — то есть, подсчитывала она, с грохотом заталкивая огромную суповую кастрюлю Белл на полку рядом со сковородами, меньше тридцати фунтов в день. И это на четверых женщин со смехотворными шансами найти себе заработок, одна из которых еще в школе, вторая никогда не работала, а у третьей слабое здоровье и нет никакой профессии. Иными словами, остаюсь я, Элинор Дэшвуд, всю жизнь парившая в облаках в уютном гнездышке в Норленде и предававшаяся глупым, нерациональным мечтам об архитектуре. Она выпрямилась и обвела взглядом кухню. Зрелище — яркая новенькая мебель и их наваленная кучей старая рухлядь — было неутешительным. Мало того, положа руку на сердце, оно просто пугало. Ей такое не осилить. Ни одной из них не осилить этих перемен. Они бежали в Девон, повинуясь импульсу — это была реакция на скорбь и отвержение, через которые им пришлось пройти, — ухватились за протянутую им дружескую руку, не подумав о последствиях. Элинор закрыла глаза. Ей нельзя паниковать. Ни в коем случае. Они справятся — иначе и быть не может. Что, если обратиться к сэру Джону; а может, он и сам уже догадался… Возможно… За окном она заметила какое-то движение: это Томас тащил доски к дереву, которое Маргарет выбрала в качестве переговорного пункта. Так скоро! Они только вчера переехали, а строительство домика на дереве уже началось. Элинор выхватила из открытой коробки крышку от сковороды и в отчаянии швырнула об стену кухни. Кто будет платить за домик, черт побери?! — Великолепно, — воскликнул сэр Джон. Он стоял в распахнутых дверях Бартон-парка, придерживая их гигантские створки, и широко улыбался гостьям. — Проходите, проходите. Знаете, я ведь хотел сразу вас позвать на ужин, еще вчера, но Мэри мне не позволила. Сказала, вы наверняка устали с дороги. Пожалуй, оно и верно. Женщине ведь виднее. Захлопнув за собой двери, он наклонился и расцеловал каждую в обе щеки. — Она сейчас наверху, с ребятишками. Укладывает их спать. Это целое событие, занимает кучу времени. И так каждый вечер. А потом они начинают бегать вниз, под всякими дурацкими предлогами. Никакой дисциплины. Ни малейшей! Боже, благослови их. Потрясающие малыши. — А вы не помогаете жене? — спросила Белл, высвобождаясь из его объятий. — Укладывать карапузов? Ну нет. Я играю с мальчишками в Тинтина, по субботам. Я, знаете ли, придерживаюсь патриархальных взглядов. И горжусь этим. Ну ладно, — сэр Джон развернулся, обводя рукой просторный холл. — Как вам моя избушка? Гостьи молча поглядели по сторонам. Холл был громадный, даже больше, чем в Норленде, с нишами для статуй и причудливой гипсовой лепниной в виде позолоченных гирлянд. Он выглядел настолько парадно, что внушал чуть ли не благоговейный ужас, радикально отличаясь от норлендского как внешне, так и по духу, и напоминал не то музей, не то какое-то учреждение, оформленное по всем историческим канонам. Элинор заметила, как Марианна невольно поежилась. — Жуть, верно? — жизнерадостно продолжал сэр Джон. — А эти мраморные уродины — ими, понимаете ли, украсили дом к визиту королевы Виктории. Просто идиотизм! Столовая вмещает тридцать шесть персон. Тридцать шесть! Маргарет, до этого в изумлении крутившая головой, вдруг остановилась и спросила: — Тогда почему вы тут живете? Сэр Джон расхохотался. — Это же родовое гнездо! Мое наследство и все такое. Не могу жить ни в нем, ни вдали от него. Марианна натянуто заметила: — Это нам знакомо. — О да. Точно. Радуйтесь, что вам повезло оттуда вырваться; будете жить в коттедже со всеми современными удобствами. А теперь пойдемте-ка пропустим по рюмочке. — Он остановился перед дверями в огромную, ярко освещенную гостиную, заставленную мягкими диванами, и заговорщицки прошептал: — Сейчас познакомлю вас с тещей. — Так-так, — воскликнула Эбигейл Дженнингс, поднимаясь с одного из диванов в вихре цветастых шалей и комнатных собачек, — вот и знаменитые барышни Дэшвуд! Она распростерла руки и радостно рассмеялась. — Джонно говорил, что вы все красотки, и на этот раз оказался абсолютно прав. Вообще-то он редко бывает прав, уж хотя бы потому, что родился мужчиной, благослови его Господь, а мужчины всегда не правы по определению, но про вас он сказал, что вы восхитительны, и это чистая правда. Бог ты мой, вы прелестны! Она обернулась к высокому худощавому мужчине, стоявшему рядом с ней, и больно ткнула его локтем между ребер. — Ты со мной согласен, Билл? Мужчина улыбнулся, но предпочел промолчать. Гостьи стояли рядком на пороге гостиной — Белл на шаг впереди — и, потупившись, смотрели в пол. — Это невыносимо, — сквозь стиснутые зубы прошипела Марианна, обращаясь к Элинор. — Тише! — Она толстая, — злорадно заметила Маргарет, — и вообще стерва — сразу видно. — Магз! — Я же говорила, что не хочу тащиться на этот ужин, я хотела посмотреть… Элинор подняла голову. — Извините. Высокий мужчина понимающе посмотрел на нее. Потом перевел взгляд на Марианну, и Элинор заметила, как на его лице появляется хорошо знакомое ей выражение восхищенного потрясения, определенно связанное с загадочной комбинацией черт, придававшей личику Марианны необъяснимое очарование, и — напротив — никак не связанное с застывшим на этом личике выражением ослиного упрямства. Сэр Джон вытолкал тещу в центр гостиной, словно она была призом, которым ему хотелось похвастаться, не обращая внимания на собак, с лаем крутившихся возле их ног. — Белл, познакомьтесь с Эбигейл, моей тещей. Проклятие всей моей жизни, но я ее, как видите, просто обожаю. Девушки, представляю вам миссис Дженнингс. Она у нас частая гостья — можно сказать, и не уезжает. Дети от нее в бешеном восторге. Когда она тут, джин течет, словно вода из крана. — Он ласково обхватил Эбигейл за плечи одной рукой. — Правда, Эби? — Было бы правдой, оставайся после тебя хоть капля! — вскричала Эбигейл. Она сбросила его руку и поспешила к гостьям, чтобы их расцеловать. — Белл, добро пожаловать, дорогая! И девочки — до чего хороши! Дайте-ка я вас рассмотрю. Ты, должно быть, Элинор? А это Марианна, знаменитая музыкантша? Да-да, знаменитая, деточка, именно так! Билл — вон он — тоже играет на гитаре. Мы в Бартоне все-все знаем про гитару — вот увидишь. А вот и Маргарет. Ну-ну, крошка, не пугайся, я вовсе не ведьма. С моим весом меня не выдержит ни одна метла. Так, Джонно, ты собираешься представить Билла? Сэр Джон махнул рукой в сторону высокого мужчины, который неподвижно стоял у необъятного мраморного камина и до сих пор не вымолвил ни слова. — Девочки, познакомьтесь с моим старинным приятелем. Белл, это Уильям Брэндон. Последний из «Молниеносных драконов». Так назывался наш полк. В нем служил еще мой отец. — Внезапно посерьезнев, сэр Джон взглянул на мужчину у камина. — Мы вместе воевали в Боснии, Билл и я. Так ведь, старина? Он снова повернулся к Белл. — А потом он остался в армии и дослужился до командира полка. Теперь вот занимается общественной работой, Господь ему в помощь, и наезжает сюда ради денька нормальной жизни и отличного кларета. Это его второй дом, правда, Билл? — Жестом он подозвал мужчину к себе. — Ну же, Билл, иди сюда! Вот так-то лучше. Познакомьтесь с полковником Брэндоном, Белл. Она с улыбкой протянула руку. Уильям Брэндон шагнул вперед и пожал ее с легким поклоном. — Добро пожаловать в Девон. — Он такой старый, — прошептала Марианна Элинор. — Ничего подобного, на вид ему… — Они все старые. И старомодные, и… — Скучные, — сказала Маргарет. Миссис Дженнингс развернулась к ним и посмотрела на Маргарет, а потом опять расхохоталась. — А кто же для тебя не скучный, дорогая? Мальчики? Щеки Маргарет стали пунцовыми. Марианна обхватила сестру за плечи. — Ну же, рассказывайте, — продолжала смеяться Эбигейл. — Наверняка у вас уже есть кавалеры. Марианна, изумленная, уставилась на нее. — Нет, — пробормотала она. — Нет есть! — выпалила вдруг Маргарет. — Да что вы? — Замолчи, Магз! Полковник Брэндон шагнул к ним и предупреждающим жестом положил руку на плечо Эбигейл. — Не хотите ли чего-нибудь выпить? — успокаивающим тоном спросил он. Белл с признательностью взглянула на полковника. — С удовольствием. Кстати, вы играете на гитаре? — Очень плохо. — Зато часто, — вмешался в разговор сэр Джон. — Он у нас как заноза в заднице! — Может быть, попозже вы нам сыграете? — спросил полковник у Марианны. Та не удостоила его взглядом. — Я не захватила с собой гитару, — безапелляционно заявила она. — Мы можем за ней послать! — сказала Эбигейл. — Может быть, в другой раз? — перебил ее полковник. Марианна улыбнулась с отсутствующим видом. — Да-да. Как-нибудь в другой раз. — Тем хуже для нас, — вздохнула Эбигейл, — тем хуже. Мы-то хотели устроить вечеринку. Так ведь, Джонно? Но у нас нет ни кавалеров, ни музыки… Сэр Джон обогнул стоящую в центре гостиной группу и обнял Маргарет. — Ничего, мы это быстро поправим! — Улыбаясь во весь рот, он склонился к ее лицу, чуть ли не упершись в ее нос своим. — Так ведь? Начнем с торжественного открытия твоего домика на дереве! Маргарет постаралась откинуть голову как можно дальше — насколько позволяли его объятия. — Откуда вы знаете про домик? Указательным пальцем свободной руки он нажал ей на кончик носа. — Ничего в Бартоне не происходит без моего ведома. Ничего! — Он подмигнул теще, и оба они разразились оглушительным хохотом. — Это точно! — Второй раз мне такого не вынести, — позднее тем же вечером пожаловалась Марианна. Она сидела в ногах материнской кровати, среди полуразобранных коробок, грея руки о чашку с мятным чаем. Белл отложила в сторону книгу. — Да уж, вечер был не из легких. — Просто ужас! Их жуткий смех и шуточки — совсем не смешные… — Никто не хотел нас обидеть. У них самые благие намерения, Марианна. — Которыми вымощена дорога в ад. Белл рассмеялась. — Брось, дорогая. А как же доброта? Марианна отпила из кружки. — Ее светлость вовсе не показалась мне доброй. — Ну не знаю. По отношению к нам она вела себя безупречно. Марианна посмотрела на мать. — Мы ей совершенно безразличны. Она просто во всем соглашается с мужем — предпочитает плыть по течению. Кстати, она оживилась только тогда, когда пришли дети. — Милые крошки. — Ты правда так считаешь? — Боже, Эм, — сказала Белл, — ну конечно же они милые — как наш Гарри. Не их вина, что мать квохчет над ними, как наседка. Марианна вздохнула. — До чего тяжело, — сказала она, — провести целый вечер среди людей, с которыми у тебя так мало общего. — Про Билла Брэндона этого не скажешь. Ты согласна? По-моему, он очень симпатичный. — Вот именно, по-твоему, мам. Он для тебя идеальная пара. Подходящего возраста, с хорошими манерами, и даже читает… — Прекрати! Он намного меня моложе. Марианна толкнула мать ногой под одеялом. — Моложе тебя быть просто невозможно, мамочка. Белл проигнорировала ее слова. Она склонилась к дочери. — Дорогая… — Что? Белл приглушила голос. — Есть вести от Эдварда? Марианна покачала головой. — Вряд ли. — Она ничего не говорила? — Нет. — А ты спрашивала? — Мам, — с упреком ответила Марианна, — ну как я могу? — Но это все так странно. — Он и сам странный. — Я думала… — Знаю. — Может, ему Фанни не позволяет? Марианна медленно поднялась с кровати. — Сомневаюсь. По-своему он весьма упрямый. — И как нам быть? Марианна посмотрела на нее сверху вниз. — Мы ничего не можем поделать, мам. — Может, напишешь ему СМС? — Не могу. Белл снова взялась за книгу. — Твоя сестра для меня загадка. Мое сердце разбито из-за переезда из Норленда, а ей хоть бы что. Мы все не в своей тарелке в этом новом доме, вдали от привычных мест, а она занимается тем, что расставляет приправы по алфавиту, как будто ее ничто не волнует, кроме порядка на кухне. А тут еще Эдвард. Неужели она безразлична к нему? Марианна опустила глаза. — Похоже, она решила для себя, что не станет скучать по Эдварду, точно так же, как решила бросить университет. Она не собирается переживать о несбыточном, тратить на это силы, как я. Она думает, прежде чем дать волю чувствам. Ты это прекрасно знаешь, мама. Тем не менее, по-своему, она все же скучает по Эдварду. — По-своему? Стоя на пороге спальни, Марианна с неожиданной решимостью воскликнула: — Да. Но я совсем другая. У нас с ней мало общего — точно так же, как со всеми этими полоумными, у которых мы были в гостях. Я жду… жду… Она остановилась. Белл мгновение помолчала, а потом спросила: — Чего, дорогая? Марианна взялась за ручку двери и повернулась к матери лицом. — Всепоглощающего чувства, — ответила она. 5 На следующее утро сэр Джон, в своей жизнерадостности ни на секунду не задумываясь о том, что гостям, возможно, не помешает отдохнуть от его общества после вчерашней вечеринки в Бартон-парке, отправил за ними Томаса на «Рендж Ровере», чтобы поехать на экскурсию в офис и дизайн-студию. Маргарет негодовала громче всех. — Я не собираюсь любоваться эскизами его дурацкой одежды! — А я, — заявила Марианна достаточно громко, чтобы от Томаса не ускользнуло ее недовольство, — не собираюсь позировать в них. Нет уж, спасибо! Томас, который стоял, опираясь на барную стойку в кухне, с чашкой чая, приготовленной для него Белл, невозмутимо ответил: — Боюсь, у вас нет выбора. Все четверо уставились на него. — Вы хотите сказать, что нам придется поехать? — Угу, — сказал он и добавил с ухмылкой, глядя на Маргарет, — он ведь тут хозяин. Леди Эм и миссис Джей, конечно, могут порой пошуметь, но в конце концов делают так, как он скажет. Томас отпил из чашки. — Мы все подчиняемся ему. — Значит, — сказала Марианна, свернув волосы в узел, а затем отпуская их так, что они каскадом упали ей на плечи, — он нас вроде как купил? Томас пожал плечами. — Он добряк до мозга костей. Но ему нравится постоянно быть среди людей, и нравится, чтобы люди делали то, что он хочет. И он любит свой бизнес. Мы все любим то, что у нас получается. Белл поглядела на Маргарет. — Пойди обуйся, дорогая. — Но я… — Обуйся, — повторила Белл. — И, пожалуй, тебе не помешает причесаться. Пытаясь оставаться честной, но одновременно не выдать Томасу их бедственного положения, Элинор заметила: — Кстати, мы ведь тоже могли бы у него поработать, правда? Белл с недоумением воззрилась на нее. — О чем это ты? — Я хотела сказать, — начала Элинор, сражаясь с пуговицами на старом кардигане, — что если бы для тебя нашлось какое-нибудь занятие в дизайн-студии, а Марианна и Маргарет ну… пригодились бы для каталога, это ведь было бы кстати? Белл развернулась и оглядела дочь с ног до головы. — Кстати для кого? Элинор слегка выпрямила спину. — Для нас. — В каком смысле? Элинор увидела, что Томас предпочел отвести взгляд и теперь пристально рассматривал свою кружку с чаем. — В финансовом, мам, — негромко ответила она. — Ну почему, — капризно воскликнула Белл, — ты только и думаешь что о деньгах? — Потому что, — сказала Элинор все тем же приглушенным тоном, — кто-то должен о них думать. — Но у нас же есть… — Этого недостаточно. Не для четырех женщин, живущих в коттедже в глуши, одной из которых в среду предстоит идти в школу. Маргарет появилась снова, в стоптанных кедах с развязанными шнурками, и громко заявила: — Я не хочу в школу. Томас решительным жестом опустил кружку на стол. — Так положено, — твердо сказал он. — Спасибо, — откликнулась Элинор. Белл поглядела на Марианну. — Похоже, мы с тобой в меньшинстве, дорогая, — с напускной веселостью произнесла она. — Если ты имеешь в виду, — внезапно обессилев, сказала Элинор, — что, по-твоему, вам не придется вносить какой-то вклад в наше общее хозяйство, то да, вы в меньшинстве. Это предстоит нам всем. Последовала короткая пауза, а потом Марианна, рассматривая свои волосы на предмет секущихся кончиков, как бы между прочим поинтересовалась: — И какой же вклад собираешься вносить ты? На мгновение Элинор показалось, что она вот-вот взорвется. Однако тут она поймала взгляд Томаса — понимающий и сочувственный. Сглотнув, она оставила пуговицы на кардигане в покое. — Вообще-то, — произнесла Элинор, — я в любом случае собиралась переговорить с сэром Джоном о работе. Думаю, сегодняшнее утро для этого прекрасно подойдет. — Вот и славно, — отозвалась Марианна с едва уловимым сарказмом. Потом она опять встряхнула волосами и улыбнулась Томасу. — Тогда вперед и покончим с этим, да? — Конечно, я мечтал полностью сохранить производство в Девоне, — разглагольствовал сэр Джон. — Как вам уже известно, поначалу я взялся перевозить сюда станки из Ханитона, просиживал ночи напролет, изучая трудовое законодательство, но из этого ничего не вышло. Прибыль нам не светила: рабочая сила в Британии слишком дорога. Так что станки — теперь-то они совсем устарели — так и остались пылиться в конюшнях, а производство я перенес в Северную Португалию. У нас там современная фабрика, в промышленном районе. Конечно, таких красот там не найдешь, зато дело идет. Качество — высший класс. — Он прервался и поглядел на Маргарет, а потом без обиняков спросил: — Тебе что, скучно? Маргарет энергично закивала. Сэр Джон широко улыбнулся, отнюдь не чувствуя себя задетым. — А вы порядочная язва, мисс Маргарет Дэшвуд. — Думаю, — поспешила вмешаться Белл, — эта одежда просто не для ее возраста. Сэр Джон обхватил Белл за плечи. — Мы как раз подходим к месту, где интересно всем, вне зависимости от возраста, — перебил он. — Вы будете в восторге от моей дизайн-студии. Графические планшеты, технология, позволяющая разрабатывать точные выкройки для всех размеров и типов фигуры… Не умолкая ни на миг, он повел ее к распахнутым дверям, за которыми открывалось просторное, ярко освещенное помещение с высокими потолками. Маргарет поплелась за ними, тяжело вздыхая и шаркая ногами, а следом за ней Марианна — так же медленно и на таком же непочтительном удалении. Элинор смотрела, как они по очереди исчезают в студии, и начинала с растущей тревогой осознавать, что будет крайне сложно, если не невозможно, заставить сэра Джона уделить ей хоть пару минут наедине. Он уже отмел с присущей ему легкостью ее беспокойство касательно доставки Маргарет в школу, объявив, что вместо автобуса в Эксетер девочку будет возить Томас, и поэтому имел все основания полагать, что в достаточной — если не сказать больше — мере позаботился о своих новых арендаторах. Элинор не представляла, как опять обратиться к нему, и какие найти слова, чтобы, не уронив собственного достоинства, дать понять сэру Джону, что им крайне необходим дополнительный заработок? И ведь ни в коем случае нельзя показаться при этом попрошайкой! На лестнице у себя за спиной Элинор услышала чьи-то шаги: это был полковник Брэндон, спускавшийся вниз со второго этажа. Прошлым вечером на нем была безупречно опрятная униформа сельского жителя — темные брюки и строгий свитер. Этим утром он предстал перед ней в ее дневном, оливково-зеленом варианте и до блеска — не преминула отметить Элинор — начищенных туфлях. — Устали от нервущихся плащей и молний на карманах? — с улыбкой поинтересовался он. Элинор признательно улыбнулась в ответ. — Да нет, одежда совсем неплохая. Просто я сегодня… немного не в своей тарелке. Уверена, все дело в переезде — смена мест и все такое. Билл Брэндон сунул руки в карманы брюк. — Особенно если отвечать за практическую сторону. — Пожалуй… да. — А в вашей семье за нее отвечаете как раз вы. Элинор почувствовала, что краснеет. Она опустила глаза и повозила по полу мыском ботинка. Потом, превозмогая себя, кивнула: — Отчасти. — Мы, люди практические, приносим массу пользы. Благодаря нам все идет как задумано. Тем не менее, нас частенько считают занудами. Несправедливо, да? Она бросила на него короткий взгляд. Билл Брэндон выглядел подтянутым и аккуратным: расстегнутый воротничок рубашки идеально отглажен, руки спокойно лежат в карманах. Разительный контраст с ее старыми джинсами и кардиганом, некогда принадлежавшим покойному отцу. — Прошу прощения за мой вид. — На таких девушках, — галантно возразил полковник, — даже мусорный мешок смотрелся бы как роскошное платье. Ваша сестра… — О да, я знаю. — Она тоже здесь? — Да, вместе с остальными. — Почему же вы одна? Элинор вздохнула. Следуя его примеру, она сунула руки в карманы кардигана, потом пожала плечами. — Вообще-то я хотела переговорить с сэром Джоном. — С Джонно? — Да. Только… наедине. Белл Брэндон заглянул ей в лицо. — У вас все в порядке? — озабоченно спросил он. Элинор молчала, пытаясь как можно дальше затолкать кулаки в оттянутые карманы и уставившись на свои ботинки. — Элинор? Что случилось? — Ничего. — Послушайте, — сказал он. — Конечно, мы знакомы еще совсем мало, но, я уверен, вскоре познакомимся ближе, потому что я бываю здесь очень часто, — это такой контраст по сравнению с Делафордом… — Делафордом? — Да. Где я живу. Ну, или точнее, где у меня квартира. Это такое заведение… я основал его, когда вышел в отставку. Хотел помочь своим солдатам, которые попали в неприятности: выпивка, наркотики и прочее. Знаете, сложно привыкнуть к обычной жизни после стольких лет армии. Тут действуют свои механизмы. Мне всегда хотелось… конечно, это другая история, но я давно хотел помогать людям с зависимостями — любыми. Хотел… — С зависимостями? — переспросила изумленная Элинор. Он кивнул. — Да. Преимущественно мы имеем дело с наркоманами, но и с алкоголиками тоже. — Так вот что подразумевал сэр Джон, говоря, что вы занимаетесь общественной работой! — Джонно был неслыханно щедр. Так нас поддержал! Он наш главный спонсор. — То, что вы делаете, просто замечательно, — серьезно произнесла Элинор. — Я правда так считаю. — Тут нет ничего особенного. — Нам надо было расспросить вас подробнее вчера вечером. А мы… — Бросьте, — сказал Билл Брэндон, — это совсем ни к чему. Я вообще стараюсь как можно реже об этом говорить. Надо меньше болтать и больше делать. Вы со мной согласны? Элинор почувствовала, что потихоньку расслабляется. — Это если знаешь, что делать. Он шагнул вперед, ближе к ней. — Вот мы и подошли к главному, да? Так что же вас все-таки волнует? Она подняла глаза и посмотрела на него. Лицо у полковника было доброе. — Я… я просто немного волнуюсь. Не более того. — Из-за обустройства на новом месте? — Не совсем… — Из-за денег? — спросил он. Элинор тихонько ахнула. — Как вы догадались? — Это лишь предположение. — Да, — призналась она. — Из-за денег. Ни одна из нас никогда толком не работала, но теперь нам придется. По крайней мере мне. Вот я и хотела попросить сэра Джона… — Элинор остановилась, а потом с грустью закончила: — На самом деле, я не знаю, о чем хотела его просить. Наверное, о помощи. Любой. Безнадежно, понимаю. — Вовсе нет. — Но ведь он ужасно занят, и вообще уже столько для нас сделал… Билл Брэндон поглядел в сторону студии. Потом перевел взгляд обратно на Элинор. — Он и правда постоянно в делах, тут вы не ошиблись. Джонно — вечный двигатель по натуре. Так почему бы вам не обратиться к человеку, который не пытается одновременно руководить компанией, управляться с женой и четырьмя детьми, а также содержать громадное поместье в чертовски сложные для экономики времена? Почему не обратиться ко мне? По возвращении в коттедж Марианна никак не могла найти себе места. Выглянув из окна гостиной, откуда открывался великолепный вид на стремительно сбегающий вниз склон холма, она сказала: — Мы ведь можем разобрать вещи в любое время, правда? Только посмотрите, какое небо! Элинор, которая как раз заносила в комнату стремянку, чтобы помочь матери повесить их старые портьеры, добавила: — И какие тучи. — Подумаешь, пара тучек. Их вот-вот раздует ветром. Да и вообще, я ничуть не боюсь промокнуть. Сколько раз мы в Норленде попадали под дождь! Белл тем временем разворачивала видавшие виды камчатные портьеры, упакованные в коробку, чтобы заменить ими аляповатые занавески, висевшие на окне. — И что же ты предлагаешь, дорогая? — обращаясь к Марианне, спросила она. — Пойти гулять. — Гулять, — скривившись, сказала Маргарет. — Да, — повторила Марианна, — гулять. Кстати, ты должна пойти со мной. — Ненавижу прогулки. — А почему ты вдруг решила отправиться гулять? — спросила Белл. — Хочу посмотреть на старинный дом, про который рассказывал сэр Джон. Помнишь, в долине, где живет старая леди, которая никуда не выезжает. Прямо как мисс Хэвишем. — А я, — перебила Маргарет, — не хочу на него смотреть. Белл внимательно изучала портьеры. Некогда насыщенного винного тона, они со временем так выгорели на солнце, что на них появились неровные полосы цвета разбавленного чая. Однако даже теперь они выглядели лучше, чем хлопковые занавески в голубую клетку со стилизованными подсолнухами. С отсутствующим видом Белл произнесла: — Ничего страшного, дорогая. — Но я… — начала было Маргарет. Белл подняла голову. — Я не хочу, чтобы Марианна шла одна. Особенно после недавнего приступа. И уж точно вы не должны гулять поодиночке, пока мы все тут как следует не изучим. Стоя на верхней ступеньке стремянки, Элинор сказала: — Поместье называется Алленем. А старую леди зовут миссис Смит. Никто не обратил внимания на ее слова. — Мы идем, — объявила Марианна, обращаясь к Маргарет. — Ты идешь, — твердо сказала Белл младшей дочери. Маргарет подняла глаза и увидела Элинор, стоявшую на стремянке. — А почему ты не можешь пойти? — Потому, — ответила Элинор. — Мне всегда приходится делать то, что я не хочу, — простонала Маргарет. Белл отложила портьеры и обняла дочь. — Обещаю, — сказала она, — что однажды ты достигнешь возраста, в котором никто не сможет указывать тебе, что делать. И тогда будешь заниматься только тем, что захочешь сама. Элинор поднялась на цыпочки, снимая с крючков занавески с подсолнухами. — Хотелось бы, — не обращаясь ни к кому конкретно, негромко произнесла она. От коттеджа вверх по крутому склону холма бежала тропинка: она проходила через лес, пересекала узкий проселок и заканчивалась на открытой всем ветрам вершине, с которой можно было, чувствуя себя парящей в небе птицей, смотреть вниз, на слияние двух долин. Добравшись туда, Маргарет, которая всю дорогу хныкала и жаловалась, поддалась очарованию этого места, свисту ветра и головокружительной высоте, и бросилась бегом, громко крича от восторга; ее распущенные волосы плескались на ветру, словно знамя. Марианна не торопясь пошла за ней, постепенно проникаясь красотой окружающих пейзажей. Далеко внизу был виден Бартон-парк с его многочисленными строениями, крошечными и аккуратными, словно кукольные домики, между которыми там и тут темнели шапки деревьев и вились бледными полосами проселки, а на зеленых заплатках лугов паслись овцы, похожие на шарики белой ваты, и коровы, напоминающие черно-белые костяшки домино. Из труб кое-где поднимался дым; красный фургончик почтальона, словно яркая детская машинка, карабкался по дороге, круто забиравшей вверх. А дальше, в следующей складке долины, на фоне вздымающегося к небу густого леса высился на холме настоящий сказочный замок, Алленем, построенный из мягкого розоватого песчаника, со сдвоенными тюдоровскими трубами и узкими стрельчатыми окнами, сверкающими на солнце. Его сады — прославившиеся, по словам сэра Джона, тем, что они практически не изменились с тех пор, как были посажены, заметьте, по особому проекту, в 1640 году, — складывались в отчетливый геометрический узор, прекрасно различимый с высоты: его образовывали темные высокие и светлые низкие живые изгороди с редкими белыми пятнышками фонтанов, каменные чаши которых стояли пересохшие и пустые. Алленем не был похож на Норленд и располагался далеко от него, но все-таки при виде этого романтического старинного особняка у Марианны перехватило горло, а на глазах вдруг выступили слезы. — Она чудесная старушенция, наша миссис Смит, — рассказывал накануне сэр Джон, — вдове уже лет сто. Семейство мистера Смита сколотило состояние где-то на севере, а он решил переехать сюда, вот и купил этот дом. Кучу денег на него потратил. Славный был старик. Интересовался местной историей. Жаль, детей у них не было, вот и приходится вдове коротать время в одиночестве, если не считать сиделок, которых присылает агентство. Разные филиппинки — поди пойми, что их сюда так тянет. По мне, так если ты родилась в Маниле, оказаться в Алленеме для тебя все равно что на Луне. Маргарет, запыхавшись, подбежала к сестре. Марианна указала ей на дом. — Смотри! — Жутковатый какой-то, — заметила та. Она сняла с себя свитер и обвязала его вокруг талии. — А по-моему, потрясающий, — ответила Марианна. Маргарет подняла глаза, всматриваясь в небо. — Похоже, сейчас польет. — Подумаешь! — У тебя даже нет куртки. — Ерунда. Ну что такое дождь! Словно по команде крупная капля упала Маргарет на ладонь. Она сунула руку под нос сестре. — Вот что! Марианна обернулась и поглядела назад. С юго-запада, с моря, прямо на них двигалась угрожающая гора свинцово-серых туч. Тем не менее она сказала: — Это всего лишь вода, Магз. — Нет, — ответила Маргарет, уже не скрывая тревоги. В этот момент полыхающая молния расколола небо и зарокотал гром, многократно отражаясь эхом от склонов холмов. — Мамочки, — совсем другим тоном пробормотала Марианна. Маргарет развязала свитер и бросила его сестре. — Бери! — Нет. — Бери! Давай же! У кого из нас астма? Марианна попыталась натянуть на себя свитер, и тут хлынул настоящий ливень. Волоча сестру за руку, Маргарет бросилась бежать вниз по склону холма. Капли, падавшие с неба, были такие тяжелые, что выбивали из земли торфяную крошку. — Не беги так! — взмолилась Марианна. — Нет, — крикнула Маргарет в ответ. — Нет! Нам надо скорей домой! — Я не могу… — Можешь! Слышишь? Ты должна! Дерн, намокая, становился все более скользким, как и их руки, которые все труднее было не расцепить. — Умоляю, — снова закричала Маргарет, — прошу тебя, беги! — Я не могу! Не могу быстрее! Я ничего не вижу… Впереди за пеленой дождя показалась живая изгородь, обрамлявшая дорогу. — Мы почти добрались! — воскликнула Маргарет. Мокрые волосы липли ей к лицу, и она то и дело отбрасывала их назад свободной рукой. — Уже недалеко! Но тут Марианна издала негромкий сдавленный вскрик, разжала руку и осела на землю, хрипя и задыхаясь. Маргарет бросилась на траву рядом с сестрой. — Марианна! Марианна! Что с тобой? Марианна не отвечала: она сидела на земле, там, где упала, скорчившись под дождем и прижав ладони к груди, из которой вырывался громкий свист. Маргарет спешно сунула руку к ней в карман. — Твой ингалятор, где он? Марианна испуганно затрясла головой. — Не может быть! Ты что, не взяла его? Ты вышла из дома без ингалятора? Бледная и перепуганная, Марианна едва заметно кивнула. — О господи, — выдохнула Маргарет, чувствуя, как у нее внутри волной поднимается паника. Нельзя, нельзя дать ей волю! Что бы сделала мама, что бы сделала Элли, ей надо думать, думать, она должна… Маргарет вскочила. — Слушай! — закричала она сквозь дождь. — Слушай меня! Я побегу домой и принесу твой ингалятор. Позову маму и Элли. Только не шевелись! Ты меня поняла? Не шевелись, делай неглубокие вдохи, и не бойся. Ладно? Ладно? Марианна слабо взмахнула рукой, показывая, что все поняла, и Маргарет бросилась бежать к живой изгороди и к дороге со скоростью, какой сама не ожидала от себя. Пробившись сквозь изгородь, она заметила машину, которая летела вниз с включенными фарами; машина двигалась очень быстро, и Маргарет, как ни тревожилась за сестру, подумала, что вряд ли будет лучше, если вдобавок ко всем неприятностям она попадет под колеса. Она спрыгнула в кювет, дожидаясь, пока автомобиль промчится мимо. Но тут произошло нечто неожиданное. Водитель, судя по всему, заметил, как она нырнула в кювет, и резко затормозил, обдав ее грязной водой и гравийной крошкой. Стекло на пассажирском месте со стороны обочины поехало вниз, и недовольный мужской голос выкрикнул: — С тобой все в порядке? Маргарет выбралась на дорогу. Появление еще одного человека, к тому же взрослого, было так кстати, что просто не верилось. Маргарет оперлась рукой о сверкающий борт машины и сунула голову, с которой ручьями текла вода, в салон. — Прошу, помогите! Там моя сестра. Водитель оказался молодым и темноволосым. Даже охваченная паникой, с волосами, мешавшими ей смотреть, Маргарет не могла не заметить, что по десятибалльной шкале мужской привлекательности он находится в миллиметре от безоговорочной десятки. Мужчина был… потрясающий. — Так что там с твоей сестрой? — уже не так раздраженно спросил он. — Она вон там, — заторопилась Маргарет, сдерживая слезы, — на лугу. У нее приступ астмы. — О-оу, — совсем другим тоном сказал мужчина. В мгновение ока он заглушил мотор и выскочил из машины, не беспокоясь о ключе, оставленном в замке зажигания; Маргарет еще не успела ничего понять, а он уже карабкался к живой изгороди через кювет. Она бросилась за ним, крича вслед: — У нее нет с собой ингалятора! Она его забыла! — Где забыла? — крикнул мужчина. — Дома! — А где ваш дом? — Вон там, ниже по дороге. Бартон-коттедж. На секунду он остановился, стоя прямо среди кустов. — Я знаю, где это, — сказал он. — Я ее привезу. Беги домой и скажи своим, что мы сейчас приедем. — Но как же… Он уже перелез через изгородь; обернувшись к Маргарет, мужчина прокричал: — Делай, что сказано, черт тебя побери! — и сразу же скрылся из виду. — Я знаю Бартон всю свою жизнь, — сказал мужчина, стоя у камина в их коттедже. Он вытирал волосы старым пляжным полотенцем, которое Элинор спешно вытащила из коробки на лестничной площадке. Марианна лежала на диване с ингалятором в руках, на щеках у нее постепенно проступал слабый румянец. Она сама, ее мать и сестры с изумлением смотрели на неожиданного гостя, стоящего у огня. — Я как раз ехал к себе. Иными словами, в соседнее имение, в нескольких милях отсюда, под названием Алленем. Оно принадлежит моей тетке. Сейчас она, конечно, совсем сдала, но я ездил к ней всю свою сознательную жизнь, на все школьные каникулы. И до сих пор при первой возможности я сажусь в машину и мчусь сюда. Она чудесная старушка. Белл сглотнула. Ей до сих пор не пришло в голову отправить Маргарет наверх за сухой одеждой. Собственно, ей не пришло в голову ни одного практического соображения с того самого момента, как она ощутила нарастающую тревогу за Марианну при виде темных туч на горизонте, за которыми последовал ливень, появление на пороге дома Маргарет, промокшей до нитки, ее невразумительные объяснения о приступе астмы и каком-то мужчине, который должен привезти Марианну на автомобиле, а сразу за ними рев мотора во дворе и возникновение в гостиной незнакомого и божественно прекрасного молодого человека, несущего на руках Марианну, бледную, как привидение, но все еще способную дышать. О да, она дышала! Белл не сводила с мужчины глаз. Даже не обладай он столь неотразимой внешностью, для нее он все равно был бы героем: ведь он доставил Марианну домой, причем с таким трепетом и заботой, словно она была… хрупким цветком. Лилией. Или бабочкой. Да, бабочкой! Он обращался с ней по-настоящему нежно. — Я… я просто не знаю, как вас благодарить, — сказала Белл. — Честное слово… Молодой человек стащил с головы полотенце. Волосы у него были черные, блестящие и очень густые. — Ну и не надо, — усмехнулся он. — Вы даже не представляете, что вы сделали для нас! Он поглядел на Марианну. Одна его темная бровь медленно поползла вверх. — Да нет, представляю. Маргарет взглянула на сестру. Не будь она так бледна, Маргарет решила бы, что Марианна залилась румянцем. — А как же вас зовут? Незнакомец улыбнулся. Небрежным жестом он отбросил полотенце, которое упало на коврик у камина, и провел руками по волосам. Даже в насквозь промокших джинсах он выглядел просто сногсшибательно. — Джон. С нехарактерной для нее застенчивостью Маргарет пробормотала: — Джонов вокруг сколько угодно. — А-а, — усмехнулся он и подмигнул ей. — Тогда я — Джон Уиллоби. Но все меня называют Уиллз. — Вы позволите и нам вас так называть? — спросила Белл. — И даже обижусь, если вы меня назовете по-другому. — А наша фамилия… — Я знаю, кто вы. — Откуда? — Здесь всем все про всех известно. Тетушка Джейн мне рассказала. Сообщила, что в коттедже появились новые жильцы и… хотя остальное я вам лучше поведаю, когда мы познакомимся поближе. Марианна отложила ингалятор. — Боюсь, первая встреча была не совсем удачной, — хриплым голосом сказала она. Их гость внезапно посерьезнел. — Только не для меня. Она попыталась рассмеяться, но снова закашлялась. — Ну конечно, выручили деву в беде… — И какую деву! — негромко закончил он. Она слегка запрокинула голову. Элинор отметила про себя, что даже после дождя и приступа астмы, с волосами, слипшимися в сосульки, Марианна все равно поражала своей красотой. Быстрого взгляда в сторону камина было достаточно, чтобы убедиться, что красотой сестры любуется не она одна. На лице у Джона Уиллоби уже появилось выражение, которое Элинор наблюдала большую часть жизни сестры, то же самое, что у Билла Брэндона не далее как этим утром. Слабость после приступа в сочетании с природным темпераментом только усиливали ее очарование. Слегка окрепшим голосом Марианна сказала: — Мы рассматривали дом вашей тетки. Забрались на самую вершину холма и глядели оттуда… — Серьезно? — Дом просто чудесный. Восхитительный. Такой старинный и как будто… знакомый. Глядя на него, я чуть не расплакалась. Последовала короткая многозначительная пауза. — Правда? — О да. — Знаете, на меня он оказывает точно такое же действие. Я всегда обожал Алленем. В детстве никогда не хотел оттуда уезжать. — Я представляю. — Представляете? Вы жили в местах, подобных Алленему? — Да, — вздохнула Марианна, садясь повыше. Лицо ее посветлело. — Я жила в потрясающем поместье. В Сассексе. Я там выросла. — Вообще-то все мы, — оскорбленным тоном вставила Маргарет. — Хотелось бы и мне расти в Алленеме, — игнорируя ее замечание, ответил Уиллз. Маргарет выглянула в окно. — Что это у вас? Феррари? — бесцеремонно поинтересовалась она. — Нет, — ответил гость, не сводя глаз с Марианны. — Тогда что? — «Астон Мартин». — Вау, — воскликнула Маргарет. — Никогда раньше таких не видела. Уиллз окинул взглядом свою мокрую одежду. — Мне пора ехать. С меня течет вода. — Пожалуйста, приезжайте к нам еще, — сказала Белл. — Очень вас просим. Марианна молчала. Элинор наблюдала за тем, как Уиллз смотрит на нее. — С удовольствием. Сдерживая смех, он нагнулся к Марианне. — Только пожалуйста, больше никаких прогулок под дождем. Что, если в следующий раз я не успею к вам на помощь? Марианна улыбнулась; если бы сестра не держала в руках свой синий ингалятор, Элинор сочла бы ее улыбку даже кокетливой. — Я постараюсь. — Дело в том, — продолжал он, — что мне не пережить, если вас спасет кто-то другой. Маргарет хмыкнула, прикрыв рот ладонью. Элинор быстро сказала, обращаясь к ней: — Иди-ка переоденься. — Да-да, — подхватила Белл, словно просыпаясь ото сна. — Конечно. Дорогая, пойди переоденься. А ты, Элинор, скорее завари чай. Уиллз предупреждающим жестом поднял руку. — Только не для меня. Благодарю вас. Меня ждет тетя Джейн, — слегка натянуто объяснил он. — Сами понимаете — обязанности наследника и все такое… — Боже мой! — вскричала Марианна. — Так вы наследник Алленема? Он кивнул. — Как удачно, — обрадовалась Белл. Глаза Марианны сияли. — Как романтично! — воскликнула она. Уиллз снова кивнул. — Я тоже так думаю. Он стоял совсем рядом с диваном. Глядя сверху вниз на Марианну, Уиллз сказал: — Завтра я заеду вас проведать. Она посмотрела ему прямо в глаза. — Хорошо. — Берегите себя. — Мы о ней позаботимся, — горячо заверила гостя Белл. Уиллз улыбнулся ей в ответ. — У вас замечательный домик. — Ну что вы! Он самый обыкновенный… — Зависит от того, кто в нем живет. Тут прямо перед ним словно из-под земли появилась Маргарет. — А можно мне как-нибудь прокатиться с вами на машине? — Конечно. — Он обвел их всех взглядом. — Думаю, в этот раз я задержусь здесь подольше. Сможем всласть покататься по дорогам Джонно. — О, пожалуйста! — При одном условии. — Все что угодно. — Больше никаких благодарностей, — закончил Уиллз. И вот их гость уехал — стук входной двери, потом хлопок дверцы машины, рев мощного мотора, и «Астон Мартин» скрылся за поворотом. Атмосфера в гостиной, хотя Уиллза там уже не было, оставалась накаленной до такой степени, будто в ней только что взрывали фейерверки. Мать и дочери глядели друг на друга в странном, неловком молчании. Марианна приложила ладони к пылающим щекам. А потом, не отнимая рук от лица, прошептала: — Не говорите ни слова. Слышите? Никто, ни слова. — О да, он очень симпатичный, — без особенного воодушевления кивнула Мэри Мидлтон. Она стояла посреди своей модерновой кухни и кормила из ложечки фруктовым пюре младшего ребенка, мальчика, с физиономией такой же круглой и румяной, как у его отца. Малыш сидел в большом и явно дорогом детском стуле. — Потрясающий, — сказала Белл. Она пила кофе из ультрасовременной кофемашины. — В жизни не видела мужчины красивей. Мэри наклонилась к сыну и промурлыкала тоненьким голоском: — Если не считать моего очаровашку! Белл вздохнула. Ей никогда особо не нравились младенцы, хотя собственных она просто обожала — особенно после того, как они, подрастая, начинали говорить. — Он часто бывает у вас? Мэри выпрямилась и зачерпнула следующую ложку пюре, изображая ею самолетик, подлетающий к открытому рту. — Достаточно, чтобы его место не успело остыть — ну, вы меня понимаете. Посмотрите только на это личико! Открой-ка ротик пошире, котеночек мой, широко-широко для своей мамочки! Джейн Смит прелесть и она обожает этого мальчишку. Но, по-моему, он страшно избалованный. Белл посмотрела на кофе у себя в чашке. Он был покрыт плотной молочной пенкой и выглядел, надо признать, идеально. — Нам он показался очень обаятельным. — О да, этого у него не отнимешь. — А что о нем думает Джон? — Джонно? — переспросила Мэри, ложкой соскребая пюре с подбородка малыша. — Ну, для него Уиллз хорошая компания. Сами понимаете. Отличный стрелок, лучший кавалер на вечеринках и все такое. Умеет правильно себя вести в любых ситуациях, это надо признать. Ну и к тому же, хорош собой. Хотя, конечно, — засюсюкала она, снова обращаясь к младенцу, — и вполовину не так хорош, как мой красавчик. Малыш одобрительно надул щеки и стал пускать пузыри. — И что, — продолжила Белл, по-прежнему глядя в чашку, — он и правда наследник Алленема? Мэри поцеловала сына в макушку и начала развязывать слюнявчик у него на шее. Белл не могла не отметить, что для женщины, которая родила четырех детей подряд, та находится в исключительно хорошей форме, не говоря уже о ее нарядах и прическах, больше подходивших для Бонд-стрит, нежели для Бартона. — Да, насколько нам известно, — ответила Мэри. — Собственных детей у Джейн нет, а он — единственный сын ее сестры, младшей. Она — я имею в виду мать Уиллза — умерла давным-давно, кажется, от опухоли мозга, бедняжка, а отец не принимал никакого участия в его воспитании. Он живет за границей. Знаете, этакий престарелый плейбой. Иди-ка ко мне на ручки, котенок! До чего ты у меня тяжеленький! Так что, похоже, все достанется нашему счастливчику Уиллзу. Тетка его просто обожает. Но не думайте, что ему все сходит с рук. В некоторых вещах она очень строга. — Она поцеловала младенца в шейку. — Точно как твоя мамочка. Белл медленно произнесла: — Он заезжал к нам сегодня утром… — О! — воскликнула Мэри, присаживаясь на барный стул рядом с Белл и устраивая малыша у себя на коленях. — Нельзя трогать чашку! Горячо, горячо! Мы уже все знаем про утро. Бедный старина Билл. Несколько часов бродил по розарию, отбирая лучшие цветы для Марианны, но тут появился Уиллз с охапкой каких-то сорняков из ближайшей канавы, и она даже не поглядела на розы! — Она перевела взгляд на сына и улыбнулась. — Вот злючка, да, дорогой? Злая, сердитая девчонка. Билл вернулся совсем поникший, сказал, ему надо скорей в Делафорд, и сорвался с места чуть ли не со скоростью света. Все бордюры нам гравием засыпал. А на них только что подстригли траву! — Вы же понимаете, — вставила Белл, — они с Марианной ближе по возрасту. — Это вы про Уиллза? О да, я понимаю. Но Билл такой славный. И так замечательно обращается с моими крошками. Как жаль, что у него до сих пор нет своих. Я имею в виду, законнорожденных. Малыш тем временем схватил чайную ложку с блюдечка Белл и с веселыми криками стал стучать ею по столу. Мэри не делала никаких попыток его утихомирить. Невольно вздрагивая, Белл произнесла: — Конечно, он очень симпатичный. Билл Брэндон, я имею в виду. — О, какой шум! Столько шума от одного маленького, совсем маленького малыша! Какой же ты у меня пупсик! Только представьте — его никто ни разу даже не шлепнул! Никогда! Насколько я знаю, у него был один серьезный роман, но девушка то ли его бросила, то ли с кем-то сбежала… Видите ли, он ужасно сдержанный, и почти ничего не рассказывает о себе. Нет, только не маме по руке. Бедная мамина ручка! А еще у него где-то есть дочь… — Дочь?! Мэри забрала у сына ложку и отложила в сторону. Он тут же схватил ее снова и продолжил колотить по столу. — Доподлинно нам неизвестно. Он никогда о ней не рассказывал, так что это просто слухи. Хотя, если они достоверны, очень жаль, что он не участвовал в ее воспитании: Билл так здорово умеет ладить с детьми! Не так сильно, птенчик мой, хорошо? Он был бы потрясающим мужем. И очень верным. Лично мне кажется, что он и сам не против снова влюбиться. Белл допила свой кофе. — Тогда у него совсем другое отношение к любви, чем у моей Марианны. И у меня, кстати, тоже. Мы верим в одну любовь, на всю жизнь. Мэри поцеловала сына. — О, у меня такая есть, даже целых четыре! Мгновение Белл ждала. Потом сказала: — Я, вообще-то, имела в виду мужчину. В ответ Мэри лишь улыбнулась. — Билл сказал, что Марианна очень молода. Ему нравится общаться с молодыми. Вот почему он так обожает наших детей. Белл поставила чашку на стол. — Ну, — заметила она, натянуто улыбнувшись, — у каждого свои представления о молодости. По-моему, молодой человек, который привез Марианну домой, и которому мы все от души благодарны, опасно близок к совершенству. — А что думает она? — О ком? — О Джоне Уиллоби. Марианна тоже считает его близким к совершенству? Белл соскочила с барного табурета — чуть менее ловко, чем хотела, — потом протянула младенцу палец, но он, только взглянув на него, сразу отвернулся. — Я уверена, — отчеканила Белл тоном, не допускающим возражений, — что чувства между Марианной и Джоном Уиллоби взаимны. — Спустя всего два дня! — вскричала Мэри. Белл отступила от барной стойки. — Иногда, — веско сказала она, — людям достаточно просто посмотреть друг на друга. Время ничего не решает. Абсолютно ничего. 6 Питер Остин сказал: — Мы знакомы с Биллом Брэндоном уже лет сто. У него была аккуратная седая бородка; одет он был в такую же аккуратную джинсовую рубашку с расстегнутым воротничком. — Билл очень помог… моей семье. — Питер прочистил горло и окинул взглядом ровную белую поверхность своего рабочего стола. Потом улыбнулся Элинор. — Вы, вероятно, знаете, чем он занимается. В Делафорде. — Да, в общих чертах. Он почти ничего не рассказывает… — Нет, — согласился Питер. — Он не любит об этом говорить. Но он помог очень многим людям, собственно говоря, спас. Моего сына в том числе. Элинор вслед за хозяином обвела глазами стол. Он был ослепительно белый и почти пустой, что казалось удивительным даже для архитектора. — Мне очень жаль, — вежливо сказала она. — Ну да, конечно… — он снова откашлялся. — Поэтому, как вы понимаете, друзья Билла для меня… — Мы с ним почти не знакомы, — быстро перебила Элинор. — Я хочу сказать, мы впервые встретились где-то неделю назад, но он сказал, что вы, возможно, сумеете мне помочь. — Ради Билла, — сказал Питер, — я готов сделать все, что в моих силах. Элинор огляделась. Кабинет Питера располагался на первом этаже в новом здании, стоящем возле устья реки, и солнечные лучи, проникавшие в помещение сквозь огромные окна и стеклянную крышу, делали освещение необыкновенно ярким. Пытаясь побороть неловкость, она сказала: — Мне очень неудобно обращаться с подобной просьбой, но… — Стучите и отворят вам, так ведь? Особенно если нуждаетесь в помощи. Элинор обреченно поглядела на него. — Так и есть. Он опять улыбнулся. — Я знаю. Билл рассказал. Кроме того, перед встречей я созвонился с вашим научным руководителем. — О господи! Он махнул рукой в сторону белой стены у себя за спиной, на которой были развешаны сделанные в высоком разрешении гигантские цветные фотографии разных удивительных зданий. — Удача сопутствует нам, Элинор. Могу я обращаться к вам так? У нас много заказов, несмотря на трудные времена. Благодаря диверсификации. Мы строим общественные здания, школы, беремся за коммерческие проекты, работы по консервации, возведение частных домов — можем построить практически что угодно. Причем по всему графству. У меня даже были переговоры с епископством касательно нового собора. Мы гордимся тем, что у нас работают люди самых разных возрастов и национальностей. — Он с довольным видом огладил свою бородку. — Я самый старший из директоров и единственный, закончивший Университет, а не Королевский Британский архитектурный институт. У меня налажены контакты с комитетами по застройке: это в наше время весьма и весьма полезно. Элинор сглотнула. Сложно было понять, к чему он клонит, хотя в целом тон был обнадеживающий. Пытаясь одновременно оставаться скромной и все же показать, что она уверена в себе, Элинор сказала: — Мне оставался всего год до… — Я в курсе. — Мне очень нравилось учиться. Правда, очень, — с облегчением заметила она, вспомнив годы в университете. — Научный руководитель рекомендовал вас самым лучшим образом. — Правда? Нет, вы серьезно? Питер Остин наклонился над столом, опираясь на локти и переплетя пальцы рук. — Но вам нужны деньги. Элинор снова сглотнула. — Да. Полковник, наверное, упоминал, что… — Упоминал. Правда, всего в нескольких словах. Но упоминал. — Дело в том, — сказала Элинор, — что я не знаю, насколько гожусь для работы у вас. Не знаю, смогу ли быть полезна. То есть, я буду работать как вол, выполнять любые обязанности, но я не знаю… — Она замолчала, а потом застенчиво посмотрела на него. — Простите, — закончила она, — но раньше я никогда не работала. И впервые обращаюсь за помощью. — Что я вам только что говорил насчет помощи? Она вздохнула немного свободней. — Хорошо. — Буду с вами откровенен, — начал Питер Остин. — Много я вам предложить не могу, но кое-что у меня есть. Нам нужен ассистент ведущего дизайнера: человек с навыками в области графики, пусть даже без опыта работы в архитектуре. С нашей точки зрения, вы вполне подходите для этой работы, а кроме того, не претендуете на большую зарплату Я с удовольствием дам вам шанс. Поработайте с Тони три месяца, а мы посмотрим, как вы справитесь. Ну, что скажете? Элинор выпрямила спину и посмотрела ему в глаза. Освещение в комнате внезапно показалось ей еще более ослепительным. — Скажу, — проговорила она, — что это просто… просто потрясающе. * * * — Полторы тысячи в месяц? — переспросила Белл. Она раскладывала по тарелкам тушеную курицу с овощами. Марианна, сидевшая на дальнем конце стола, листала томик стихов Пабло Неруды. Не поднимая глаз, она сказала: — Кажется, это даже не дотягивает до минимального размера заработной платы. Элинор взяла блюдо у матери из рук и передала Маргарет. — Это работа. У меня есть работа, — твердо произнесла она. — Но работать пять дней в неделю за… — Этого хватит, чтобы оплачивать аренду. И еще часть счетов. — Каких счетов? — рассеянно поинтересовалась Белл. Маргарет посмотрела в свою тарелку. — А мне обязательно есть морковь? Элинор терпеливо кивнула. — За электричество, газ, отопление — помнишь котел, там, во дворе? Да, и за воду. — Но как художница… — Я архитектор, мама. Белл вздохнула. — Что ж, дорогая, раз уж ты так решила… — Решила. — Я уверена, что Джонно… — Мама, я буду работать, причем по профессии. Пускай оклад и небольшой, но я стану учиться. Мой начальник очень хороший человек. И кстати, он великолепно отзывался о Билле Брэндоне. Марианна, по-прежнему не отрывая глаз от книги, негромко фыркнула. — К тому же, — продолжала Элинор, — я смогу забирать Маргарет из школы, чтобы вместе с ней ехать домой. Маргарет в этот момент раскладывала кружки моркови на ободке тарелки. — А тебе не приходит в голову, что после школы я предпочту проводить время с моими друзьями, а не с сестрой? — язвительно спросила она. Элинор потянулась к блюду и положила себе картошки. — Мне казалось, ты терпеть не можешь свою новую школу. — Так и есть. Но не всех, кто ходит в нее. — Ясно. Марианна наконец отвлеклась от чтения. — Ты такая молодец, Элли, — неожиданно сказала она. — Боже! Спасибо! — Она права, — заметила Марианна, обращаясь к Белл. — У нее есть работа. Она уже делает что-то для семьи. Маргарет воткнула в картофелину нож, а потом сказала, повернувшись к Марианне: — А ты, значит, ничего сделать не можешь? Марианна выдержала небольшую паузу, а потом, с напускной беззаботностью, ответила: — Вообще-то могу. Как оказалось. Белл замерла, глядя на Марианну, с ложкой в руке. — Дорогая, о чем это ты? Марианна отложила книгу и лениво потянулась. — Я сегодня виделась с Уиллзом, — сказала она. — Это всем известно… — Нашла чем удивить! — Да что ты, дорогая… — И он сказал… — Марианна замолкла. — Что? Что он сказал? — И он сказал, — повторила она, откидывая голову и глядя на поднятые вверх руки, — сказал, что собирается подарить мне машину. Маргарет со стуком уронила нож. — Вау! — Машину! — Эм, — серьезно сказала Элинор, наклоняясь к сестре, — это невозможно. Ты не можешь… Марианна опустила руки и посмотрела на сестру. — Почему? — Ты же не умеешь водить, — вмешалась Маргарет. — Я научусь. — Ты не можешь принять машину от Уиллза, — сказала Элинор. Белл положила ложку на блюдо. — Это, конечно, очень романтично, — пробормотала она, — но он не должен. Нет-нет, не должен. Маргарет подняла нож и потянулась за маслом. — А что за машина? — «Альфа-Ромео Спайдер», — легко сказала Марианна. — Четвертой серии. Классическая модель. Маргарет подскочила. — Я хочу на нее посмотреть! Она стоит кучу денег. — Пожалуйста, сядь, дорогая! — резко одернула дочь Белл. Потом перевела взгляд на Марианну. — Это очень мило с его стороны, но… Марианна улыбнулась. — А по-моему, с его стороны это не только широкий жест. Подарок очень практичный. Нам ведь так нужна машина! Он получил ее на совершеннолетие от тетушки Джейн. Она такая лапочка! Но с тех пор как Уиллз стал ездить на «Астоне», «Спайдер» простаивает без дела в Алленеме, в гараже. Он говорит, такая машина мне идеально подойдет. Белл глянула на Элинор. Потом сказала, обращаясь к Марианне: — Он такой милый… — Замечательный! — подхватила та. — Да, дорогая. Конечно, мы знаем. Но, прежде чем это скажет Элинор, мне придется тебя немного огорчить, напомнив, что мы не можем позволить себе автомобиль. Марианна вздернула подбородок. — Не можем позволить? Но ведь он же его дарит! — Нам придется платить за страховку, — вступила в разговор Элинор, — и за налоги, и за бензин. Помимо этого, тебе понадобятся еще уроки вождения. — Томас может меня поучить! — Нет, — негромко, но твердо заключила Белл. — Но нам нужна машина! — Скромная и недорогая, — сказала Элинор. — А не спортивная двухместная, да еще без багажника. — Ты такая зануда! — сердито выкрикнула Маргарет. Марианна прикусила губу. Она переводила взгляд с матери на старшую сестру. Потом негромко спросила у Элинор: — А сколько это будет стоить? Элинор потянулась через стол и взяла Марианну за руку. — Я не знаю. Наверное, пару тысяч фунтов. Я имею в виду, в год. Марианна пожала ее пальцы и выпустила руку. — Тогда, — сказала она, — я не могу ее принять, так? — Все верно. Мне очень жаль, малышка. Марианна выпрямила спину. — Раз мы не можем себе ее позволить… — К тому же, — опрометчиво добавила Белл, — это будет немного слишком, знаешь ли. То есть, для подарка. Такие вещи дарят… например, при помолвке — в этом роде. Марианна медленно поднялась из-за стола, оставив на тарелке несъеденный ужин, взяла свой телефон и крепко прижала к груди. Потом отступила к двери и, уже покидая комнату, оглянулась и с торжествующим видом произнесла: — Да что вы вообще можете об этом знать?! Маргарет заметила полоску света, пробивавшегося из-под двери комнаты Марианны, и поняла, что та еще не спит. Сама она, нарушая материнский запрет, улеглась в кровать с ноутбуком и, накрывшись одеялом, бродила по Интернету, кликая на любопытные ссылки, которые попадались ей на глаза. Сегодняшнее воодушевление, а затем разочарование, вызванные разговорами о подарке Уиллза, который благодаря обаянию дарителя казался еще более ценным, привели ее на сайт для поклонников дорогих коллекционных автомобилей, где приводились, среди прочего, и цены. Одним пальцем Маргарет постучала в дверь сестры. Марианна откликнулась: — Элли? Маргарет приоткрыла дверь и просунула в нее голову. — Это я. Марианна сидела на постели с телефоном в руках и, судя по движениям пальцев, писала СМС. — Магз, ну-ка быстро в постель, — строго сказала она. Маргарет протиснулась в комнату и присела в ногах кровати. — Кому ты пишешь? — Угадай. — А почему ты ему не звонишь? — Звоню. — А он тебе? — Он не может звонить, пока находится с тетушкой Джейн. — Как это? Он мог бы куда-нибудь отойти. — Магз, — напыщенно сказала Марианна, — он с большим уважением относится к тетушке Джейн и к своим обязанностям по отношению к ней, поэтому считает, что в ее доме его внимание должно принадлежать ей безраздельно. Вот почему он попросил меня писать ему СМС, а не звонить, пока он в Алленеме. Маргарет вытянула шею, пытаясь разглядеть текст на экране. — Да у тебя тут целый роман! Марианна положила телефон на одеяло экраном вниз. — Зачем ты, собственно, пришла? Маргарет слегка отодвинулась. — Понимаешь, та машина… — Какая? — Ну, та, которую тебе нельзя принять… Марианна продолжала изображать полное безразличие. — И что с ней? Маргарет наклонилась к сестре. — Она стоит почти восемь тысяч фунтов! — Откуда ты знаешь? — Посмотрела в Интернете. Там говорится, что в последний раз такую машину продали с аукциона за семь тысяч пятьсот. Круто, да? Марианна заложила на пододеяльнике складку и загладила ее ногтем. — Я уже сказала ему, что не могу ее принять, — грустно сказала она. — Сказала? Когда? — Сегодня вечером. Позвонила ему сразу после ужина. Он сказал, что машина моя, и неважно, захочу я взять ее или нет. В любом случае, она будет дожидаться в Алленеме. Пока я не решусь. Маргарет спросила: — Он разозлился? — Нет. Нет конечно. С чего ему злиться? Он никогда не злится. Несколько секунд Маргарет смотрела, как сестра заглаживает и разглаживает складки на пододеяльнике. — Ты влюбилась в него, да? Марианна сидела молча. В какой-то момент она слегка наклонилась и из-за ворота пижамы выскользнула тонкая цепочка. Маргарет давно пыталась выпросить у сестры эту нарядную пижаму, клетчатую в розочках. — Что это у тебя? — Где? — На цепочке. Вон, блестит. Марианна перестала играть с пододеяльником и прижала руку к шее. — Ничего. — Ну-ка покажи! — потребовала Маргарет. — А ты не расскажешь маме? — Нет. Зажатое между большим и указательным пальцами, в руке у Марианны блестело кольцо: три переплетенных полоски золота разных цветов, надетое на цепочку. — Это кольцо! — тоном обвинителя объявила Маргарет. — Знаю, глупышка. — И по мне, — продолжала та, убирая за уши волосы, — оно точь-в-точь как обручальное. Марианна подняла кольцо повыше и приложила к губам. — У него точно такое. — У Уиллза? У него такое же кольцо? — Он купил их для нас обоих. Конечно, его кольцо больше. Маргарет шмыгнула носом. — Значит, ты не просто влюбилась. Ты влюбилась в него по уши. — Он замечательный, — сказала Марианна. — Он мой идеал. Только не говори маме и Элли про кольцо. Я серьезно! Маргарет вздохнула. — Элли и так со мной не разговаривает. — Правда? — Ну да. С тех пор как я намекнула на ее роман с Эдвардом. — О, Магз! — Просто, — огорченно начала та, — они ко мне все приставали и приставали, всякие миссис Дженнингс и прочие, спрашивали про кавалеров и про романы, а я же не могу просто послать их к черту, как мне, естественно, хочется, ну вот я и сказала, только бы они отстали, что кое-кто у Элли был, а миссис Джей сразу загоготала, как обычно, и кричит ей: «Ну кто, кто же он?» — а Элли посмотрела на меня, словно готова на кусочки разорвать, а я сказала, что могу только назвать первую букву его фамилии — «Ф», и тогда Джонно стал дразнить Элли, и мне показалось, что она вот-вот его ударит, но тут, слава богу, ворвались эти их жуткие дети, стали везде носиться и кричать, только это меня и спасло. Ну, хотя бы временно. Только потом Элли накричала на меня, а мама ее услышала и спросила, в чем дело, а Элли и говорит: «У кого-то в голове погремушка вместо мозгов», — это она обо мне. В общем, она сердится на меня до сих пор. Марианна улыбнулась сестре. — Она очень сдержанная, Магз. — А ты? Марианна отвела кольцо на цепочке подальше, чтобы еще раз полюбоваться им. — Мне и не надо ничего скрывать, Магз. Я счастлива, потому что влюблена. Маргарет спрыгнула с кровати. — Если бы мне подарили «Альфа-Ромео Спайдер», я бы уж точно ходила счастливее некуда. — Имей терпение. — Ты о чем? Марианна откинулась на подушки и спрятала кольцо назад под пижаму. — Скоро для нас наступят счастливые времена. Очень, очень счастливые. Случатся всякие прекрасные вещи, во всяких прекрасных местах. — И нам не придется больше, — перебила Маргарет, — ездить на пикники с Мидлтонами и их противными детьми? Марианна в недоумении уставилась на нее. — О чем ты говоришь? Маргарет состроила гримасу. — Тебе что, не сказали? Мы все едем на пикник, в субботу. Джонно решил устроить барбекю, где-то в лесу, типа последний пикник лета или что-то в этом роде, собраться всем вместе, жарить колбаски на огне, ну, ты понимаешь. Мы едем с Биллом — он знаком с человеком, которому принадлежит лес. Твой счастливый день, — ухмыльнулась она. — Старина Билл наверняка захочет, чтобы ты сидела рядом с ним. Марианна негромко застонала. Потом коснулась рукой кольца под пижамой. — Я приглашу Уиллза. — Вау! Марианна подмигнула сестре. — Тогда он-то меня и повезет. Маргарет выждала секунду, а потом осторожно спросила: — Если я никому не скажу про кольцо, ты позволишь мне поехать с вами в «Астоне»? Белл услышала, как тихонько затворилась дверь в спальню Марианны, находившуюся с другой стороны крошечной лестничной площадки, и как Маргарет на цыпочках пробежала к себе. В качестве спальни младшей из сестер досталась крошечная каморка, в которой помещались разве что кровать и стул, но, по крайней мере, она была ее собственная, ведь Маргарет считала, что имеет такое же право на уединение, что и сестры. — Почему это у меня не будет нормальной спальни? Вы все спите в своих комнатах. — Но ни у одной из нас нет домика на дереве, — напомнила Марианна. — У тебя же будет домик, а у нас только комнаты. В доме всего три нормальных — ну, почти нормальных — спальни, и одна каморка. Так что, раз у тебя есть домик, занимай-ка каморку. — Она сделала паузу. — А может, ты согласишься пускать нас в домик? Маргарет почувствовала, что ее пытаются обвести вокруг пальца, но, выдержав паузу, все-таки уступила. Тем не менее всякий раз, когда она закрывала за собой дверь в каморку, до Белл доносился звонкий хлопок. — Как бы мне хотелось, — прошептала она, обращаясь к фотографии Генри, с которой вела бесконечные беседы почти каждую ночь, — чтобы ты был со мной и помог как-то наладить нашу жизнь. Ради маленькой Маргарет. И ради старших тоже. Хотя, конечно, это дурацкая мысль, потому что, будь ты с нами, мы никогда не оказались бы здесь. Она, как обычно, поставила фотографию к себе на колени. Генри на ней выглядел совсем молодым и беспечным, в рубашке с распахнутым воротом, на фоне летнего норлендского сада. Из кармана рабочих штанов у него торчали ручки секатора. — Понимаешь, — сказала она, уже чуть громче, — сейчас мне особенно нужна твоя помощь. Прошу, просто подай мне знак. Самый маленький, крошечный знак, что я поступаю правильно, а не просто отпускаю Марианну плыть по течению. Все произошло так быстро: этот дивный юноша, и то, как она оказалась под дождем без ингалятора, а потом, спустя каких-то пару секунд, он уже дарит ей машину, Господи, прости, а она, судя по всему, находит вполне естественным принять такой подарок. Я знаю, что ты будешь смеяться надо мной, дорогой, но у нее, похоже, еще меньше представления о приличиях и здравого смысла, чем было у меня, и хотя он головокружительно хорош собой и прямо-таки образец отличного воспитания, я все равно не могу не тревожиться за нашу дочь. Я имею в виду, что еще десять минут назад мы понятия не имели о его существовании, и поэтому меня все время что-то гложет изнутри, что-то мне твердит, что он разобьет ей сердце, причинит ей боль… С площадки донесся какой-то звук. Белл замолчала, положила фотографию мужа на подушку и встала с постели. Она тихонько подкралась к двери и медленно ее приоткрыла. На площадке было темно, все двери закрыты. Полная тишина. Она захлопнула дверь и вернулась в кровать. Посмотрела на снимок, лежащий на подушке: Генри, как ни в чем не бывало, улыбался ей. — И мне надо еще кое в чем повиниться перед тобой, дорогой. Я совершила ужасный поступок, хотя любая мать на моем месте поступила бы точно так же. Генри, я копалась у нее в телефоне. Она пошла мыть голову, а я прокралась к ней в комнату и прочитала сообщения: так вот, их там, даже по моим стандартам, просто немыслимое количество. Я поверить не могла, сколько. И все ему, только ему — настоящие любовные послания. Я знаю, ты скажешь, что я ни за что не должна была их читать. Скажешь, что Марианна вся в меня, что яблочко от яблони недалеко падает, так ведь? — продолжала она. — Так? Наверняка, будь ты здесь, ты бы посмеялся, а потом еще долго поддразнивал меня. Конечно, я неправа. Но в то же время… Белл остановилась, взяла фотографию и поставила обратно на тумбочку возле кровати. Потом сказала, обращаясь к пустой темной комнате: — Наверное, все дело в том, что я осталась одна. Вот почему я так себя веду. Когда не с кем разделить свою ношу, всегда тревожишься сильней. А ты как считаешь? — Она посмотрела на Генри. — Я постараюсь быть более благоразумной, дорогой. Честное слово. Я знаю, ты ни за что не хотел бы, чтобы я встала на пути чистой, страстной, подлинной любви. И я этого не сделаю. Я буду верить в нее точно так же… как верил ты. Ты ведь верил, любимый? Сэр Джон сказал, что на пикник они поедут на своих машинах, а Уиллз пускай захватит Маргарет и Марианну, раз уж он решил ехать на этом «недоразумении». — Какого черта надо обзаводиться тачкой, в которую не помещаются ни собаки, ни ружья, ни выводок детишек? Ну, объясните мне! — Такого, — прошептал Уиллз на ухо Марианне у него за спиной, — что тогда к тебе не посадят кого-нибудь из Дженнингсов, Мидлтонов, их детишек или занудных друзей. Все они собрались на подъездной аллее, у парадного входа Бартон-парка. Переносной гриль и ящики с углем уже стояли в багажниках «Рендж Ровера» Джонно и Билла Брэндона; из холла доносились визг и разноголосые вопли — там леди Мидлтон и измученная няня-эстонка пытались затолкать младших членов семейства в куртки и резиновые сапоги. Сестры Дэшвуд, которым велели явиться налегке, захватив лишь хорошее настроение, стояли у автомобиля Уиллза, или, в случае Марианны, элегантно полулежали на капоте. Белл, которая за завтраком жаловалась на боль в горле, осталась дома, не поддавшись на уговоры Элинор. — Отличное ты выбрала время, мам! — Я понимаю, и мне очень жаль. Но в любом случае, подобные выезды гораздо больше подходят для вас, молоденьких девушек. — Ничего подобного. — Брось, Марианне понравится. Элинор на ходу поцеловала мать. — Марианне понравится смотреть, как сохнет краска на стене, если Уиллз будет смотреть вместе с ней. — Дорогая, — внезапно остановила ее Белл, — могу я кое о чем тебя спросить? Ты не знаешь, у Уиллза есть работа? Чем он занимается? Элинор ухмыльнулась. — Да ты, похоже, их уже сватаешь! — Не могу же я делать вид, что ничего не происходит. — Что он почему-то не спешит вернуться к своим, каким бы то ни было, занятиям? И что они с Марианной… — Да, — кивнула Белл. Судя по загадочному выражению лица, она собиралась что-то сказать об отце. Чтобы опередить ее, Элинор быстро сказала: — Кажется, он работает в недвижимости. — Недвижимости? — Да. Что-то вроде агента по поиску. Ищет дорогие квартиры и дома в Лондоне. Для иностранцев. Они их покупают ради инвестиций. Очень престижный бизнес. Белл осторожно заметила: — Звучит как-то… пафосно. — О да, — смеясь, согласилась Элинор. — Да. Пафос — это про Уиллза. Чего стоит хотя бы его машина! Прямо-таки олицетворение пафоса. — Что ты имеешь в виду? — Я имею в виду, — сказала Элинор, — что, скорее всего, он ее взял напрокат. Очень немногие могут себе позволить купить такой автомобиль. — Ох, — слабым голосом пролепетала Белл, — как ты думаешь, Марианна знает? Элинор вздохнула. — Марианна глуха ко всему, что говорят про Уиллза, если, конечно, им не восхищаются. Она как загипнотизированная. Не может думать ни о чем другом. — Она посмотрела на мать. — Мам, мне пора. Уиллз этим утром явно был в ударе. Он даже не пытался скрыть, что ни за какие коврижки не поехал бы на пикник с шумным семейством Мидлтонов, если б не Марианна. Он вслух делал по-братски шутливые замечания в адрес Маргарет: они, мол, кое-как вытерпят поездку вместе с ней в «Астоне» до места пикника, но обратно поедут только вдвоем, — и, к большому смущению Элинор, постоянно высмеивал Билла Брэндона, терпеливо загружавшего складные стулья и пледы в багажник своего внедорожника, снисходительно снося отдаваемые приказным тоном распоряжения хозяина Бартона. — И с чего это он вдруг решил вернуться? — съязвил Уиллз, стоя бок о бок с Марианной. — Только на прошлой неделе его проводили в Делафорд — так с какой стати тащиться обратно? Наверняка ему куда приятней в обществе его забулдыг, чем с нами. Марианна рассмеялась. Забыв о стеснении, она откровенно льнула к нему. — Прекрати, — притворно пожурила она Уиллза. — Хватит! Он вовсе не забулдыга. Просто очень, очень скучный. Уиллз покосился на ее макушку, всего на какой-то дюйм возвышавшуюся над его плечом. Потом презрительно бросил: — Да уж, наш мистер Предсказуемость. — Он хороший человек, — возразила Элинор. Марианна повернулась к Уиллзу и состроила гримаску. — Ты что! Он же ее покровитель. Помог Элли найти работу. — Надо же, какой добренький! — Он и правда очень добрый, — сказала Элинор. — Ага, а еще очень занудный. — Люди его любят, — заметила Элинор. — Только не те, чье мнение мне небезразлично. Не выдающиеся. Только ординарные, — отрезал он. Элинор сказала, пытаясь не показать своих истинных чувств: — По-моему, ты к нему несправедлив. — Вовсе нет, — вмешалась Марианна. — Просто тебе кажется, что ты чем-то обязана Биллу. Сама погляди — вон он разговаривает по телефону. И даже при этом вид у него какой-то странный. — Герой Герцеговины. — Балканский бульдог. — Мастер односложных реплик. — Перестаньте, — возмутилась Элинор. — Хватит! — Ого, глядите, — внезапно воскликнула Маргарет. — Он куда-то бежит! Интересно, что случилось? Уиллз обнял Марианну за плечи. — По крайней мере, он хоть немножко оживился. Они хором расхохотались. Элинор тем временем смотрела, как Билл Брэндон подбежал к сэру Джону и похлопал его по спине, чтобы привлечь к себе внимание, однако тот, гораздо больше озабоченный погрузкой багажа, даже не обернулся. Тогда полковник схватил сэра Джона за плечи, силой развернул к себе и что-то ему сказал, стоя лицом к лицу. Выражение румяной физиономии сэра Джона сразу же изменилось: вместо раздражения, вызванного тем, что его внезапно оторвали от дела, Элинор увидела озабоченность. Одной рукой он взял Билла Брэндона за рукав, а другой потрепал по плечу, как будто пытаясь подбодрить. — Похоже, что-то серьезное, — сказала она. — У Билла Брэндона вечно все серьезно. Серьезность — прямо-таки его конек. — Нет, — ответила Элинор, — тут что-то не так. Посмотрите сами. — Ох, только ты не смотри, — сказал Уиллз Марианне, без стеснения обнимая ее. — Вдруг тоже проникнешься. Билл Брэндон тем временем усаживался на водительское сиденье своей машины; сэр Джон и Томас торопливо и озабоченно выкладывали из багажника все, что только-только туда погрузили. — Иди узнай, в чем дело, Элли, — лениво протянула Марианна, прильнувшая к Уиллзу. — Нет. Не могу. Похоже, все не на шутку расстроились. — Я схожу, — вызвалась Маргарет. А потом, посмотрев на Уиллза, добавила: — Только не вздумайте уехать без меня. Она бегом бросилась по гравию к машине сэра Джона. — Может, — предположил Уиллз своим обычным беззаботным тоном, — в Делафорде поднялся бунт? Марианна хихикнула. Элинор с упреком посмотрела на нее. — Даже если и так… Сэр Джон что-то хмуро объяснял Маргарет. Он говорил без улыбки, показывая рукой на пледы и складные стулья, сваленные в кучу на дорожке. Потом помахал Элинор, крича: — Пикник отменяется! Что поделать, форс-мажор. Бедняга! Эх, до чего жаль! Идите-ка сюда. Сейчас решим, чем будем заниматься. Элинор глянула на Марианну. Та сказала: — Давай, иди, Элли. Он тебя зовет. Элинор пошла по дороге к сэру Джону. Стоило ей отойти всего на пару метров, как рука Уиллза скользнула у Марианны по спине, и жаркий голос прошептал ей на ухо: — Прыгай в машину! — Что? — Садись! Садись в машину, скорей! Дурацкий пикник отменяется, у меня есть предложение получше. Марианна медленно выпрямилась, с очаровательной улыбкой глядя на него. — Какое предложение? Он быстро обошел автомобиль и распахнул перед ней пассажирскую дверцу. — Залезай! Делай, что я говорю. Быстрее! Она все еще колебалась. Он посмотрел на нее, и в его глазах было столько страсти и азарта, что устоять было невозможно. — Уиллз? Но что… Он наклонился и на мгновение коснулся губами ее губ. А потом, почти не отстраняясь, прошептал: — Мы едем в Алленем. Одни. — Конечно, — сказала Эбигейл Дженнингс, обращаясь к Элинор, — я отнюдь не сплетница, и мне бы не хотелось расстраивать твою мать… Элинор выразительно посмотрела на свою руку, в которую мертвой хваткой вцепилась Эбигейл. Они все собрались в библиотеке сэра Джона («Вопрос не в том, — сказала как-то о нем Марианна, — читает сэр Джон или нет, а в том, умеет ли он вообще читать?») в конце утомительного и полного разочарований дня, последовавшего за внезапным отъездом Билла Брэндона. Элинор собралась было вместе с Маргарет вернуться домой, но сэр Джон, вынужденный отказаться от своего первоначального плана, настоял на том, чтобы они остались до вечера и отужинали в Бартон-парке, словно мог превратить неудачный день в праздник исключительно усилием воли. Элинор страшно устала. С самого утра ей приходилось отбиваться от шутливых предположений о том, где могут находиться Марианна с Уиллзом, и успокаивать рассерженную Маргарет, лишившуюся обещанной поездки в роскошном автомобиле, вместо которой их потащили на унылый пикник в рощице за домом сэра Джона, где всем пришлось стоять по колено во влажной листве, под деревьями, с которых капало прямо за шиворот. Она отдала бы что угодно, чтобы иметь возможность вернуться к себе в коттедж и не притворяться весь вечер, изображая веселье, но бросающееся в глаза отсутствие Марианны не оставило ей подобной возможности. Элинор попыталась высвободить руку. — Пожалуйста… Эбигейл улыбнулась, но не ослабила хватки. — По-твоему, где сейчас твоя сестра? — Понятия не имею, — слабым голосом ответила Элинор. — А должна бы. Элинор опять безуспешно попробовала освободиться. — Но это так. — Может, она хоть СМС тебе написала? Элинор посмотрела вниз, на свою руку. — Пожалуйста, отпустите меня. Миссис Дженнингс притянула ее к себе. Несмотря на то, что в библиотеке не было никого, кроме них — Маргарет позвали наверх, поиграть с детьми в настольный футбол, — она прошептала ей на ухо с жаром, в котором Элинор постаралась не заметить триумфа: — Они в Алленеме! — Кто? — Не притворяйся дурочкой, дорогая. Только не со мной. Твоя сестра и Уиллз провели в Алленеме весь сегодняшний день. Элинор пришлось приложить усилие, чтобы не показать Эбигейл Дженнингс своей неприязни. — А почему им нельзя там быть? Миссис Дженнингс наконец выпустила ее руку. — Конечно можно, дорогая. Если сделать это открыто. Элинор отступила на шаг. — Что вы имеете в виду? — Я имею в виду, — сказала та, — что Джейн Смит ничего не знает об их визите. Элинор посмотрела на нее с неприкрытым возмущением. — Полная чушь, — сказала она. Миссис Дженнингс улыбалась. — О нет, дорогая. Вовсе не чушь. — Откуда вы узнали? — Видишь ли, Джонно известно все, что происходит в округе, ну а мне — почти все. Мэри знает только то, что сама хочет знать — кстати, очень мудро с ее стороны, ты не находишь? Так вот, Нина, которая у нас присматривает за детьми, дружит с Танди, нынешней сиделкой Джейн Смит, и сегодня после обеда Нина получила от Танди СМС: та пишет, что застала твою сестру с Уиллзом в его спальне в Алленеме, и Уиллз взял с нее клятву ничего не рассказывать его тетке о том, чем они занимались. Бедняжка Джейн уже совсем глухая: она не услышит даже, если в одной комнате с ней, прости господи, заиграет духовой оркестр. Элинор вытаращилась на нее. — Застала в спальне? Миссис Дженнингс рассмеялась. — Естественно, они не в карты там играли. Ну, ты же понимаешь, дорогая! Элинор сделала еще шаг назад. — Это совсем не похоже на Марианну. Мне не верится, что она могла так поступить. — Да ты что, дорогая! С таким-то красавчиком, как Уиллз? Да они все как одна с ума по нему сходят. Танди не проронит ни словечка, раз он ее попросил. Но как быть с вашей матерью… — А что с ней? — Она может рассердиться. Элинор снова сделала шаг к двери. — Прошу, не рассказывайте никому, — расстроенная, попросила она. — Ну конечно не буду, дорогая. — Я пойду за Маргарет. — Только не уезжайте, дорогая. Джонно так надеялся… — Нам надо домой, — решительно сказала Элинор. Миссис Дженнингс кивнула. Лицо у нее стало серьезным. — Да, лучше уж ты. — Хорошо. — Кстати, знаешь что?.. Элинор остановилась на пороге. — Что? Миссис Дженнингс внезапно одарила ее заговорщицкой улыбкой. — Алленем — замечательный дом. Но очень уж старый. После ремонта он станет просто конфеткой. Честное слово. Уверена, моя Мэри будет рада помочь — она в этом прекрасно разбирается. Разве не чудесно? — Только не надо читать мне нотации, — оскорбленным тоном заявила Марианна. Элинор подошла к кухонной двери и прикрыла ее. Маргарет давно спала; Белл принимала ванну, слушая музыку по радио. — Я и не собиралась. — Ты такая ханжа! Тоже мне, блюстительница морали. Небось и Эдварду позволила поцеловать себя только после того, как он почистил зубы. — Дело не в этом. — А в чем? В чем? Ну давай, Элли, скажи это! Скажи: «Ты, Марианна, не должна была заниматься сексом с Уиллзом в доме, который скоро все равно перейдет к нему». Просто скажи! Элинор рассердилась. — Прекрати паясничать! Дело вовсе не в сексе. — Да что ты? Правда? Ты сидишь тут уже вон сколько, а от Эда ни весточки — ни-че-го! И тут я встречаю потрясающего мужчину, но тебе, конечно, абсолютно все равно, что он обожает меня так же, как я его, что он вскоре унаследует потрясающий дом, и что у нас был умопомрачительный… — Да, все равно! — выкрикнула Элинор. Мерный гул радио наверху внезапно оборвался. Элинор склонилась к сестре и, разъяренная, зашептала ей на ухо: — Мне плевать, было между вами что-то или нет. Я нисколько не завидую, что ты совсем потеряла голову из-за него. Можешь мне поверить! Меня возмутило другое: то, что вы сделали это за спиной его тетки, зная, что она глухая. Иными словами, исподтишка. Кухонная дверь внезапно распахнулась. На пороге стояла Белл в старом купальном халате, некогда принадлежавшем Генри, с волосами, собранными на затылке розовой пластмассовой заколкой. — Надеюсь, вы не ссоритесь, — строгим тоном произнесла она. Марианна пожала плечами. — Нет. Элинор сказала, глядя на сестру: — Я защищала Билла Брэндона. — Ты очень добра, дорогая. Марианна отвела глаза. — Я сказала, наверное, что-то случилось с его загадочной дочкой. А Элли — что возникли проблемы в Делафорде: кто-нибудь сорвался или вроде того… — И из-за этого весь сыр-бор? — Просто сегодня был долгий день, — заметила Элинор. Белл прошла в кухню. — Так у него правда есть дочь? — Не знаю. Может, это всего лишь слухи. Белл посмотрела на Марианну. — А что говорит Уиллз? Он в курсе всех сплетен в округе. Марианна оперлась о кухонный стол. — Называет Билла Брэндона посмешищем. — Как грубо с его стороны. — Зато в точку. — Дорогая, — сказала Белл, пристально глядя Марианне в глаза, — ты ничего не хочешь рассказать мне про сегодняшний день? Марианна посмотрела на мать. Глаза ее сияли. — Нет, ничего, мама. Но все очень хорошо. Нет, неправда. Все просто великолепно. Она обошла вокруг стола и встала лицом к лицу с Белл. — Мама, — сказала Марианна, — разве не чудесно? Я чувствую себя так замечательно! Как никогда в жизни. — Она обвела кухню глазами. — Знаешь, что он сегодня сказал? Что, хотя Алленем историческое место и там очень красиво, ему очень нравится наш коттедж. Сказал, что нам не надо ничего в нем менять, даже всякие ужасные вещи, которые покупали Мидлтоны. Сказал, что любит его таким, и что в последние несколько недель был счастливее, чем когда-либо за всю свою жизнь. Она обхватила себя руками и крепко зажмурилась. — Вот что он сказал, мама! Сказал, что еще никогда, ни разу не испытывал подобных чувств, и что приедет завтра, чтобы повторить это снова. Тут Марианна распахнула глаза и внезапно рассмеялась. — Завтра! — воскликнула она. — Где бы теперь набраться сил на такое долгое ожидание! 7 На следующий день матери и сестрам с большим трудом удалось уговорить Маргарет оставить Марианну с Уиллзом наедине в Бартон-коттедже. — Он обещал покатать меня на своей машине. Вчера ничего не вышло из-за этой суматохи с Биллом и всем прочим, но сегодня-то он должен сдержать слово! Он же обещал! — Не думаю, что он так это воспринял. — Нет так, именно так. Я уже всем в школе рассказала, что один мой знакомый меня покатает на «Астон Мартине». Марианна, расчесывавшая перед зеркалом волосы, остановилась и коротко сказала: — Нет, Магз. Маргарет надула губы. — И с чего это вам вдруг понадобилось специально встречаться сегодня? Вы и так везде ходите вместе, постоянно, так зачем… — Затем, что он назначил встречу, — вмешалась Белл. — Причем наедине. — Какую еще встречу? Он что, адвокат? — Может быть, — заметила Белл, — ему нужно сказать ей что-то важное. — Так он может сказать это когда угодно. Может… — Магз! — Ты, — отрезала Белл, обращаясь к Маргарет, — идешь в церковь со мной и с Элинор. От изумления та не сразу нашлась, что сказать. — В церковь? — На праздник урожая, дорогая. Бартонская церковь, только местные жители — надо же нам как-то вливаться в здешнюю жизнь. — А почему Марианне не надо вливаться? Белл улыбнулась средней дочери через голову Маргарет. — Думаю, она нам скажет, когда мы вернемся. Элинор? — Да, мама. — Пожалуйста, только не в джинсах. Это же наш первый визит в церковь в Бартоне! Стоя на коленях под сводами церкви, Элинор пыталась сосредоточиться на вещах, за которые им стоило быть благодарными. Пусть Маргарет и ноет, что ей не нравится в новой школе, но она покорно ходит туда каждый день и, насколько им известно, даже не прогуливает. У них есть крыша над головой: симпатичный коттедж, а в придачу к нему землевладелец, который, конечно, бывает невыносим, но действует исключительно из лучших побуждений. Ее мать, хотя и чувствует себя немного потерянной в отсутствие своей недавней соперницы, Фанни, не производит впечатления несчастной, и с понедельника она, Элинор, выходит на работу, пускай и со скромным жалованьем, но зато в крупную процветающую компанию, занимающуюся тем, к чему у нее больше всего лежит душа, а ведь она и надеяться не смела на такое. Глупо было бы, думала она, беспокойно переминаясь на неровно набитой подушечке для коленопреклонений, сейчас уделять внимание делам сердечным. Марианна, вечно державшаяся отстраненно с восторженными ровесниками, которые пытались ухаживать за ней, вдруг за несколько дней успела влюбиться и отдаться — причем с радостью и желанием — на волю совершеннейшего незнакомца. Элинор не могла не признавать того факта, что с точки зрения внешности и природного обаяния Уиллзу не было равных, и что он был столь же сильно увлечен Марианной, как и она им, однако что-то все равно мешало ей от души порадоваться за сестру вместе с матерью и Маргарет. Наверное, с легкой грустью решила она, все дело в ее темпераменте, который не позволяет ей считать, что любовь важнее всего на свете. Сколько ни пытайся, она все равно не сможет убедить себя, что мир создан для любви, и что жизнь в хижине без копейки денег все равно приносит счастье, если в ней царит любовь, как будто та способна согревать или насыщать. Не раз за прошедшие годы она, глядя на Марианну, завидовала способности сестры бросаться в омут с головой, экстатично увлекаясь музыкой, красивым пейзажем, литературой или — как в данном случае — мужчиной. Как, должно быть, чудесно, размышляла Элинор, уметь так полно отдаваться чему-либо, и не только потому, что только так и ощущаешь жизнь в полной мере, но и потому, что это означает способность — которой у меня нет и, наверное, никогда не будет — доверять. Марианна умеет доверять. Она доверяет своим инстинктам, доверяет близким людям, своим чувствам и страстям. Сестра упивается жизнью, впитывает ее до капли. Конечно, иногда она действует импульсивно, это неизбежно, но все же насколько насыщенна и богата ее жизнь. В то время как мою, продолжала мысленно предаваться самобичеванию Элинор, никак не назовешь ни насыщенной, ни богатой. Вот почему, хоть я и признаю, что Уиллз хорош собой и обаятелен, я не доверяю его красоте и размаху, и мне то и дело приходят в голову злые, несправедливые мысли о том, где он берет деньги и почему предпочитает засыпать нас вопросами, ничего не рассказывая о себе. Мы же ничего о нем не знаем. Ну да, по слухам, он, как в сказках, должен унаследовать роскошное поместье, но это все из области дамских романов, а не реальной жизни. А что, если он просто увлечен Марианной и вовсе не любит ее? Что, если это просто страсть? Конечно, я его не виню, не виню их обоих, но Марианна такая мечтательница, что вряд ли сможет отличить страсть от любви, и тогда ее сердце будет разбито. А я, с моим чертовым благоразумием и предусмотрительностью, этого просто не переживу. Марианне еще никогда не причиняли боль. И какая-то крошечная холодная часть моей души не дает мне поверить, что все будет хорошо. Возможно, эта холодная часть даже больше, чем я готова признать; возможно, именно она заставляет меня держать дистанцию даже с теми, кто мне дорог, ведь Эдвард не делал никаких попыток связаться со мной с того дня, как мы сюда переехали. Он не написал ни СМС, ни электронного письма и ни разу не позвонил. А я не звонила ему. И не собираюсь. Если честно, я даже удалила его номер из записной книжки в телефоне и вычеркнула из списка друзей в Фейсбуке, потому что, пускай мне этого совсем и не хочется, я должна принять все возможные меры, чтобы оградить себя от разочарования, пока это возможно, а избегание любых контактов с ним — одна из таких мер, как бы смешно это не звучало. Я должна защитить себя. Или, если быть до конца честной, должна заставить себя поверить, что хотя бы попыталась. Да, общаться с ним мне было приятнее, чем с кем-либо другим, но я не собираюсь строить воздушные замки, тем самым лишь умножая боль и разочарование, которые могут выпасть мне на долю. Если он меня бросил — хотя, честно говоря, я не уверена, что наши отношения дошли до той стадии, когда люди друг друга бросают, — так тому и быть, и мне придется смириться. Если он встретил другую, этого уже не изменишь. Я не стану плакать о нем — ну, разве что в полном, абсолютном одиночестве — и не стану тратить свое время и силы на воспоминания. Нет и нет. Пускай мысли о нем пока что все равно преследуют меня, я постараюсь избавиться от них. Буду решать проблемы по мере поступления, идти вперед и не оглядываться… «Ну сколько еще?» — прошипела Маргарет ей на ухо. Элинор не повернулась. — Еще две молитвы, — прошептала она, не открывая глаз. — И один гимн. Маргарет склонилась к сестре. — Зуб даю, что когда мы вернемся, они уже смотаются из дома, и я опять не покатаюсь на его тачке. — Она сделала паузу, а потом приглушенно воскликнула: — Так нечестно! Как ни удивительно, «Астон» еще стоял возле коттеджа, когда они вышли из церкви и через парк зашагали домой. Белл пыталась удержать Маргарет, готовую броситься бежать, призывая ее полюбоваться видами и насладиться погодой, а также напомнив о жареной курице, которая дожидалась в духовке. Стремясь как можно скорее добраться до машины, та с воплем кинулась вперед, но тут Элинор, повинуясь внезапному предчувствию, которое и сама не могла толком понять, схватила сестру за рукав. — Стой, Магз! Стой! — Почему? Почему это? Элинор дернула ее к себе. — Я тебе сказала — не надо! — Он же обещал! Элинор посмотрела на коттедж. Он выглядел как обычно, если не считать какой-то смутной тяжелой атмосферы, или, как показалось Элинор, ощущения, что там происходит нечто плохое. Она по-прежнему крепко держала Маргарет за рукав. — Подожди. — Чего? Чего ждать? — Не знаю. Просто… позволь мне войти первой. — Ты такая противная! Элинор обернулась и увидела, что их догоняет Белл. — В чем дело? — удивилась она. — Ни в чем. Просто… Белл глянула в сторону дома. — Может, надо как-то дать знать о нашем возвращении — ну, пошуметь, чтобы они знали… — Нет, — ответила Элинор, отпуская Маргарет. — Не надо. Лучше я пойду одна. И тихо. — Дорогая, к чему все эти предосторожности? — Надеюсь, ни к чему. Она подошла к двери, оставив мать и сестру стоять у машины, капот которой Маргарет с восхищением погладила ладонью и вдруг воскликнула: — Мотор еще теплый! Белл посмотрела вслед Элинор. — Значит, он приехал недавно. Элинор вставила ключ в замок и повернула. Дверь распахнулась и, пока Элинор входила, Белл отчетливо разглядела Марианну, которая в слезах бросилась из гостиной к лестнице, а потом старшая дочь захлопнула дверь у себя за спиной, оставив Белл с Маргарет на дороге. — Я ничего не могу объяснить, — сказал Уиллз. К его чести, он выглядел не менее потрясенным, чем Марианна. Уиллз стоял на коврике у камина, в том самом месте, где и в тот день, когда спас Марианну от грозы, но теперь вид у него был напуганный и, подумала Элинор, какой-то побитый. Волосы висели, а лицо внезапно стало одновременно старше и печальней. Не пересекая порога гостиной, она переспросила, теперь уже громче: — Что случилось? Уиллз вяло махнул рукой, словно объяснения не имели смысла, поскольку ничего нельзя было поправить или изменить. — Просто… кое-что. — Да скажи же толком, Уиллз, в чем дело? Что ты сказал Марианне? Элинор услышала, как у нее за спиной снова отворилась входная дверь. — Сказал, что должен… должен вернуться в Лондон. — Почему? Почему ни с того ни с сего тебе понадобилось в Лондон? — Так надо. Элинор почувствовала, как Белл с Маргарет подошли поближе и встали у нее за спиной. — Вы поссорились? — продолжала допытываться она. Он пожал плечами. — Да или нет? Белл осторожно коснулась рукой ее плеча. — Дорогая… Элинор стряхнула материнскую руку. — Вы поссорились, Уиллз? Может, тетка разозлилась на тебя? Он тяжело вздохнул. — Будем считать это знаком согласия, — сказала Элинор. — Она сердится из-за Марианны? Из-за того, что случилось вчера? Он медленно поднял голову и обвел их всех взглядом. — Нет. — Это правда? — Да! — внезапно выкрикнул Уиллз. — Марианна тут абсолютно ни при чем. Белл, растолкав дочерей, устремилась к очагу и схватилась за рукав его рубашки. — Оставайтесь у нас, дорогой Уиллз, мы будем очень рады! С высоты своего роста он посмотрел на нее грустными глазами. — Я не могу. — Конечно, можете! Займете комнату Маргарет. — Я должен ехать в Лондон. Маргарет, недоумевая, спросила: — Тебя что, отсылают? Он криво ухмыльнулся: — Вроде того. — Но не может же она… — Еще как может. — Потому что, — безжалостно сказала Элинор, — платит по счетам? От ее слов он словно весь съежился. Потом, слегка поколебавшись, ответил: — Дело не в деньгах. — Тогда в чем. Усилием воли он заставил себя собраться. — Я не могу ничего вам сказать. Даже Марианне. Но это не имеет никакого, совершенно никакого отношения к ней. Она… — он прервался на полуслове, а потом отрывисто бросил: — Мне очень жаль, но я должен идти. Белл все еще держала его за рубашку. Обескураженная, она подняла на него глаза и спросила: — Но вы вернетесь? Мягко, но решительно он разжал ее пальцы и, глядя в пространство, сказал: — Хотел бы я знать! — Прошу, поешь хоть немного, — умоляюще произнесла Белл. Марианна сидела, опираясь локтями о стол, над нетронутым ужином и сжимала голову ладонями. — Не могу. — Ну хоть кусочек, дорогая, хоть… — Можно мне взять ее картошку? — попросила Маргарет. Элинор, тоже не чувствовавшая голода, сунула в рот кусок курицы, показавшейся ей совершенно безвкусной, и начала жевать. Марианна пододвинула свою тарелку Маргарет. — Можно? — повторила Маргарет, с жадностью накалывая картофелину на вилку. Элинор проглотила курицу. Потом негромко спросила, обращаясь к Марианне: — Что все-таки он тебе сказал? Марианна помотала головой и прикрыла рукой глаза. — Эм, должен же он был что-то сказать. Объяснить, почему не может… Марианна внезапно вскочила и бегом бросилась из комнаты. Они слышали, как она взлетела по лестнице и с грохотом захлопнула за собой дверь спальни. — Ты же говорила, — пробормотала Маргарет с набитым картошкой ртом, — не приставать к ней с расспросами. Я и не приставала. А теперь ты сама ее допекаешь. — Дело наверняка в Джейн Смит, — сказала Белл, обращаясь к Элинор. Замечание Маргарет она предпочла проигнорировать. — Видимо, та не одобрила их знакомство. — Это почему? — Ну, потому что у нас нет денег. — Мам, — гневно воскликнула Элинор, бросая на стол вилку и нож, — сейчас же не девятнадцатый век! Ради бога! Деньги не играют роли в отношениях. — Для некоторых очень даже играют. Вспомни про Фанни. — Он любит ее, — продолжала Элинор с таким видом, будто не слышала, что сказала мать. — Он от нее без ума — точно так же, как она от него. — Он вернется. Я уверена, он вернется. Он позвонит Марианне. Может, уже позвонил. — Тогда почему, — вмешалась Маргарет, — она продолжает плакать? Элинор отодвинула свой стул и встала из-за стола. — Попробую с ней поговорить. Белл вздохнула. — Только будь помягче. На секунду Элинор остановилась, словно хотела что-то ответить, но потом передумала. Она вышла из кухни, поднялась на второй этаж и постучала в комнату сестры. — Эм? — Уходи. Элинор подергала дверную ручку. Дверь была заперта. — Пожалуйста, впусти меня. — Нет. — Я только хочу поговорить. — Разговорами тут не поможешь. Ничем не поможешь. Элинор выждала мгновение, прижимаясь к двери щекой, а потом спросила: — Он звонил? Молчание. — А ты ему? Снова молчание. — И не писала? Из-за двери донесся какой-то сдавленный звук. — О, Марианна, — взмолилась Элинор, — прошу, открой дверь! Ну пожалуйста! Она услышала, как сестра, шаркая ногами, подошла к двери. — Эм? Из-за двери донесся хриплый голос: — Ты не можешь помочь. И никто не может. Тетка Джейн выгнала его из дома, как Фанни Эдварда. Я думала, если кто меня и поймет, то это ты. Ты просто обязана понять. Элинор помолчала, а потом произнесла, стараясь не выдать волнения: — Эм… Между вами все кончено? Воцарилась долгая, тяжелая пауза, а потом Марианна прошипела в замочную скважину: — Не смей так говорить! Не смей! Никогда. — Дорогая моя, — сказала Эбигейл Дженнингс, — ну что, она перестала плакать? Белл в этот момент готовила кофе. Она вовсе не была рада своей нежданной гостье, особенно в отсутствие Маргарет и Элинор, которые могли бы ее поддержать. Белл кивнула головой в сторону гигантской вазы с пышными лохматыми хризантемами, подаренными Эбигейл. — Чудесные цветы. — Похоже, вместо них мне надо было захватить с собой бутылочку чего-нибудь покрепче. Вы плохо выглядите, моя дорогая. Это ужасно утомительно, когда в доме девушка с разбитым сердцем. Помню по моим собственным дочкам. Мэри была жуткой плаксой. К счастью, Шарлотта больше похожа на меня: она в подобных случаях решала, что где-то ее ждет еще более выгодная партия. Если честно, я была уверена, что Тони Палмеру ничего не светит. Но нет! Манеры у него, конечно, далеки от совершенства, зато она находит его забавным. Вот уж и правда: на вкус и цвет… За исключением разве что Уиллза — уж он-то придется по вкусу любому существу женского пола, вне зависимости от возраста. — Она озабоченно поглядела на Белл. — Бедная ваша девочка. Белл осторожно произнесла: — Самое главное, мы даже не знаем, что произошло. Эбигейл подняла вверх свои пухлые руки, а потом обрушила их на стол, отчего чашки, расставленные на нем, подпрыгнули со звоном. — Все дело в деньгах, дорогая. — Нет, он… — Уж извините, но наверняка это так. Наверняка он опять стал выпрашивать у Джейн кругленькую сумму, а она вдруг взбеленилась. Эта его машина… — Восхитительная! — Она стоит несколько десятков тысяч фунтов, дорогая. Несколько десятков! Даже если брать ее в аренду. У парнишки губа не дура. — Но, — сказала Белл, понимая, что Эбигейл не тот человек, с которым стоит откровенничать, но испытывая облегчение просто от возможности с кем-то поговорить, — к чему такая мелодрама, если дело всего лишь в деньгах? Зачем бежать так поспешно, бросив Марианну с разбитым сердцем… — Думаю, это из-за гордости. Мужчины вроде него не любят от кого-то зависеть. Ему бы хотелось, чтобы Марианна думала, будто он содержит себя сам. — А это не так? Эбигейл громко расхохоталась. — Да он в жизни палец о палец не ударил! И не ударит, пока жареный петух его не клюнет. Белл принялась разливать кофе по чашкам. — Они так мило смотрелись вместе. Эбигейл наклонилась вперед и, словно на подушке, сложила руки на своем объемистом животе. — К счастью, дорогая, свадебные колокола в наше время для девушки не единственный в жизни путь. К тому же, Марианна только-только окончила школу. Бога ради, у нее еще все впереди. Белл сказала, глядя в пространство: — Мне было всего восемнадцать, когда я встретила их отца. — Вы были исключением, дорогая. Современные девушки больше похожи на вашу Элинор: она ведь предпочла найти работу, а не терзаться воспоминаниями об этом загадочном мистере Ф. Мы с Джонно всю голову сломали, пытаясь сообразить, кто же это такой. Между собой мы его так и называем — мистер Ф! — Она обвела взглядом кухню. — А где сейчас Марианна? Белл пододвинула ей чашку с кофе. — Пошла на прогулку. Она постоянно гуляет, бедняжка, словно нарочно изматывает себя. Я заставляю ее брать с собой телефон и лекарство от астмы, но не в моих силах заставить ее заснуть, когда приходит ночь. — А Элинор? Белл посмотрела на нее с удивлением, словно на время забыла о существовании старшей дочери. — О, она на работе. — Какая практичная девушка. И как, ей там нравится? — Наверное, — неуверенно ответила Белл. — Я имею в виду, она же только начала, так что судить пока рано. Эбигейл отпила глоток кофе. — Что за противный мальчишка этот Уиллз! Помяните мое слово: чем скорей Марианна забудет о своем увлечении, тем… — Это не увлечение! — возмутилась Белл. Эбигейл изумленно уставилась на нее. Белл через стол наклонилась к гостье. — Признайтесь, — сказала она внезапно изменившимся, проникновенным голосом, — вы разве не верите в любовь с первого взгляда? Эбигейл продолжала таращиться на нее. Потом взяла свою чашку и сделала еще глоток. — Извините, дорогая, — ответила она, — но нет. Нет и нет. Добравшись до вершины холма над Алленемом, где их некогда застиг тот судьбоносный ливень, Марианна присела на влажную траву, обхватив руками колени. Ниже, окутанный туманным осенним светом, застыл в тишине старинный дом. Из восхитительных спаренных труб кое-где поднимались в небо тонкие перышки синеватого дыма. Вокруг не было ни души — разве что садовник Джейн Смит сгребал на лужайке осенние листья. С такой высоты его фигурка казалась совсем миниатюрной; Марианна не могла слышать, как шуршат его грабли, но смотрела на садовника во все глаза. Он собирал листья с газона под тем самым окном, за которым она провела самые восхитительные часы своей жизни, на кровати со столбиками, полог для которой, по словам Уиллза, был вышит чуть ли не в шестнадцатом веке. Она благоговейно протянула руку, чтобы прикоснуться к вышивке, но он перехватил ее и сказал, что внимание Марианны должно принадлежать ему, только ему, безраздельно, иначе он будет смертельно ревновать. Он и правда так мило, восхитительно ревновал ее в тот день — ко всему на свете. Ей хотелось в подробностях разглядеть каждую картину и каждый ковер, полюбоваться деревянными панелями, инкрустациями и гипсовой лепниной, погладить бархатную обивку кресел и полированную мебель, но Уиллз не позволил этого сделать: он притянул ее к себе, сжал ее лицо в ладонях и покрыл поцелуями, а потом она утонула в пене мягких подушек, льняного белья и шелковых покрывал, на его гигантской кровати, сдаваясь на милость победителя, счастливо подчинившись его воле. Ее глаза наполнились слезами при воспоминании об этих мгновениях, воспоминании о нем. Это было так правильно и прекрасно: отдаться человеку, с которым они были созданы друг для друга, полностью принадлежать ему. — Не пытайся связаться со мной, — сказал он тем воскресным утром, стоя перед ней на коленях у камина в гостиной, прижимая ее к себе, щекой приникнув к ее животу. — Не предпринимай ничего, пока я сам не дам о себе знать, ничего. Ее руки лежали на его волосах. Дрожащим голосом она произнесла: — Но как я узнаю… — Доверься мне, — сказал он. Она слышала, что Уиллз говорит сквозь стиснутые зубы. — Просто доверься. — О да! Он поднял голову и заглянул ей в глаза, а потом спросил: — Ты любишь меня, правда? Она изо всех сил закивала головой. — Значит, ты должна мне верить, — воскликнул он. — Должна! Ты — единственный человек на свете, которому я полностью доверяю, и который доверяет мне. Единственный. Несмотря на отчаяние и шок, Марианна в тот момент ощутила внезапный прилив счастья, острую вспышку восторга и гордости за себя. Он будет поддерживать связь. Он вернется. Он так сказал — значит, так и будет. Он принадлежит ей одной; они принадлежат друг другу. Доверие — слишком невыразительное слово, чтобы описать удивительную связь между ними. Она медленно поднялась. Садовник сгребал собранные листья в фургончик с сетчатым кузовом. Как самонадеянно с ее стороны было ожидать, что мама, не говоря уже о Маргарет и Элинор, способна понять, какие чувства они с Уиллзом питают друг к другу. И это при том, что у них с отцом когда-то был такой чудесный роман. Маргарет еще совсем ребенок, а Элинор — просто ледышка. Она, Марианна, должна постоянно об этом помнить. Пускай теперь, в отсутствие Уиллза, их дочь и сестра лишь наполовину прежний человек, она постарается быть к ним снисходительной и помнить о том, насколько они отличаются от нее. Она начала потихоньку спускаться по склону к проезжей дороге, откуда тропинка вела в Бартон-коттедж. Автоматическим движением Марианна сунула руку в карман, чтобы проверить мобильный телефон, и тут же ее отдернула. Она не станет мучить себя, каждую минуту проверяя, нет ли от него сообщений. Именно по этой причине она уже перевела телефон в беззвучный режим. Он сказал, что свяжется с ней и все объяснит, когда ситуация будет улажена, значит, так тому и быть. Она ему верит. Она знает его — он выполнит все, что обещал. Более того, думала Марианна, осторожно ступая по крутому склону к дороге, где впервые увидела его машину, он, вполне возможно, кое-чем ее приятно удивит. Так, пройдя полпути до коттеджа, Марианна вдруг ощутила, что на сердце у нее стало гораздо легче. Здорово было поглядеть на Алленем, снова вернуться в тот волшебный день, напомнить себе, что у исключительных людей и отношения должны быть тоже исключительными. И тут, обогнув угол коттеджа и оказавшись ввиду площадки, которую сэр Джон засыпал гравием под парковку, она заметила серебряное пятно — серебристо-серый автомобиль, точно того же цвета, что и у Уиллза, и бросилась бежать, спотыкаясь и еле дыша, к нему, распахнув объятия. Оказалось, на дороге стоял «Форд Сиерра». Старенький «Форд Сиерра» с ободранной полосой белой краски на борту. А из него вылезал Эдвард Феррарас, осунувшийся и усталый, в свитере, который Уиллз не согласился бы надеть даже под страхом смертной казни. Эдвард слабо улыбнулся ей и сказал: — Здравствуй, Эм. — И где же ты пропадал? — спросила Маргарет. Они расселись в кухне вокруг стола, на котором стояли макароны с сыром и большая миска салата, — Маргарет специально поставила ее так, чтобы остальные не видели, ест она салат или нет. Эдвард опустил вилку с макаронами, которую только-только поднес ко рту. — О, в разных местах, — ответил он туманно. — В Плимуте и еще кое-где. Как обычно. Элинор не смотрела на него. Она вообще ни на кого не смотрела. Они с Маргарет приехали домой только под вечер и застали там Эдварда с Марианной, по очереди играющих на гитаре, и Белл, орудующую на кухне: «Как славно, когда есть для кого готовить, даже если это просто макароны с сыром!» — приветствовала она дочерей. Никто, казалось, не был особенно рад видеть Элинор, не говоря уже о том, чтобы поинтересоваться, как прошел ее день на работе. Ладно, день был уже четвертый, а не первый, но все равно это ее первая неделя. А Эд — разве не должен он был поздороваться с ней хоть немного теплее, чем с Маргарет? Разве нет? — Ты заезжал в Норленд? — поинтересовалась Белл. Дожидаясь, пока сварятся макароны, она, судя по всему, пропустила бокальчик вина — щеки у нее раскраснелись. Он ответил по-прежнему туманно: — Где-то месяц назад. Марианна наклонилась вперед; глаза ее сияли. — И как там? О, расскажи, как там сейчас? — Как и везде осенью, — коротко бросила Элинор. — Все усыпано мертвыми листьями. — Элли! Элинор молча смотрела на макароны у себя в тарелке. — Есть вещи, — продолжала Марианна, — которые совсем не обязательно говорить вслух. Вот, например, про эти твои мертвые листья. Магз, ты совсем не ешь салат. — А как вам Мидлтоны? — спросил Эдвард. — Ненавижу салат! — скривилась Маргарет. Марианна зажмурила глаза. — Они ужасны! Просто нет слов. — Вовсе нет! — возмутилась Элинор. — Из-за них, — голос у Марианны стал трагическим, — мне пришлось пережить больше, чем я вообще, как мне казалось, способна пережить. Элинор пододвинула к Эдварду миску с салатом. — Не обращай на нее внимания. — Дорогая! — с упреком воскликнула Белл. — Места здесь красивые, — твердо сказала Элинор. — Дом вполне удобный. А Мидлтоны к нам очень добры. Белл посмотрела на Эдварда. — Кстати говоря, Эд, как там ваша мама? Он скорчил гримасу. — Не спрашивайте. — Почему? — спросила Марианна. Эдвард выудил из салата маленькую помидорку и забросил ее в рот. Потом ответил, жуя: — Она никак не хочет понять, что я лишен всяческих амбиций. — Но это же не так, — негромко возразила Элинор. — Ладно. Лишен ее амбиций. — Я думаю, дорогой, — звонко произнесла Белл, — что она просто волнуется за вас. Наверняка ей хочется быть уверенной, что вы сможете себя содержать. Эдвард мрачно откликнулся: — Деньги еще не все. Элинор сделала глубокий вдох. — Да. Но лучше, когда их достаточно, — сказала она. — Достаточно, — мечтательно заговорила Марианна, — чтобы содержать красивый дом и путешествовать по всему миру. — А я хочу выиграть в лотерею, — провозгласила Маргарет. — Отличный вариант! — Вот только… Элинор улыбнулась младшей сестренке. — Ох, Магз! Эдвард, тоже улыбаясь, сказал: — Тогда ты сразу же купила бы машину. — А я, — подхватила Марианна, — покупала бы картины. И одежду. Виллы на островах. И приглашала бы музыкантов у меня петь. Эдвард ухмыльнулся, глядя на нее. — Значит, Марианна все так же верна романтике. А Маргарет — машинам. Как хорошо, что хоть что-то в этом мире остается неизменным. Марианна внезапно посерьезнела. — На самом деле, я очень изменилась, Эд. Повисла короткая пауза. Потом Эдвард несчастным голосом сказал: — Я тоже. — А я нет, — нарочито громко заметила Элинор. — Ты — нет, — с облегчением сказала Белл. — Ты совсем не изменилась. — Я по-прежнему, — продолжала Элинор, — плохо разбираюсь в людях. Например, считаю, что какой-то человек очень хороший, а на самом деле оказывается наоборот. Наверное, глупо с моей стороны верить пустым словам. Надо смотреть на поступки, да? И верить только собственным глазам и ушам. А вы как думаете? За столом опять воцарилось молчание, на этот раз гораздо более неловкое. Потом Маргарет потянулась через стол и схватила Эдварда за руку. — Что это у тебя? — Ты о чем? — Это кольцо! Ты носишь кольцо. Эдвард убрал руку с кольцом на колени. — Ничего особенного. — Ну-ка, покажи! — потребовала Маргарет. Эдвард заколебался. Белл с улыбкой склонилась к нему. — Ну же, дорогой! Покажите нам. Преодолевая внутреннее сопротивление, Эдвард поднял правую руку и снова положил ее на стол. На безымянный палец было надето серебряное кольцо с плоским голубым камнем. — Ты же не носишь кольца, — сказала Марианна. — Ты не тот человек, кто заботится о всяких побрякушках. — Это подарок, — принужденно улыбнулся Эд. — От кого? — Фанни, — снова вмешалась Маргарет, — никому не станет дарить таких колец. На Эдварда жалко было смотреть. Кое-как ему удалось стащить кольцо с пальца и, извернувшись на стуле, затолкать его в задний карман джинсов. — Да так, ни от кого, — ответил он. — Это не имеет значения. — Оно похоже на кольцо Элли, — сказала Маргарет. — Нет, правда, у нее такое же кольцо. Элинор помахала в воздухе рукой. — И где же оно? — спросила она. — Что-то я его не ношу. Эдвард снова опустил глаза. Маргарет настаивала: — Оно похоже на твое. — Серьезно? — спросила Элинор, обращаясь к Эдварду. — Оно похоже на мое? Он ничего не отвечал. Белл взяла в руки бутылку с вином. — Кому-нибудь добавить? Все сидели молча. Она вылила остатки вина себе в бокал. — Ладно, тогда я допью. Это подарок от Джонно. Он так добр к нам: постоянно то приглашения, то подарки. — Она бросила на Эдварда короткий взгляд. — Наверняка он захочет повидаться с вами. Закатит вечеринку, как только прознает о вашем приезде. — Если я еще когда-нибудь и поеду в Бартон на вечеринку, — заявила Маргарет, — то только с Уиллзом на его машине. Эдвард, встрепенувшись, обвел взглядом всех сидевших за столом. — А кто такой Уиллз? — Знакомый Марианны, — быстро ответила Элинор. Эдвард поглядел на Марианну. Лицо у нее сияло. — И, похоже, владелец роскошного авто? — поддразнил он ее. Марианна развернулась к Эдварду; от радости слезы навернулись у нее на глаза. — О, он тебе обязательно понравится! — пылко воскликнула она. — Я в этом не сомневаюсь. И когда же вы сможете нас познакомить? Марианна, с мокрыми глазами, широко улыбнулась ему. — Скоро, — ответила она. Потом, все так же улыбаясь и кивая головой, обвела глазами мать и сестер. — Скоро! 8 В доме было очень тихо. Ветер на улице тоже успокоился, так что Белл была уверена, что услышит шорох шагов или автомобильных шин по гравию, если кто-то вдруг появится. Вряд ли ее застанут врасплох: Магз сейчас в школе, Элинор на работе, а Марианна пошла с Эдвардом прогуляться — для него это была последняя прогулка перед отъездом, а для нее еще одна возможность бросить печальный, истосковавшийся взгляд на Алленем. Если бы Эдвард не сказал, что это их последняя прогулка, поскольку ему надо ехать, Белл не учинила бы обыска в спальне Элинор. Если бы он не пожаловался на то, что совсем не хочет уезжать и ни одно место на земле, кроме их дома, ему не мило, она ни за что не стала бы копаться в вещах старшей дочери, тем более таким постыдным, скрытным образом. Все дело в том, что она совсем не понимала, что движет Эдвардом, да, собственно, и Элинор. Всю неделю та держалась с ним исключительно вежливо, но не выказывала ни особенной теплоты, ни внимания. А ведь он так явно этого хотел, прямо-таки напрашивался! Любая нормальная женщина, думала Белл, чуть ли не оскорбляясь таким поведением дочери, непременно постаралась бы как-то утешить мужчину, столь очевидно нуждавшегося в теплоте и ласке, как Эдвард Феррарс. Но только не Элинор. Она считала не только допустимым, но даже естественным вести себя с Эдвардом как со славным, но немного утомительным младшим братишкой. Когда Белл с легким упреком сказала, обращаясь к ней: «По-моему, он ужасно подавлен, бедняжка», — Элинор ответила лишь: «Значит, у нас таких двое, он и Марианна, родственные души», — и прибавила громкость в радиоприемнике. Когда же Белл попыталась пересказать Элинор содержание весьма важного разговора между ней и Эдвардом касательно расхождений в представлениях о жизни у него и остальных членов его семьи, а также отчаяния, в которое его повергали их попытки его переубедить, та вежливо дождалась, пока мать закончит, а потом сказала: — Мне все это известно, мама. Я знаю, чего они хотят. И знаю, чего он хочет. И я в курсе, что его мать всю жизнь давит на него. — Тогда почему бы тебе не быть с ним чуть-чуть добрее? — Я и так с ним добра. Даже очень. Белл, раздраженная, негромко фыркнула. — Дорогая, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. В Норленде вы… — В Норленде все было по-другому, — перебила ее Элинор. — Мы были другими. — Но мне казалось, ты любишь его, разве нет? — Мама, — воскликнула Элинор, полыхнув в ее сторону гневным взглядом, — я не собираюсь ни за кем бегать, это понятно? И не собираюсь сплетничать об Эдварде и обсуждать свои чувства к нему. Ни с кем и никогда. Тебе ясно? Белл в ответ только моргнула. У себя в голове она вдруг услышала знакомый голос Генри, утешавший ее сочувственным тоном: «Прошу, не расстраивайся, дорогая. Не надо». Она сглотнула. — Хорошо. Хорошо, Элли. Элинор немного успокоилась. — Спасибо. — Мне просто не хочется, чтобы и ты была несчастна. Элинор чмокнула мать в щеку. — Я не несчастна. Она действительно не выглядела несчастной — по крайней мере, так явно и неприкрыто, как Марианна, большую часть времени. Однако оставалось что-то — какая-то тень, сдержанность, недоговоренность, — от чего на сердце у Белл было по-прежнему неспокойно: вот почему она и отправилась в комнату Элинор в поисках какого-то свидетельства в пользу Эдварда Феррарса и искренности его намерений, шедших вразрез с планами его тщеславной мамаши. Ужасно, иначе не скажешь, когда сразу две из трех твоих дочерей влюбляются в мужчин, жизнь которых окутана всякими загадками и тайнами. Комната Элинор сильно отличалась от спален Маргарет и Марианны. Младшие сестры жили в вечном хаосе: правда, у Марианны он был элегантный, этакое художественное смешение цветов и фактур, а у Маргарет — просто неразбериха. У Элинор же во всем наблюдалась система и определенный порядок. Она точно знала, где лежит синий свитер, где — ручки и карандаши, а где водительские права. К своему стыду, Белл обнаружила у нее в комнате папки с документами, подписанные «Бартон-коттедж» и «Важное», а также стопку счетов, придавленную тяжелым гладким камешком, поперек которых красной ручкой было написано «оплачен». На комоде были расставлены фотографии Генри — короткий всхлип, — и маленького Гарри, и всех трех сестер в рождественских нарядных платьицах и веночках из мишуры, и ее самой, на фоне цветочной клумбы в Норленде, в широкополой соломенной шляпе и с букетом дельфиниумов. Перед фотографиями Элинор выставила в ряд лакированные индийские шкатулки разных размеров, в которых хранила свои бусы и браслеты, перепутанные между собой и слегка запыленные. Белл сунула руку в самую маленькую из шкатулок, где лежали скрепки для бумаги, один-два ключа и несколько колец, которые она вытащила и разложила на комоде: одно пластмассовое, бирюзового оттенка, одно латунное — из Индии? — с круглым красным камешком, похожим на мрамор с прожилками, и серебряное, в виде гладкой полосы. Белл покрутила серебряное кольцо в пальцах и увидела, что в него вставлен голубой камень. Она сразу же узнала его. Кольцо было в точности такое же, как то, что Маргарет заметила на руке Эдварда за ужином в день его приезда, отчего тот ужасно смутился, разве что меньшего размера. Значит, у Элинор и Эдварда одинаковые кольца. Белл осторожно собрала все три кольца и снова положила их в шкатулку, смешав с кучкой скрепок. У них все время были одинаковые кольца, но они их не носили. И уж точно не хотели, чтобы этот факт кем-то обсуждался. Они не поссорились, иначе Эдвард ни за что бы не приехал, — это во-первых, и, во-вторых, не остался бы на целую неделю. Кроме того, как справедливо заметила Элинор, она была к нему очень добра. Возможно, они чего-то ждут. Может, это имеет отношение к матери Эдварда, может… Настороженный слух Белл уловил шорох шагов по гравию. Кто-то приближался к дому. Она быстро вышла на лестничную площадку и выдвинула ящик комода, куда Элинор сложила полотенца и постельное белье после переезда в Бартон-коттедж. Может, Элинор права, и ей не о чем волноваться? Дочь не выглядит несчастной, а Эдвард не более несчастен, чем обычно. Парадная дверь распахнулась. — Мам? — позвала Марианна. — Я здесь, наверху, — откликнулась Белл. — Разбираю полотенца. Тони Мазгроув, ассистенткой которого работала Элинор, раздобыл для нее машину. Она принадлежала его пасынку, который на три года уехал в Боливию: тот сказал, что пусть уж лучше кто-нибудь на ней ездит, чем она будет стоять на кирпичах в гараже у Тони. Тони обещал, что компания оплатит страховку и налоги, так что Элинор придется тратиться только на бензин. Элинор не сразу нашлась, что ответить. Тони, резковатый мужчина лет сорока, в упор поглядел на нее. — Вам она не нужна? Большинство людей в вашем положении не преминули бы воспользоваться таким шансом. — О нет, очень нужна! — Тогда в чем дело? — Просто вы, — сказала Элинор, — слишком добры ко мне. Может, через три месяца вы решите, что я вам не подхожу. И тогда… — Вот уж нет, — ответил Тони Мазгроув. — Вы работаете чертовски здорово. Он протянул ей ключи от машины. — И не требуете прибавки. А теперь бегом из моего кабинета. Машина, думала Элинор, с усилием переключая передачи, чтобы опробовать их, не заводя двигатель, вряд ли произведет впечатление на Маргарет. Она была еще более потрепанной, чем у Эдварда, — о нет, нельзя думать об Эдварде! — да еще и выкрашена вручную ярко-оранжевой краской, что только привлекало к ней лишнее внимание, в данном случае совершенно нежелательное. Тем не менее на ней можно было передвигаться. Теперь она сможет ездить из Бартона на работу и завозить Маргарет в школу. Они больше не будут полностью зависеть от сэра Томаса и чувствовать себя обязанными ему. И пасынок Тони Мазгроува, и их компания в целом — все были к ней очень добры. Ей здорово повезло, поэтому она должна быть благодарна и старательно демонстрировать всем окружающим, а особенно своей семье, что между ней и Эдвардом ничего не изменилось, во-первых, потому, что и меняться-то было нечему, а во-вторых, все равно ничего не изменишь, пока он не вырвется из-под материнской опеки. А вот уж к этому, твердо сказала себе Элинор, осторожно выводя машину со стоянки и выезжая на улицу, я не собираюсь иметь никакого отношения. Мать Эдварда — его проблема, а не моя. Мне, может, и хотелось бы, чтобы он перестал слепо ей подчиняться, но я по собственному опыту знаю, как тяжело противостоять члену своей семьи, который, если ему что-нибудь не по душе, способен надолго испортить жизнь всем вокруг. Эд в безвыходном положении. Я, в каком-то смысле, тоже. Однако, по неизвестной причине, о которой я пока не готова у него спросить, он носит в точности такое кольцо, как то, которое подарил мне, сказав, что купил его в ремесленной лавке в Плимуте, потому что девушка, которая его изготовила, была местная и звали ее Элинор. Мне надо как можно скорее взять себя в руки, и я это сделаю. Я смогу. Очень неприятно осознавать, что я так и не забыла его — даже совсем наоборот, — но я уверена, что и он тоже не забыл обо мне, и поэтому мне нельзя постоянно спрашивать себя, в порядке я или нет, ведь это все равно что трогать языком больной зуб, и если я буду так делать, то просто сойду с ума. Она притормозила перед школьным подъездом, отчего машина резко содрогнулась. Маргарет теперь приходилось оставаться в школе на вторую половину дня и прямо там делать уроки — «Это ужасно несправедливо, с какой такой стати, когда Томас всегда может приехать и забрать меня, он сам сказал, ты ужасно, ужасно противная», — чтобы Элинор могла забирать ее после работы и привозить домой. Маргарет уже стояла на тротуаре в перекошенной на один бок форменной юбке и сердито копалась в своем телефоне. Она во все глаза вытаращилась на автомобиль. — Ты же не хочешь сказать, что это чудовище наше? Элинор похлопала ладонью по пассажирскому сиденью. — Залезай! — Шутишь? Это ведь просто утиль. Что обо мне подумают друзья! — Подумают, что тебе везет: не надо ездить в переполненном автобусе. Как прошел день? Маргарет вздохнула и потянулась за ремнем, чтобы пристегнуться. — Фигово. — Что? — Ты слышала. — Что значит, — строго переспросила Элинор, — «фигово»? Маргарет развернулась к сестре и громко повторила: — Фи-го-во. Значит, плохо. — А-а. Маргарет снова взялась за телефон. — Вот, глянь-ка. — Не могу, Магз, я же веду машину. — Нам надо ехать не домой, а в Бартон-парк. — Зачем? — Мама просит. Она прислала СМС. Там Джонно, и миссис Джей, и все остальные. Нас зовут познакомиться с еще одной дочерью миссис Джей. В этом роде. Элинор тихонько застонала. — Ну почему именно сегодня? — Вот и я думаю. Достаточно того, что Эд уезжает, так тут еще это. — Она снова вздохнула. — В нашей школе у всех нормальная жизнь, а у меня черт-те что. Элинор похлопала ее по коленке. — Бедняжка! — Конечно, тебе-то все равно, — рассерженно бросила Маргарет. — Тебя ничего не колышет. — Что ты имеешь в виду? — Я имею в виду, — сказала Маргарет, — что тебя ничем не выбьешь из колеи. У тебя всегда все тип-топ. — Она искоса взглянула на Элинор. — Так или нет? — Какой ужасный дождливый день, — громогласно воскликнул сэр Джон, стоявший в дверях, целуя их всех по очереди, пока они проходили мимо него в холл Бартон-парка. — Льет как из ведра. Он ухватил Марианну за руку. — Слишком сыро для твоей обычной прогулки в Алленем, да? В ответ она одарила его мрачным взглядом исподлобья. — Зато у нас сегодня вечеринка! — объявил сэр Джон. — И гости! И еда, и вино, и камин разожжен! Жаль только, бедняга Билл до сих пор не может вырваться из Лондона. Из библиотеки послышался шум, и в дверях появилась миссис Дженнингс, а за руку с ней очень миниатюрная, очень хорошенькая и, очевидно, беременная молоденькая женщина. — Дорогие мои! Знакомьтесь, это Шарлотта. Сэр Джон обнял свояченицу за плечи. — Ни дать ни взять персик, правда? Белл, сообразив, чего от нее ждут, сделала шаг вперед и поцеловала Шарлотту в щеку. — Это точно. Шарлотта выглядела польщенной. — Да уж, персик! И какой большущий! Мне рожать только под Рождество, а я уже просто необъятная. Хуже кита, выброшенного на берег. — Она звонко рассмеялась. — Хотя нет, зачем же так обижать китов! Элинор улыбнулась ей в ответ. Шарлотта казалась такой очаровательной и такой веселой — в отличие от своей более рослой, стройной и не менее хорошенькой сестры. Элинор поискала глазами Марианну. Та стояла, разглядывая висевшую на стене картину — мальчик в синих брюках, а рядом с ним породистый пес, — и выражение ее лица не предвещало ничего хорошего. Элинор тихонько позвала: — Эм? Марианна тяжело вздохнула и отошла еще дальше. — Оставь ее, — театральным шепотом посоветовал сэр Джон. — Позволь спокойно потосковать в одиночестве. Шарлотта Палмер привстала на цыпочки, словно пытаясь привлечь внимание Марианны. — По мне, так ты нашла великолепный объект для страданий! — провозгласила она. — Он просто потрясающий! Честное слово, даже лучше Джорджа Клуни. Уиллз великолепен. Кстати, в Лондоне он живет по соседству с нами. Марианна по-прежнему не сводила глаз с картины, но отсутствующее выражение немедленно исчезло с ее лица, сменившись напряженным вниманием. — Вовсе нет, — послышался вдруг чей-то голос из библиотеки. Все они, как по команде, обернулись. На пороге стоял молодой мужчина в деловом костюме, пристально смотревший в экран своего Blackberry. — Ну почти, — с очаровательной улыбкой сказала Шарлотта. — Подумаешь, за углом. — Джон Уиллоби, — сказал мужчина на пороге, по-прежнему не отрывая глаз от экрана, — живет от нас за несколько кварталов. На Кингз-роуд. Шарлотта, нисколько не смутившись, негромко фыркнула. — Ну-ка отложи эту штуку, — приказала зятю миссис Дженнингс, указывая на его Blackberry. Сэр Джон замахал руками. — Бросьте, миссис Джей, он волен заниматься чем хочет. Мужчина, похоже, не обратил ни малейшего внимания ни на тещу, ни на сэра Джона; он поднес Blackberry к уху и направился обратно в библиотеку, разговаривая на ходу. — Каков грубиян! — смеясь, заметила Шарлотта. — Просто кошмар какой-то! Даже не спрашивайте, чем он занимается, — я понятия не имею. Сплошные цифры и таблицы, и этот Blackberry — он словно приклеился к нему. Никогда ничего мне не рассказывает. А уж как заделается депутатом парламента, станет и того хуже! — Господи! — пробормотала себе под нос Белл. — Депутат парламента! — Знаю-знаю, — продолжала щебетать Шарлотта, — безумная затея! Особенно с учетом характера Томми. Я хочу сказать, он же ненавидит людей, просто ненавидит, ты согласна, мама? — Совершенно, — кивнула миссис Дженнингс и разразилась хохотом. — А уж меня он вообще на дух не переносит, особенно теперь, женившись на Шарлотте. Шарлотта, зарумянившаяся от смеха, наклонилась к матери. — А самое смешное, правда, мама, что ему придется делать вид, будто он заботится о своих избирателях, чтобы они проголосовали за него! Какой вздор! Только представьте, — она подняла пухлую ручку и принялась чертить ею в воздухе, — Томас Палмер, депутат парламента, и это на фирменной писчей бумаге палаты общин. Умереть со смеху! Правда, он говорит, что не даст мне ни малейшей возможности этим похвастаться. Даже близко такого не допустит. По-моему, ужасно забавно, вы согласны? Элинор механически кивнула. Маргарет, стоявшая возле нее, затопталась на месте. — А можно мне… можно… — Сбежать? — жизнерадостно подхватил сэр Джон. — Смыться? Маргарет кивнула. — Вот ведь неугомонная! — торжествующе заключил он. — Давай, беги наверх, поищи детей. Боже, Белл, ты точно так же не можешь справиться со своими дочками, как Мэри с нашим хулиганьем. А теперь прошу внимания! Как насчет легкого ужина? — Похоже, — после ужина обратилась Шарлотта Палмер к Элинор, — вам сегодня здорово повезло. Сидели с Джонно по одну руку и с Томми — по другую. Вот это удача! — О, — слегка опешила Элинор, — все было и правда хорошо, но… — Он от вас в полном восторге, — продолжала щебетать Шарлотта. — Следующим шагом будет приглашение к нам на Рождество, вот увидите! — Ну что вы, я вовсе… — Он обожает собирать вокруг себя интересных людей. Просто обожает! Только уж постарайтесь не разбить и его сердце тоже, кажется, тут их и без того хватает. Элинор наклонилась к Шарлотте и, перейдя на шепот, спросила: — Вы… вы знаете Уиллза? Шарлотта заулыбалась. — Уиллза все знают. — Да что вы?! — И мне прекрасно известно, почему вы о нем спрашиваете. Да-да, известно! Не только потому, что он красавчик и… — Я спрашиваю потому, — твердо остановила ее Элинор, — что хочу больше о нем узнать. — Ну, естественно! — смеясь, ответила Шарлотта. — Вы хотите больше узнать о нем, потому что у вашей сестры с ним роман! Элинор бросила быстрый взгляд на другой конец стола, где ее мать пила кофе с Мидлтонами и миссис Дженнингс. — Не стоит обращать слишком много внимания на них и на то, что они говорят. — О, я и не обращала, — с легкостью согласилась Шарлотта. — Я прожила с матерью почти тридцать лет — не забывайте об этом! Мне вовсе не она сказала, а Билл Брэндон. Вы ведь знаете Билла Брэндона? Элинор была потрясена. — Билл Брэндон рассказал вам… — Ага! В Лондоне. В понедельник. Мы встретились абсолютно случайно: я что-то покупала на Бонд-стрит, а он шел на какую-то встречу, очень торжественную, кажется, в Королевскую академию, и мы с ним разговорились о Бартоне и обо всех вас, а я сказала, мол, мама говорит, вы все ужасно хорошенькие, а одна даже успела закрутить интрижку с Уиллзом, а он ответил… — она прервалась на полуслове. — Что? Ответил что? Шарлотта прижала ладонь к губам, словно пытаясь сдержать новый приступ смеха. — Представляете, я не помню! Может, он вообще промолчал! Может, я просто по его взгляду поняла, что так и есть? Ну, в любом случае это не имеет особого значения. То есть, я имею в виду, для всех, кроме него. Для него-то имеет, и еще какое. Бедняга Билл! — Почему же? — натянуто спросила Элинор. — Ну, — по-прежнему жизнерадостно воскликнула Шарлотта, — по словам мамы, он тоже увлекся вашей сестрой. Вы не представляете, какой он романтичный, хоть немного и староват. — Теперь уже она наклонилась вперед, насколько позволял выступающий живот. — Должна вам кое в чем признаться: мама и Джонно пытались свести нас с ним, когда Джонно женился на Мэри, но потом мама поняла, что я совсем не гожусь на роль миссис Брэндон. Мне с ним было бы чертовски скучно. Бррррр, даже подумать страшно! — Так вы, — с трудом выдавила из себя Элинор, — встречались? С Биллом? Шарлотта изумленно вытаращилась на нее, а потом откинулась на спинку стула, разразившись хохотом. — О мой бог, конечно нет! Он даже ни разу не предложил мне сесть рядом с ним. Хотя, по-моему, я нравилась ему. Но мне так хорошо с Томми! Он такой лапочка! Даже несмотря на то, что редко со мной говорит. Тут словно по волшебству рядом с ними материализовался Томми Палмер, по-прежнему с Blackberry в руке. Словно не замечая Элинор, он обратился к жене: — Это не имеет никакого смысла, ты все равно никогда не слушаешь. — Вот видите? — радостно воскликнула Шарлотта, обращаясь к Элинор. — Видите? — …поэтому я и предпочитаю молчать. Зачем расходовать слова втуне. — Он протянул жене пустой стакан из-под виски. — Пойди-ка, Чарли, налей мне еще. Я женился на тебе не из-за твоего ума, а из-за твоего тела. По-моему, это очевидно. Шарлотта с трудом поднялась со стула и взяла стакан из его рук. Потом наклонилась и примирительно чмокнула мужа в щеку. — Ну видите? — снова обратилась она к Элинор. — Разве он не прелесть? Томми Палмер даже не обернулся к жене. Вместо этого он пристально посмотрел на Элинор. Взгляд его был на удивление добрым. — Как вы? — поинтересовался он. Изумленная, Элинор пробормотала: — Хорошо… Хорошо, большое спасибо, мы… Он улыбнулся. Потом, кивнув на жену, сказал: — Знаете, у этих Дженнингсов золотое сердце, но они толстокожи, как африканские гиппопотамы. Им и в голову не приходит, что развеселые вечеринки в Бартон-парке не то развлечение, о котором вы мечтали. Элинор взглянула на Шарлотту. Та, нисколько не смутившись, продолжала радостно смеяться. Элинор растерянно произнесла: — Большое спасибо. Я хочу сказать… все так к нам добры… — Она замолчала. Томми Палмер положил свободную руку на голову жене. — Делать добро для них так же естественно, как дышать. Но вот воображения они напрочь лишены, видно, фея-крестная позабыла о нем, собираясь к ним на крестины. — Он едва заметно, без намека на игривость, подмигнул Элинор. — Иными словами, вы должны знать, что у вас есть союзник. На случай, если вам таковой понадобится. Запинаясь, она пробормотала: — С… спасибо. — Томми снял руку с макушки Шарлотты и помахал ею в воздухе. — Не благодарите. Просто запомните это. Так что, Чарли, где мой виски? Из своей спальни, где она наигрывала на гитаре прелюдию Вилла-Лобос — очень навязчивую и до крайности меланхоличную, — Марианна слышала, как мать разговаривает по телефону. Судя по всему, с Джонно: несмотря на то, что на нем лежало руководство компанией, он обязательно звонил каждое утро, чтобы доложить последние сплетни и разузнать, что происходит у них. Марианна почти презирала его за такую низменную склонность, сравнивая с Уиллзом, который, хоть и любил порой позлословить у кого-нибудь за спиной, компенсировал излишнюю язвительность любовью к искусству, что для нее было очень важно. Они могли часами беседовать о поэзии, пейзажах, истории с ее романтизмом и, конечно же, о музыке. О, музыка! Как-то раз он даже пробовал сыграть на ее гитаре: конечно, если говорить честно, ему было далеко до Эда или Билла Брэндона, зато как он чувствовал музыку! С гитарой в руках, Уиллз спросил Марианну: — А на пианино ты тоже играешь? Она удивилась: — Ну, я могу. Но предпочитаю все же гитару. Посерьезнев, он заглянул ей в глаза. — Я очень рад. — Правда? — Понимаешь, пианино делает музыканта каким-то… отстраненным. По крайней мере, мне так кажется. С гитарой в руках становишься, наоборот, более страстным, открываешься для чувства. — Он склонился к ней. — Ты ощущаешь ее вибрацию, когда играешь? Она кивнула. Потом мягко сказала: — Конечно, я ее ощущаю. Ощущаю тон. Его лицо было совсем близко. — Это так чувственно! Так сексуально, — жарко шепнул Уиллз. Марианне стало трудно дышать. Она попыталась понять, что с ней происходит. Воспоминания о подобных мгновениях таили в себе одновременно и муку, и блаженство. Постоянно возвращаясь к ним, она лишилась способности с головой погружаться в музыку — если ей и хотелось сейчас куда-нибудь погрузиться, так только в его объятия. Потом пришли слезы, принесшие вместе с облегчением еще и тоску, и жалость к себе, и новые воспоминания, которые накрыли ее словно волной, и… — Марианна! — крикнула с лестницы Белл. Марианна подняла голову, шмыгая носом. — Иду! Она положила гитару на кровать, вытащила носовой платок из коробки, стоявшей на столе, и высморкалась. Потом, скомкав платок в шарик, промокнула им глаза и подошла открыть дверь. — Что, мам? Белл увидела ее заплаканное лицо. — О, дорогая… — Все в порядке. — Ты снова плакала. Деточка моя! — Почему он не звонит? — простонала Марианна. — Почему не отвечает на электронную почту? И даже на СМС? Почему хотя бы не даст знать, что просто жив? Белл сделала пару шагов вверх по лестнице. — Он обязательно ответит, дорогая. Вот увидишь. Наверняка произошло что-то очень серьезное, и он стремится тебя уберечь. Марианна всхлипнула. — Прости меня. Извини, что снова начала. — Как бы мне хотелось тебе помочь! — Ты помогаешь, — сказала Марианна. — Ты так добра со мной! Все, все очень добры. Даже эти идиоты из Бартон-парка, которые постоянно меня дразнят. Я же понимаю, что никто из них не желает мне зла: просто они слишком глупы, чтобы понять, как бестактно поступают. — Джонно, кстати, только что звонил. Марианна присела на верхнюю ступеньку. — Надо же, какой сюрприз, — слабым голосом откликнулась она. — Как обычно, в приподнятом настроении. Не успела за Палмерами захлопнуться дверь — они уехали сегодня утром, — а он уже в ожидании новых гостей. Это вроде крестница последнего мужа миссис Дженнингс, с сестрой. Обе твоего возраста, так что Джонно приглашает нас на ужин в субботу. — Нет, — отрезала Марианна. Белл улыбнулась. — Я сказала то же самое. В том смысле, что дальше так продолжаться не может. Я сказала, что мы больше не примем ни одного приглашения из Бартон-парка. Просто недопустимо и дальше злоупотреблять их гостеприимством, пока мы не отплатим хотя бы за его малую долю. — Мама, то есть ты… — Да-да, — торжествующим тоном объявила Белл, — в субботу они все придут к нам на ланч, за исключением детей, слава тебе, Господи, в том числе обе их гостьи. Марианна тяжело вздохнула. — Представляю себе. — Нет, дорогая, — возразила Белл. — Ты их не знаешь. Может, они тебе понравятся. В конце концов, их появление очень кстати: ты хоть немного отвлечешься. Их зовут Люси и Нэнси. Люси и Нэнси Стил. После школы Маргарет собиралась поехать с ночевкой к подруге, поэтому — с нажимом напомнила она — Элинор не нужно ее забирать. Поездке предшествовали долгие переговоры по телефону и бессчетные заверения в абсолютной благонадежности принимающей стороны; в конце концов, чтобы развеять последние сомнения Белл, Элинор пришлось в свой обеденный перерыв доехать до дома, где жила подруга, и переговорить с ее матерью, дабы самолично убедиться, что сестре ничего не грозит: дом собственный, отдельный, в благополучном районе, а семья полностью заслуживает доверия. Слегка смущаясь, Элинор попыталась извиниться перед матерью подруги: — Понимаете, мы тут совсем недавно, и Магз ходит в эту школу всего пару недель, так что… Женщина рассмеялась и похлопала Элинор по плечу. — Я все понимаю, дорогая. Никаких проблем. Но даже получив подтверждение их совершенной респектабельности, Белл не успокоилась и продолжала названивать Элинор, поэтому, в очередной раз услышав сигнал телефона, та схватила трубку, не глядя на экран, и воскликнула сердитым тоном: — Ну что еще, мам?! — Это Джонно, — раздался в трубке голос сэра Джона. — О боже! Извините. Мне очень жаль. Семейные дела. — Как я тебя понимаю! Уж поверь мне. Кстати, именно поэтому я и звоню. Элинор ощутила укол тревоги. — То есть? — Мне дали от ворот поворот, — сказал сэр Джон. — Твоя мать. — В каком смысле? — У меня тут целый выводок очаровательных барышень, а твоя мама отказалась привести вас к нам, чтобы вместе поужинать. Элинор судорожно сглотнула. — Вы и так к нам очень добры. Мы же были у вас буквально… — Слушай, — перебил ее сэр Джон, — будь моя воля, вы бы ужинали у нас каждый день, честное слово. Но я не могу переубедить твою мать. А этим бедняжкам, конечно, скучно в нашей компании, хотя они, надо сказать, великолепно занимаются с детьми. Просто великолепно. Говорят, обожают малышей — и, похоже, так оно и есть. Удивительно! Так вот, слушай. Я позвонил, поскольку подумал, что раз уж твоя мать и Марианна отказались прийти, почему бы тебе не заскочить к нам по дороге домой? Элинор зажмурила глаза. — Это очень мило, но… — Никаких «но»! И думать не смей! — Джонно, — сказала Элинор, открывая глаза, — это и правда очень мило с вашей стороны, и я с удовольствием познакомилась бы с ними. Но я совершенно вымоталась. Я… — Вот и подкрепишься, если останешься на ужин! — Нет, — ответила Элинор чуть более резко, чем намеревалась. — Нет. На другом конце провода повисла короткая недоуменная пауза. Потом она услышала, как сэр Джон что-то говорит своей секретарше. Но тут его голос снова прогрохотал ей в ухо: — Тогда заезжай к нам выпить. — Ну… — Отлично, — заключил он. — Великолепно. Договорились. Заедешь выпить у нас по пути с работы. Элинор вздохнула. Сэр Джон уже повесил трубку. Она медленно опустила телефон на нижнюю полку своей чертежной доски. Тони Мазгроув посмотрел на нее поверх очков. — Проблемы с ухажером? — спросил он. Элинор состроила гримасу. — Если бы! В гостиной Бартон-парка царил полнейший хаос. Там было слишком жарко, слишком пестро и слишком шумно от кричащих детей — по крайней мере, по мнению Элинор. Две молоденькие девушки, одетые — не могла не отметить Элинор — по последней моде, сидели на полу, пытаясь схватить одного из детей, носившихся вокруг, а на диване чуть поодаль расположилась Мэри Мидлтон в нарядном кашемировом платье цвета сливок, удовлетворенно наблюдавшая за их возней. Сэр Джон вскочил с кресла, не выпуская стакана виски из рук, чтобы поприветствовать ее. — Добрый вечер, красотка, и добро пожаловать в наш вертеп. Джину с тоником? — Я бы предпочла что-нибудь безалкогольное, — отозвалась Элинор. — Ни в коем случае! — воскликнул сэр Джон. — Нет! Ты же убьешь все веселье. Выпей вина, раз уж отказалась от джина. Пойду принесу бутылочку. И не смей возражать! Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда мне перечат. Элинор пожала плечами, уступая его напору. — Ну хорошо. — Вот и молодец. Так гораздо лучше. Сейчас вернусь. Элинор окинула взглядом гостиную. Одна из девушек, сидящих на полу, с хорошеньким остреньким личиком, обрамленным тщательно завитыми локонами, поймала ее взгляд, поднялась и пошла к Элинор, протягивая руку и улыбаясь. На руке позвякивали браслеты с подвесками; ноготки сверкали безукоризненным маникюром. — Кажется, Элинор? — Совершенно верно. — А я Люси. Люси Стил. — Она обернулась и посмотрела на другую девушку. — А это моя сестра Нэнси. Крестница покойного мистера Дженнингса. Элинор кивнула. — Мы приехали на выходные, — продолжала Люси. — Чудесный дом! Ты обязательно должна посмотреть мою спальню. Там запросто поместится вся наша квартира, честное слово! И ребятишки — до чего славные! Ни минуты на месте не усидят. — Это уж точно. — А хозяйка так просто великолепна, — воскликнула Люси. — Ты согласна? Я имею в виду леди Эм. Какие наряды, а фигура! Ни за что не подумаешь, что у нее четверо детей, правда? Потрясающе. Элинор посмотрела на Мэри Мидлтон, сидевшую на диване в другом конце гостиной. Та в этот момент наблюдала, как двое ее старших сыновей пытаются повалить сестру Люси на ковер — один из них при этом изо всех сил тянул ее за волосы, — однако и не думала призывать их к порядку. — Как, по-твоему, с твоей сестрой все нормально? — обеспокоенно поинтересовалась Элинор. Люси бросила беглый взгляд через плечо. — О, Нэнси в полном порядке. Она способна сама позаботиться о себе. Тут Нэнси издала негромкий, но отчетливый крик боли и схватилась за голову руками. Мэри без особой поспешности привстала с дивана и ласково пожурила детей: — Мальчики, будьте осторожнее! — Ну-ка кыш! — взревел сэр Джон, как раз возвратившийся в гостиную; в одной руке он нес для Элинор бокал вина размером с небольшое ведерко. — Оставьте бедняжку в покое, сейчас же! — Джонно, — неодобрительно покосилась на него жена, — они просто играют, благослови их Господь! Нэнси Стил кое-как поднялась на ноги и оправила костюм. Потом храбро улыбнулась, продемонстрировав длинные, неестественно белые зубы. — Все ок, — выдохнула она. — Я в порядке. Детишки в порядке. Без проблем. — Нэнси, — сказал сэр Джон, — познакомься с Элинор. Элинор живет… — Ой, — перебила его Нэнси, подходя к Элинор и протягивая ей руку с длинными акриловыми ногтями, — я же слышала про тебя! Правда ведь, Люс? Ты жила в Норленде, да? Мы все-все знаем про Норленд. Элинор коротко пожала протянутую руку, стремясь как можно скорее освободиться от нее. — О! Нэнси многозначительно посмотрела на сэра Джона. Потом сказала, кивая: — Да-да! И знаем про мистера Ф. Чесслово! — Нэнси! — одернула ее сестра. Элинор упорно не отрывала глаз от бокала. — Нам все известно! — повторила Нэнси. Она поправила свои идеально уложенные волосы, которые, стоило ей убрать руку, тут же вернулись в прежнее положение. — Мы в курсе, что твоя сестра закрутила роман с настоящим красавчиком, ну а ты следующая. Сюрприз! — Она ловко ткнула сэра Джона локтем в бок. — Мы даже знакомы с мистером Ф! Да, Люс? Люси отвернулась в сторону и принялась теребить браслеты у себя на руке. — Разве что немного… — Люс! Прекрасно знаем! Через дядю Питера. Внезапно гостиную огласил возмущенный детский рев. Все как по команде обернулись: Мэри Мидлтон держала на руках трехлетнюю Анну-Марию, брыкавшуюся изо всех сил, и взволнованно восклицала: — Прости, прости, дорогая, глупая мама, неосторожная мама с ее ужасной брошкой уколола малютку Анну, извини, птичка моя, извини, котенок! Сэр Джон пробился вперед. — Что случилось? — Она уколола ручку о мою брошь! Свою крошечную ручку! Сэр Джон схватил дочь за руку, которой она молотила по воздуху, и попытался ее осмотреть. — Я ничего не вижу. — Вот же! — вскричала Мэри. — Вот тут! Анна-Мария вырвала руку из отцовской ладони, запрокинула голову и с новой силой разразилась отчаянным ревом. — Эти малыши просто лапочки, — сказала Нэнси Стил. — Очаровашки, — эхом откликнулась Люси, хотя и не слишком уверенно. Элинор поглядела на обеих сестер. Потом сделала шаг назад и поставила нетронутый бокал с вином на ближайшую ровную поверхность. — Думаю, мне лучше уйти, — сказала она. — Не прощаясь. Желаю приятного вечера. Ей удалось изобразить на лице улыбку. — Скоро увидимся. В конце субботнего ланча в Бартон-коттедже, на протяжении которого Марианна не проронила ни слова, глядя в окно поверх голов гостей, Люси Стил последовала за Элинор на кухню. — Я помогу тебе сварить кофе. Элинор не без труда сгрузила кучу тарелок из-под пудинга на заставленный посудой стол. — Не стоит. — Нет-нет, позволь мне. Только погляди, сколько всего надо перемыть! — Я привыкла. Люси и ухом не повела. Она отвернула кран и пустила в раковину горячую воду. Потом, доверительным тоном, сказала: — Мне очень неловко за Нэнси. Эти постоянные разговоры об ухажерах… Боюсь, они занимают все ее мысли. А тот парень в Эксетере, Брайан Роуз, о котором она все время упоминала, он, видишь ли, хм… в общем, она, конечно, моя сестра, но это уж чересчур. Мне так неудобно! Где у вас перчатки? — Перчатки? — Чтобы мыть посуду. Резиновые перчатки. Ну, ты знаешь. Элинор покачала головой. — Извини. Мы моем посуду без перчаток. Голыми руками. Люси принялась сворачивать волосы в импровизированный узел на затылке. — Не страшно. О чем это я? Ах да, бедняжка Нэнси. К сожалению, она только и думает, что о парнях и о сумках. — Сумках? — Ну да. Сумочках, — сказала Люси. Она взяла бутылку с жидкостью для мытья посуды и щедро плеснула из нее в раковину, полную воды. Потом, делая вид, что поглощена своим занятием, принялась взбивать мыльную пену, как будто мимоходом заметив: — А ты знакома с миссис Ф? Элинор, счищавшая с тарелок остатки еды, остолбенела. — С кем? — С миссис Феррарс. Матерью Эда. — Нет, — отрезала Элинор. — И очень этому рада. Она же монстр в материнском обличье. Люси немного помолчала, а потом сказала, отворачиваясь от раковины: — Очень жаль. Я думала, вы знакомы. Надеялась… что ты сможешь дать мне совет. Элинор поставила тарелку на стол. — Извини, — сказала она, — но я не понимаю… Люси поглядела вниз, на свои мокрые руки. Казалось, ей надо принять какое-то решение. Потом она подняла глаза и в упор взглянула на Элинор. — Ты умеешь хранить секреты? — Конечно, но стоит ли… Люси подняла вверх одну руку. — Я знаю, что могу тебе доверять, — торжественно провозгласила она. — В тот самый миг, когда ты вошла в гостиную Бартон-парка, я поняла, что ты человек надежный. — Спасибо, — ответила Элинор, берясь за следующую тарелку, — только я никак не возьму в толк, какой совет тебе нужен и при чем тут миссис Феррарс. — О, пока ни при чем, — сказала Люси. — Пока ни при чем. Но вскоре все может измениться. Очень, очень скоро. Она застенчиво улыбнулась собственным мыслям с таким видом, будто выдает какой-то страшный секрет. Элинор отставила тарелки, обошла вокруг стола и встала напротив нее. — Ты что, встречаешься с братом Эдварда? Ты это пытаешься мне сказать? Вы встречаетесь с Робертом, а он никак не решится рассказать о вас матери? Люси поглядела в лицо Элинор — широко распахнутыми простодушными глазами. На ее лице сияла улыбка. — О, — мягко произнесла она, — не с Робертом. Он законченный тупица. Я говорю об Эдварде. — Она сделала секундную паузу и добавила: — Моем Эдварде. Элинор застыла на месте. Ей казалось, что все вокруг замерло, даже ее дыхание. Тем не менее, несмотря на шок, она заметила, что Люси пристально за ней наблюдает. Невероятным усилием воли она заставила себя заговорить: — Надо же… — Я знаю, — подхватила Люси, — так здорово! Но мне ужасно тяжело держать это в тайне. С тобой все в порядке? Элинор кивнула. Она ощутила, как по ее телу пробегает дрожь: казалось, будто организм проверяет, способен ли он работать дальше или нет. — Эд хотел, чтобы я сама тебе рассказала, — продолжала Люси. — Он очень высокого мнения о тебе и твоей семьей. Ты ему как сестра. — Эд хотел, чтобы ты рассказала мне… — Ну, я уверена, что он хотел бы, чтобы я тебе рассказала. Ты же знаешь, как трудно ему выражать свои чувства — иногда он меня прямо-таки с ума этим сводит! Но самое главное, что мы… — она многозначительно умолкла. Элинор, которой хватало сил только на то, чтобы заставлять себя дышать и пытаться не выдать своих переживаний, замерла в ожидании. — В общем, — сказала Люси, — он мой. Она отвела глаза, словно мысленно говорила с кем-то, находившимся далеко отсюда. — Мы с ним, можно сказать, помолвлены. По крайней мере, вот что у меня есть. Она запустила руку за ворот блузки и вытащила оттуда цепочку, крепко сжимая ее в кулаке, чтобы показать, что собирается поделиться чем-то тайным и сугубо личным. — Надо же, — снова произнесла Элинор. Собственный голос доносился до нее словно издалека. — Я не знала даже, что вы знакомы, не говоря уже про… — О да, — кивнула Люси, шагнув поближе к ней. — Да. Мой дядюшка Питер руководит подготовительными курсами в Плимуте. Эд там учился. Он тебе не рассказывал? А мы с Нэнси выросли в Плимуте. Постоянно крутились у дяди Питера. Питера Пратта. Он Эду как отец. Элинор постепенно приходила в себя. — Но Эд никогда не говорил, что… — Само собой! Он же такой застенчивый. К тому же, мать у него настоящая ведьма, поэтому нам пришлось все хранить в секрете, буквально от всех. Но не так давно мы с ним встретились на вечеринке у общих друзей, и я сразу все поняла. В тот самый момент, как его увидела. Я знала, всегда знала! Мы словно и не разлучались. Бедняжка, в тот вечер он так напился! Прямо-таки вдрызг. Думаю, это от радости, что мы встретились снова. Я благодарю Бога, Элинор, что в тот вечер смогла присмотреть за ним — он был в ужасном состоянии. Она сделала паузу и одарила Элинор шаловливой улыбкой. — На следующий день мы с ним пошли по магазинам. — Она разжала кулак и показала Элинор цепочку. На ней было кольцо, гладкая серебряная полоса с небольшим зеленым камнем. — Мы купили их, — сказала Люси, — для нас обоих. Он сначала не хотел покупать себе кольцо — знаешь, обычные мужские предрассудки, мол, это будет слишком по-девчачьи, но я его уговорила. А теперь он пишет мне СМС постоянно. Хочешь посмотреть? Целые сотни. Правда, я не смогу дать тебе их прочитать, но ты же не обидишься? Я сказала, что как только мне исполнится двадцать один — в ту же самую минуту! не могу дождаться! — мы всем-всем расскажем. Если честно, Элли — можно мне называть тебя Элли? — это станет для меня громадным облегчением. Я ненавижу секреты, просто ненавижу! Я жутко подавлена тем, что приходится все хранить в тайне, да еще беспокоюсь, что Нэнси нас выдаст: она такая болтушка и готова всю подноготную выложить первому встречному, а ведь ей одной про нас известно. Бог мой, как только мне вытерпеть! Элинор посмотрела на нее и спросила с напускным равнодушием: — Только зачем такая таинственность? Почему вам просто не пожениться? Люси тяжко вздохнула, взяла первое оказавшееся под рукой чайное полотенце и поднесла его к глазам, словно промокая навернувшиеся вдруг слезы. — Эд говорит, что сейчас не время. Он не может жениться, пока не определится в жизни. Не хочет обрекать меня на нищету. — А ты не работаешь? Люси задрала подбородок. — Я терапевт. — Что-что? — Рефлексотерапевт. Делаю точечный массаж. — А-а… — К сожалению, моего заработка недостаточно, чтобы прожить на него вдвоем. При мысли об этом у меня просто сердце разрывается! Элинор выпрямила спину. — Не сомневаюсь. — Я просто подумала, — снова заговорила Люси преувеличенно звонким голоском, — что если ты знакома с его матерью, то сможешь помочь мне ее переубедить. Видишь ли, мы оба так переживаем! Эдвард не показался тебе подавленным, когда приезжал повидаться с вами? Он ведь приехал прямо от меня. Нам так тяжело было с ним проститься! Просто кошмар! Нам необходимо что-то предпринять. Необходимо! Ты согласна? Кухонная дверь распахнулась: на пороге стояла Маргарет с огромным блюдом из-под их фирменного яблочного пирога. — Что тут происходит? — Ничего, — ответила Элинор. Люси заговорщицки улыбнулась ей в ответ и шагнула к Маргарет, чтобы освободить ее от громоздкой ноши. — Твоя чудесная сестра, — сказала она, — помогает мне распутать кое-какой сложный узел в моей жизни. Только и всего. Вытаращившись на нее, Маргарет выпустила из рук блюдо. Потом пожала плечами. — Мне все равно, — буркнула она. Часть вторая 1 В эту ночь Элинор так и не смогла заснуть. Она слушала, как бьют часы на бартонской церкви, напоминая о безвозвратно уходящем времени; наконец, в пять утра, она вылезла из кровати, набросила старый отцовский кардиган, надела шерстяные носки и на цыпочках спустилась в кухню. Там царила тишина, нарушаемая разве что мерным гудением холодильника, и было хоть и не особенно тепло, но все же теплее, чем в остальных комнатах. Элинор зажгла лампу над столом, потом включила чайник; достала кружку и коробку с чаем в пакетиках, а в холодильнике отыскала блюдо с остатками запеченной картошки — почему-то ей показалось, что именно картошка ее утешит и придаст сил. Уже наступило воскресенье; остальные члены семьи должны были проснуться только через несколько часов. Элинор заварила себе чаю и устроилась с ним и холодной картошкой за кухонным столом, поставив ноги в шерстяных носках на перекладину стула и пониже натянув рукава кардигана, превратив их в подобие варежек. Рукава закрывали кисти рук, но не пальцы, на одном из которых было надето серебряное кольцо, подаренное ей Эдвардом в Норленде. Накануне, после разговора с Люси, она вытащила его из шкатулки с ключами и скрепками для бумаг и надела на палец. Правда, не сразу. Поначалу Элинор чувствовала себя униженной и раздавленной. Стоило ей, наконец, оказаться в одиночестве у себя в комнате, она бросилась на кровать, уткнувшись лицом в подушку, и разрыдалась от обиды за то, что позволила Эдварду сделать из себя дуру, в то время как он оказался классическим обманщиком и подлецом, не заслуживающим доверия. Однако когда первый приступ отчаяния и жалости к себе прошел и к ней вернулась способность размышлять здраво, Элинор попыталась оценить ситуацию более спокойно и, пожалуй, сказала она сама себе, переворачиваясь на спину и устремляя взгляд в потолок, более справедливо. Нельзя забывать, что ему было всего шестнадцать, его выгнали из школы и с позором услали на курсы в Плимут, где он должен был подготовиться к экзаменам и постараться получить аттестат. Тут-то на сцене и появилась Люси — уже весьма хитрая, несмотря на свои четырнадцать лет, — которая очень, очень ему сочувствовала и которая со временем превратилась в целеустремленную шестнадцатилетнюю особу, отлично представляющую себе масштабы состояния, сколоченного его отцом. Скорее всего, у них был секс — надо постараться не думать об этом, — за которым последовало обещание верности и общего будущего, на котором Люси, как поняла Элинор, пару часов проведя в ее обществе, наверняка особенно настаивала. Она выбралась из постели и подошла к комоду, где выстроились в ряд индийские лаковые шкатулки. Эдвард, говорила она себе, копаясь среди скрепок в поисках кольца, по натуре не был ни обманщиком, ни манипулятором. Он был добросердечный, привязчивый, мягкий и мечтал о семье. Отверженный родными, он повел себя как многие подростки в подобной ситуации, искренне привязавшись к тем, кто проявил к нему доброту, — в данном случае это оказались Стилы и Пратты в Плимуте. Люси была частью семьи, только и всего. Теперь, вспоминая, каким угрюмым казался Эдвард в свой последний приезд, она была склонна расценивать его состояние как результат бесцеремонного давления со стороны Люси и страха перед матерью. Она отыскала кольцо и надела его на безымянный палец правой руки — он сам выбрал этот палец, когда дарил ей его. Эдвард, как она теперь понимала, находился в безвыходном положении, с какой стороны ни посмотри. Со всех сторон он был окружен женщинами, требующими от него того, что он никак не мог им дать. Вот почему я, думала Элинор, сидя за кухонным столом с кружкой чая в руках, оказалась для него «хорошим парнем», тем, кого он выбрал по собственной воле, только из-за того, что я… и правда ему приглянулась. Но он ничего не может изменить, потому что не знает, как быть с Люси, не говоря уже о матери. И хотя я отнюдь не в восторге от того, что Эдвард не может дать отпор ни одной из них, я верю в то, что он не лицемер и не стремился специально меня обмануть. И мне от этого гораздо легче, потому что, когда я думаю о нем, у меня сжимается сердце от желания ему помочь, я хочу, чтобы он нашел свой путь, свое предназначение и снова начал улыбаться. Дверь кухни распахнулась. На пороге стояла Белл, закутанная в одеяло, словно в гигантскую шаль. Заспанная, она отчаянно моргала глазами. — Я заглянула в твою комнату, Элли, но тебя там не было. — Нет, мам. Я сижу здесь. — Вижу, — сказала Белл. Потом поглядела на тарелку, стоящую на столе. — И ешь картошку. — Совсем немножко. Белл подошла поближе и вгляделась в лицо дочери. — Дорогая, с тобой все в порядке? Может, ты хочешь о чем-то со мной поговорить? Элинор осталась сидеть, как сидела, изобразив на лице широкую беззаботную улыбку. — Нет, мама. Спасибо. — Она поставила кружку на стол. — У меня все в порядке. Правда. Налить тебе тоже чаю? — У меня ужасно доброе сердце, — сказала Люси Стил, разглядывая громоздившуюся на кухонном столе Бартон-парка кучу разноцветных пластмассовых обломков. — Я обещала починить этот конструктор. Анна-Мария так плакала, когда ее отец на него наступил, что я просто не могла удержаться и сказала ее матери, что непременно его починю, поэтому… Она сделала паузу. Элинор молчала. С их совместного ланча в Бартон-коттедже прошла неделя, и все это время Элинор неоднократно заново разочаровывалась в Эдварде, потом оправдывала его, потом грешила на Люси, заставляла себя не думать о ней, зарекалась ему звонить, писала СМС и сразу же их стирала — снова и снова, по одному и тому же бесконечному, изматывающему кругу. В конце концов, Элинор решила еще раз переговорить с Люси и постараться вызнать какие-нибудь подробности, чтобы — при хорошем раскладе — развеять хотя бы самые мрачные свои опасения, либо — при плохом — знать, во что она умудрилась ввязаться. Вот почему Элинор сейчас стояла в образцовой кухне Бартон-парка, созерцая обломки замка принцессы Полли Покет, принадлежавшего Анне-Марии Мидлтон, которая ни разу с ним не играла; тем не менее, стоило сэру Джону, ее рассеянному и неуклюжему отцу, случайно наступить на замок и раздавить его ногой, тот стал для Анны-Марии самой драгоценной вещью на свете, без которой она не мыслила своего существования. — Не представляю, что тут можно сделать, — сказала Мэри Мидлтон, собирая с пола обломки. — Бедненькая моя крошка! Замок ей так нравился. Даже не знаю, как ей сказать, что его уже не починишь. Люси присела возле нее на корточки, старательно изображая такую же озабоченность. — Наверняка что-то еще можно сделать. Уверена, я его починю. Я справлялась с поломками и похуже. К тому же, Элинор здесь. Она мне поможет. — И Марианна, — напомнила Мэри Мидлтон, высыпая пригоршню разноцветных обломков Люси в ладони. Марианна, которая согласилась поехать в Бартон-парк только при условии, что это будет исключительно визит вежливости, всего лишь на чашечку чая, немедленно воспротивилась: — Я собиралась почитать, — безапелляционно заявила она. — Читать! — воскликнула Мэри. — Читать? Средь бела дня? — Она поднялась на ноги. Марианна окинула взглядом развалины пластмассового замка и сделала шаг в сторону двери. — Нет уж, — сказала она, — я не собираюсь тратить время, копаясь в каком-то мусоре. Мэри негромко охнула. Потом укоряюще поглядела на Элинор, словно поведение Марианны бросало тень на всю их семью. — Твоя сестра… — Она не особенно ладит с мелкой работой, — поспешно ответила та. — У нее недостаточно ловкие руки. Мэри проводила Марианну ледяным взглядом в спину. — Но им хватает ловкости, чтобы играть на гитаре. Элинор сказала: — Я помогу Люси. — О, правда? Мэри повернулась и наградила их обеих очаровательной улыбкой. — Как мило с вашей стороны! Ко мне с минуты на минуту должны заглянуть знакомые поиграть в бридж. Не могу же я их бросить! Теперь, стоя над столом, Люси посетовала: — Понимаешь, я забываю обо всем, когда дело касается таких милых крошек. Они просто веревки из меня вьют. Элинор выбирала из кучи осколки одного цвета. — Я не против тебе помочь. — Правда? А я-то всю неделю — надо же, мы здесь уже целую неделю! — думала, что расстроила тебя. Элинор спокойно посмотрела Люси в лицо. — Расстроила? Тем, что рассказала свой секрет? — Ну, — сказала Люси, опять сворачивая волосы в узел, — в общем-то, да. Такой секрет. Элинор взяла в руки два обломка пластмассы перламутрового зеленого цвета и попыталась соединить их между собой. — Думаю, тебе надо было облегчить душу. — Облегчить душу? — Поделиться с кем-нибудь. Рассказать, что ты помолвлена с парнем, который шагу не может ступить, не посоветовавшись со своей мамашей. Слушай, это вообще можно починить? Люси осторожно переспросила: — Что ты имеешь в виду? — Мидлтоны могут позволить себе хоть тысячу новых замков для Полли Покет. — Нет, я… — А-а, — сказала Элинор, откладывая зеленые куски пластмассы. — Я хотела сказать, что вы, должно быть, без ума друг от друга, раз поддерживали связь все это время, но до сих пор не поставили его мать в известность и вообще не сделали никаких решительных шагов. Повисла короткая пауза. Люси вытащила из упаковки новенький тюбик клея и принялась с преувеличенным вниманием отвинчивать колпачок. — Я не могу просить его от всего отказаться ради меня, — с напускной чопорностью заявила она. — Это не в моих правилах. Мать вполне способна лишить его наследства, и тогда получится, что Фанни и Роберт получат громадные суммы, а он останется ни с чем — по моей вине. Элинор взяла со стола розовую башенку и покрутила ее в руках. — А разве деньги бывают только в виде наследства? Почему бы вам самим не заработать, тебе и ему? Люси вздохнула. — Думаю, ты и сама знаешь. Эдвард, конечно, лапочка, и я его обожаю, но он такой непрактичный! До сих пор не может решить, чем будет заниматься в жизни. Просто ужас! Элинор молча смотрела, как Люси выбирает из кучи пластмассовые обломки и склеивает их в миниатюрный мостик. Делая вид, что полностью поглощена своим занятием, та заговорила снова: — По крайней мере я знаю, что у него нет других девушек. Эд не такой. Он однолюб. Появись у него другая, я бы сразу почувствовала. Я ведь ужасно ревнива и никому не даю второго шанса — да-да, никому! Я знаю, что он полностью от меня зависит. Вот почему я не могу его подвести, не могу его бросить и покончить со всем этим, хотя и боюсь того, что может случиться, если его мать про нас узнает. — Может, — предположила Элинор, подумав, что могла бы сказать в такой ситуации Маргарет, — она скоро умрет? Люси тоненько ойкнула, а потом хихикнула. — На это я не рассчитываю. Ей только-только перевалило за шестьдесят. Элинор продолжала вертеть в руках башенку, словно размышляя, как ее починить. Люси заметила: — Я ведь даже не знакома с Фанни. — А я — с Робертом. Та улыбнулась. — Да он полный идиот. Нет, конечно, с ним весело, но он такой недалекий: одни вечеринки да сплетни на уме. Совсем не похож на Эда. Стараясь сохранять спокойствие, Элинор спросила: — Почему бы вам просто не расторгнуть помолвку? Люси отложила тюбик с клеем. — Ты мне это советуешь? — едва ли не с угрозой сказала она. — Нет, — ответила Элинор. — Точно? — Какая разница? Ты же не обязана следовать моим советам, если они тебе не подходят. — Тогда зачем, — продолжала Люси, — об этом говорить? — Ты спрашивала мое мнение. Объективное. В прошлые выходные. — И это, значит, оно и есть? — Да. — Пожалуй, — сказала Люси, — ты и правда объективна. У тебя ведь нет никакой личной заинтересованности, да? Конечно, откуда ей взяться. Элинор пожала плечами. — Именно так. Люси склонилась над столом. Кольцо на цепочке выскользнуло из-за ворота блузки, и она легонько дотронулась до него рукой. Элинор посмотрела на собственный палец без кольца. По какому наитию сегодня утром она сняла его и положила обратно в лаковую шкатулку со скрепками? Люси улыбнулась, разглядывая цепочку с кольцом. — Думаю, я смогу заставить миссис Феррарс изменить свое мнение, — сказала она. — Вот увидишь. Когда буду в Лондоне. — Ты едешь в Лондон? — Да, — ответила Люси. Потом сделала паузу и добавила с едва заметной, но отчетливой ноткой торжества: — Повидаться с Эдвардом. — Ты не спишь? — прошептала Марианна. Элинор открыла глаза, увидела, что в спальне еще темно, и закрыла их снова. — Нет. — Пожалуйста, Элли! Элинор потеснилась на кровати, сдвинувшись к стенке. Марианна скользнула к ней под одеяло и натянула его до подбородка. — Ой! Ноги у тебя просто ледяные! — Элли! — Что? — Ты поедешь со мной в Лондон? Элинор перевернулась на спину. — В Лондон? О чем ты говоришь? — Сегодня, — сказала Марианна, — в Бартон-парке, пока ты была на кухне с Люси, миссис Джей оттеснила меня в угол и стала уговаривать: мол, она спит и видит, как бы перевезти нас к себе в Лондон, потому что нам тут наверняка ужасно скучно — ни развлечений, ни магазинов… — Не глупи. — Что тут глупого? — Ну, — заметила Элинор, — для начала, ты терпеть не можешь миссис Джей. — Могу. Элинор бросила косой взгляд на сестру. Даже в полутьме ее профиль выглядел безупречно, подсвеченный электронными цифрами на табло стоявшего на тумбочке радиоприемника. — Эм, ты же всем говорила, что она настоящая жаба. Бесцеремонная, громогласная и фамильярная. — Ну, — невозмутимо сказала Марианна, — я, пожалуй, немного погорячилась. У нее квартира на Портман-сквер. Элинор выждала несколько секунд, а потом спросила: — Ты уже говорила с мамой? — Она полностью «за». — За то, чтобы услать тебя в Лондон, где ты сломя голову бросишься разыскивать Уиллза? Марианна завозилась под одеялом. — Как грубо! — Зато точно, — отрезала Элинор. — Надо же, миссис Джей и квартира поблизости от Оксфорд-стрит в мгновение ока перестают быть вульгарными и невыносимыми и становятся единственно желанными только потому, что Портман-сквер совсем недалеко от Кингз-роуд! Судя по тону, которым отвечала Марианна, она заранее все продумала. — Понимаешь, ему, наверное, будет легче, если я возьму инициативу на себя. Он полностью мне доверяет, как и я ему. Иногда даже очень сильным людям вроде него требуется рука помощи. — И ты, с твоим огромным опытом покорения мужских сердец, знаешь, как ему ее подать? Марианна повернулась на бок, лицом к Элинор, и с горячностью воскликнула: — Элли, я должна ехать! Здесь я просто схожу с ума; я словно в тюрьме, в плену у своей никчемности и скуки. Я должна знать, что с ним происходит! Элинор спросила: — А ты смотрела в Фейсбуке? — Он там не появлялся. С тех самых пор, как уехал отсюда. И он не поменял статус в сети, по-прежнему свободен. Элинор вздохнула. — Эм, ты очень рискуешь! — Риск меня не пугает. Я люблю рисковать — по крайней мере, это лучше, чем просто сидеть на месте. — Но мама… — Она полностью «за», — повторила Марианна. — Говорит, мне надо уехать, немного отвлечься, развеяться… Элинор тоже повернулась лицом к сестре и мрачно сказала: — Вместо того чтобы развеиваться, тебе стоило бы подумать о своем будущем. Станешь ли ты и дальше изучать музыку, будешь ли преподавать, поступишь ли в уни… — Элли, я не могу! — Нет, можешь! По щекам Марианны покатились слезы. — Умоляю, не заставляй меня. Пожалуйста, не надо! — Я тебя не заставляю. Просто хочу, чтобы ты поняла, что твоя дальнейшая жизнь зависит от твоих собственных решений, а не от парня, с которым ты едва знакома! — Не смей так говорить! — Но это правда. Марианна шмыгнула носом и отвернулась. — Для тебя может быть, а для меня — нет. Элинор опять вздохнула. — Ладно. — Элли! Едем со мной. — Куда? — В Лондон. — Эм, я не могу поехать в Лондон. У меня же работа! В темноте Марианна вытянула руки над головой и переплела пальцы. — Тогда приезжай хотя бы по выходным. — А как же мама? — Она не станет возражать. Ей нравится, когда мы проводим время вместе. — Ладно, может быть. Только почему ты заговорила про выходные? Как долго ты собираешься там оставаться? — Сколько понадобится. — Понадобится для чего? — Для того, — голос Марианны был полон надежды, — чтобы разыскать Уиллза. И поговорить с ним. Она повернула голову и улыбнулась. — Тогда я буду знать, что будет с нами и с нашим будущим. А уж тогда смогу подумать и обо всех тех скучных вещах, которые тебя беспокоят. Марианна опустила руки и коснулась пальцами щеки Элинор. — Обещаю, — прошептала она. — Я обещаю. 2 — Глупости, — отрезала миссис Дженнингс, — наверняка у вас найдется время для чашечки кофе. Билл Брэндон посмотрел на часы. — Дело в том, что мне… Миссис Дженнингс подхватила его под руку. — Мы не виделись уже несколько недель, и тут я вдруг натыкаюсь на вас возле метро… — она сделала паузу и вопросительно взглянула на него, — на станции Бонд-стрит. Где это вы были? Билл Брэндон вздохнул, словно вежливость вынуждала его выдать информацию, которую он предпочел бы сохранить в тайне. — В Майлз-Энд. — Майлз-Энд? Что могло вам понадобиться в Майлз-Энд? — Я должен был заглянуть в госпиталь, — терпеливо объяснил он. — В отделение по лечению зависимостей. — О, — вскричала миссис Дженнингс, словно сделав важное открытие, — вот оно что! Наверное, в связи с кем-то из ваших пациентов в Делафорде! Лицо Билла Брэндона осталось таким же непроницаемым, хоть он и попытался изобразить на нем улыбку. — А сейчас мне надо обратно, — сказал он, высвобождая руку. — Куда? — В Делафорд. — Вы поедете туда не раньше, — твердо заявила миссис Дженнингс, — чем выпьете со мной чашечку кофе. Она наклонилась к нему. — Мне надо о многом вам рассказать. Он смерил ее взглядом, словно видел в первый раз. — Да? Она улыбнулась и кивнула. — Да, дорогой. Именно так. Угадайте, кто сейчас гостит в моем доме? — Я не могу… Она выпустила его руку и воскликнула так, будто была уверена, что теперь-то полностью завладеет его вниманием: — Марианна! Они расположились за столиком кафе «Доллиз» в «Селфриджес», и Билл Брэндон заказал себе черный кофе, отчего миссис Дженнингс пришла в страшное негодование. — Прошу, попробуйте морковный торт, дорогой, — принялась упрашивать она. — Или хотя бы ореховый капучино. Ну же, Билл, вы слишком похудели, а это мужчине не на пользу, уж поверьте. Он на мгновение прикрыл глаза. — Черный кофе, пожалуйста. — Но… — Только кофе. — Джонно заставил бы вас съесть торт. — Но его здесь нет. — Ладно, — сказала миссис Дженнингс, берясь за ложку, чтобы размешать свой гигантский капучино с шоколадом, — как хотите. Итак, к делу. Марианна Дэшвуд день за днем обливается слезами в моей гостевой спальне, и это меня здорово беспокоит. Не глядя на нее, Билл негромко заметил: — Я слышал, что она в Лондоне. — От кого? А, наверно, от Джонно! — Да. — Тогда почему, — спросила Эбигейл Дженнингс, решительно откладывая в сторону ложку, — вы до сих пор не зашли проведать нас? Вы же знаете, я всегда вам рада. — Я был занят. — Это чем же? Билл Брэндон бросил на нее короткий взгляд. Потом устало ответил: — Эбигейл, мои дела вас не касаются. — Но они были связаны с Делафордом? — Возможно. — Или с вашей загадочной дочерью? Билл отпил глоток из своей чашки. — У меня ее нет. — Тогда почему… — Эбигейл, — перебил он ее, — можем мы вернуться к Марианне? — Ага! Я так и знала, что на этот крючок вы точно попадетесь! — Ладно, попался, — терпеливо согласился он. — И хочу знать, как у нее дела. — Так себе, — ответила миссис Дженнингс. — Она совершенно несчастна. Ах, Билл, дорогой, сердце ее разбито! Я пыталась пройтись с ней по магазинам, чтобы немного ее развеселить, повела на Бонд-стрит — покажите мне хоть одну девушку на всем белом свете, которая не будет рада походу на Бонд-стрит, — и поначалу мне даже показалось, что она немножко воспрянула, но тут я поняла — кажется, мы были в «Фенвике», — что она разглядывает не сумочки и украшения, как любая нормальная девушка, а людей, словно Уиллз может внезапно выскочить из-за прилавка с косметикой. Находиться рядом с ней одновременно и грустно, и утомительно. Пару дней назад она заметила пропущенный вызов у себя на мобильном и сразу же бросилась звонить ему, но оказалось, что его номер заблокирован. В любом случае, это наверняка был не он, его и в Лондоне-то, скорее всего, нету… — Он здесь, — коротко возразил Билл. Миссис Дженнингс поставила чашку, которую только что взяла в руки, так что та негромко звякнула о блюдце. — Да что вы! Неужели? — Джон Уиллоби в Лондоне, — медленно повторил Билл. — Он только что заключил важную сделку. Очень важную — для него. Миссис Дженнингс склонилась над столом, пристально глядя ему в глаза. — Билл… — Думаю, нет причин держать это в тайне, — сказал он. — Новость только что опубликовали в газетах. — Только не в моей газете. Билл добродушно ухмыльнулся. — Да, Эбигейл. Не в вашей. Сделки с недвижимостью интересуют вашу газету только в том случае, если они подозрительны. Здесь же, насколько мне известно, все законно, просто сделка очень крупная. Джон Уиллоби был посредником при продаже очень дорогих апартаментов в одной их этих новых башен в Найтсбридже — квартиру купил греческий миллионер, решивший вывезти часть своих евромиллионов из Афин. Эбигейл Дженнингс откинулась на спинку стула. — Я в шоке! Не думала, что у этого мальчишки есть хоть намек на предпринимательскую жилку. И какую он получит комиссию? Билл рассмеялся. — Дорогая Эбигейл, я понятия не имею. — Тогда расскажите, что это за грек? Он занимается судостроением? Билл пожал плечами. — Просто грек, миссис Джей, какой-то Гандрис или Чандрис, или Нархос: я не запомнил фамилию. Мне ничего о нем не известно, кроме того, что он купил дорогущие апартаменты при посредничестве Джона Уиллоби, вынудив его тем самым задержаться в Лондоне. Миссис Дженнингс внезапно посерьезнела. — В Лондоне, но не с Марианной. — И слава богу. — Билл, дорогой, она-то считает совсем по-другому! Каков прохвост! — Думаю, — спокойно заметил Билл, — это еще слишком мягко сказано. — А Марианна, бедняжка, такая красавица — вот только денег у нее нет. Билл Брэндон молча допил кофе и отодвинул чашку. Потом спросил: — А как ее сестра? Как поживает Элинор? — О, дорогой, она такая молодец! Прекрасно показала себя на работе — той, что вы нашли для нее. Насколько мне известно, ею все очень довольны; похоже, у нее правильное отношение к жизни — в отличие от остальных членов ее семьи. Кстати, дорогой, в эти выходные она приедет повидать сестру. Если честно, я ей признательна. Очень нелегко в одиночку пытаться развлечь Марианну. Я хочу отправить их обеих на свадьбу — старая подружка Шарлотты, Сьюзи Мартино, выходит замуж. Помните ее? Думаю, там будет весело. Масса старых знакомых. Я попросила Шарлотту договориться о приглашении. Джонно и Мэри тоже приедут из Бартона — Сьюзи училась с моими девочками в школе. Так что там будет кому присмотреть за Марианной и Элинор. Внезапно она замолчала и пристально посмотрела на него, словно вспомнив о чем-то важном. — Билл, дорогой… Усилием воли он заставил себя отвлечься от мыслей, в которые был погружен. — Я буду рад повидаться с Элинор. — Билл, — сказала миссис Дженнингс, — Билл. У этого грека есть дочь? Маргарет молча сидела в машине, на которой они с сестрой теперь возвращались по вечерам домой. Стоило ей усесться на переднем сиденье — по ее требованию Элинор останавливалась за углом, чтобы одноклассники не увидели, на какой развалюхе им приходится ездить, — как она разразилась пространной тирадой на тему несправедливости жизни и нарушенных обещаний, мол, «Астон Мартин» ей теперь и не светит. В ответ Элинор, измотанная постоянной тревогой за Марианну, мыслями о Люси Стил и молчанием Эдварда Феррарса, прикрикнула на нее, посоветовав молчать, раз уж она не может сказать ничего приятного. В ответ Маргарет фыркнула, пожала плечами, сделала свой любимый жест, означавший «мне все равно», и теперь сидела, надувшись, рядом с сестрой, в наушниках, из которых доносились едва слышные, но раздражающие унц-унц-унц. Элинор изо всех сил старалась сосредоточиться на дороге. Марианна уже несколько дней не звонила и не присылала СМС, а когда Элинор звонила ей сама, держалась либо отстраненно и безучастно, либо, что еще хуже, начинала жаловаться и рыдать. Элинор не меньше дюжины раз выслушала историю с пропущенным звонком, равно как и целую череду предположений о причинах, по которым Уиллз до сих пор не вышел на связь, за которыми обычно следовали истерические заверения в том, что он непременно сделает это в ближайшее время. Она знала, что Марианна день за днем обходила Кингз-роуд, и хотя до сих пор ей так и не попался тот самый «Астон Мартин», припаркованный у тротуара, сестра утверждала, что вот-вот на него наткнется — и там будет сидеть Уиллз, готовый представить исчерпывающие оправдания своего исчезновения, после чего она, Марианна, вновь вознесется на вершину блаженства и будет вознаграждена за веру в него и в его ответные чувства. — А как там миссис Джей? — спросила Элинор, отлично сознававшая, сколь непросто жить под одной крышей с Марианной, пребывающей в душевном смятении. — Нормально, — равнодушно ответила та. — Ее ничем не проймешь. Считает, что шоколад — лекарство от любых бед. И еще вечеринки. — Вечеринки! — Я прихожу, — сказала Марианна, — и просто стою с бокалом в руке. А потом возвращаюсь домой. Просто удивительно, до чего пустыми могут быть люди! Во время их последнего разговора Элинор воскликнула печально: — О, Эм, я надеюсь, ты испытываешь хоть небольшую благодарность! О чем тут же пожалела, потому что в ответ Марианна вскричала: — Благодарность? Благодарность? За то, что она держит меня тут только из-за своей страсти к разным романтическим сплетням, а я являюсь для нее их неисчерпаемым источником? Думаешь, она потащила бы меня в Лондон, если бы обе ее дочки не вышли замуж? — Эм, я имела в виду, хотя бы просто из вежливости… — Вежливости, — язвительно откликнулась Марианна, — вежливости! Ты только и думаешь, что о вежливости, о манерах, о респектабельности. Тебе не знакомы подлинные чувства — ты их не заметишь, даже если они обухом тебя стукнут по голове. Ты такая скованная, Элли, что тебе не стоит и пытаться понять такого человека, как я, живущего сердцем. Ни в чем и никогда! — и с этими словами сестра бросила трубку. Элинор написала ей СМС и попросила прощения, но Марианна молчала. С тех пор они так и не говорили; молчание между ними было таким же мучительным и тяжелым, как то, что повисло сейчас в машине. Внезапно Маргарет, не поворачиваясь, вытащила из ушей наушники и положила их на колени. Звук из iPod стал громче, и Элинор уже готова была возмутиться и приказать сестре выключить музыку, но тут Маргарет совершенно другим, нежели в начале поездки, тоном обратилась к ней: — Элли… Маргарет на секунду отвернулась к окну, а потом снова уставилась на свои колени. — Извини, — еле слышно пробормотала она. Элинор вытянула левую руку и пожала ладонь сестры. — Магз, за что? — За то, что так себя вела. — Тебе ведь и правда обещали, — добродушно заметила Элинор. Маргарет сжала руку сестры в ответ. — Ну, я вообще-то сама напросилась. По сути, он ничего не обещал. Так, вроде бы согласился. — Она снова вздохнула, а потом сказала: — Неужели Уиллз просто обманщик? Элинор еще раз пожала ее ладонь и высвободила руку. — Ну, с Марианной он поступил очень нехорошо. — А может, она сама раздула из мухи слона? — Она так не думает, Магз. Они как раз сворачивали в ворота Бартон-коттеджа. В свете фар замелькали причудливые стволы темных деревьев. Маргарет нажала кнопку, выключая iPod. Потом спросила: — А нам обязательно встречаться с парнями? — Кому это нам? — Ну, нам. Девушкам. Элинор, стараясь не рассмеяться, ответила: — Конечно нет. Не обязательно. Но обычно мы сами хотим, разве нет? — Но не обязательно же ради них отказываться от всего остального, как Марианна? — Нет, — медленно произнесла Элинор, — если нам это не подходит. Она въехала на парковку перед коттеджем. Белл, как обычно, зажгла свет во всем доме, и хотя от этого он выглядел восхитительно уютным, Элинор с тревогой подумала о счете за электричество, разбираться с которым, как обычно, предстояло ей. Она заглушила мотор. Маргарет сгребла с колен свой iPod и наушники, подняла с пола школьный рюкзак. Кое-как она открыла перед собой дверь. И сказала еще раз: — Извини, Элли. — Спасибо, Магз, но тебе не за что извиняться. Серьезно. Маргарет неуклюже вылезла из машины, волоча наушники за собой, и Элинор уже собралась последовать за ней, но тут зазвонил ее телефон. Она крикнула Маргарет в спину: — Я сейчас, только отвечу на звонок! На дисплее высветился незнакомый номер. Насторожившись, она поднесла трубку к уху и ответила: — Алло? — Это Билл Брэндон. Сидя в салоне машины в полной темноте, Элинор с облегчением заулыбалась. — Билл! — Я не помешал? — Нет, нисколько. Как вы? — Все в порядке. Нормально. Но вот Марианна… — О боже, — охнула Элинор, выпрямляясь на сиденье, — что случилось? — Ничего, — сказал Билл. — В том-то все и дело. — По-прежнему ни слова? — Нет. Я виделся с мисс Дженнингс. — Я скоро буду в Лондоне. — Знаю. Поэтому я и звоню. Как вы планируете добираться? — О, Билл, — воскликнула Элинор, — а сами вы как думаете? На автобусе «Нэшнл Экспресс» из Эксетера. — Вы уверены? — Конечно. — Тогда я вас встречу. На «Виктория-стейшн». Улыбаясь, она сказала: — Это совсем не обязательно. — Но я очень хочу. — Билл, — мягко произнесла Элинор, — она по-прежнему считает, что солнце садится и встает только ради него. — Я знаю. — Дело тут вовсе не в его заслугах… — Из всех мужчин на свете, — сказал Билл Брэндон, — Джон Уиллоби последний, кто достоин внимания вашей сестры. Элинор молчала. Белл вышла на залитое ярким электрическим светом крыльцо Бартон-коттеджа и помахала рукой, подзывая дочь. — Билл, — заговорила Элинор, — мне пора идти. Увидимся в пятницу. Я позвоню, когда буду в пути. Если вы не против, я занесу этот номер в контакты. Спасибо вам! Она нажала отбой, бросила телефон в сумку и вылезла из машины. — С кем ты разговаривала? — спросила Белл, стоя на крыльце. — Это случайно не Эд? Элинор заперла дверцу машины и повернулась к матери лицом. — Нет, — ровным голосом ответила она. — Это не он. * * * Марианна не стала мыть голову, собираясь на свадьбу. Она даже не посмотрела на шелковое платье цвета сливок, которое миссис Дженнингс извлекла из бывшего платяного шкафа Шарлотты и которое, с первого взгляда поняла Элинор, было самой лучшей и дорогой вещью из всех, что им когда-либо выпадала возможность надеть. Вместо этого Марианна с недовольным видом натянула старую цветастую юбку и наскоро закрутила волосы в узел на макушке, вдела в уши свои обычные серьги-кольца, и сразу же стало ясно, что она выглядит — Элинор не могла не признать — хоть и мрачно, но сногсшибательно. — Эта девчушка может напялить хоть мусорный мешок, — заявила миссис Дженнингс, любуясь Марианной, — и все равно затмит всех остальных на празднике. С ума сойти! В такси по дороге в церковь Марианна молча смотрела в окно, сжимая, как обычно, в руке мобильный телефон. Они заехали на Кондуит-стрит захватить Мидлтонов, но, несмотря даже на присутствие Джонно в роскошном жилете Favourbrook с золотым шитьем и черном смокинге, Марианна осталась равнодушной и к торжественности ситуации, и к приятной компании. Кивнув в ее сторону, Мэри Мидлтон многозначительно поглядела на Элинор. Та в ответ покачала головой. Не поворачиваясь, Марианна громко сказала: — Я не больна. И не глухая. Сэр Джон посмотрел на Элинор и подмигнул. — Не девушка, а просто фейерверк, вам не кажется? В церкви в Челси Марианна не дала себе труда хотя бы оглядеться по сторонам. Обеим сестрам Дэшвуд пришлось тесниться на одной скамье с Мидлтонами и Палмерами, в том числе Шарлоттой в гигантской шляпе, из-под которой ее почти не было видно; Элинор бросилось в глаза, что они с Марианной единственные из всех женщин явились с непокрытой головой. Священник показался ей напыщенным и старомодным, а вся церемония — гротескной; за ней последовала новая поездка в такси, через зимние сумерки, в Кавалерийский клуб, где толпа гостей увлекла их за собой по парадной лестнице на площадку второго этажа — там стоял впечатляющих размеров кубок, оказавшийся, как гласила надпись на латунной табличке, главным призом в соревнованиях охотников за кабанами — и дальше, в шумный зал, полный людей с бокалами шампанского в руках, которые обменивались поцелуями, старательно придерживая шляпы за поля. — Господи боже, — в смятении охнула Элинор, обращаясь к сестре. Тут из толпы перед ними вынырнул Томми Палмер. — Вы тоже здесь? — крикнул он поверх голов других гостей. Они молча уставились на него. — Рад вас видеть! — прокричал Томми и приветственно поднял вверх руку с бокалом. — Думал, вы застряли у себя в Девоне! — Нет, мы… Он снова поднял бокал. — Надо же… О! — вскрикнул он, исчезая в толпе. Марианна посмотрела ему вслед. Потом перевела взгляд на шампанское, которое держала в руках. — Может, нам стоит напиться? — безразличным тоном спросила она. Через ее плечо Элинор поглядела вслед Томми Палмеру — в том месте, где он должен был находиться, на расстоянии не больше десяти шагов от них, стоял кто-то очень знакомый; кто-то, кого она не заметила в церкви; кто-то, обнимавший за плечи высокую эффектную девушку с крашеными светлыми волосами, уложенными в изысканную прическу. И как только она поняла, кто все-таки перед ней, Уиллз повернул голову и в упор посмотрел на нее, а потом на Марианну, и развернулся обратно, продолжая разговаривать с девушкой, которую обнимал. Сердце чуть не выскочило у нее из груди; Элинор рывком повернулась к Марианне, молясь про себя, чтобы сестра не заметила его. И ей сразу стало ясно, что уже слишком поздно. Марианна, просияв от радости и облегчения, сунула свой бокал в руки сестре и бросилась вперед сквозь толпу, громко выкрикивая его имя, словно не ожидала никакой другой реакции, кроме такой же ответной радости. Вот только Уиллз вовсе не был рад. Она добралась до него в считаные секунды, расталкивая локтями застывших в изумлении гостей, и, не обратив ни малейшего внимания на девушку, стоявшую бок о бок с ним, обхватила Уиллза обеими руками за шею, подняв к нему сияющее лицо, целиком и полностью уверенная, что и он счастлив ее видеть. — Уиллз, — повторяла она, — о Уиллз, наконец-то, наконец-то, я знала, что мы найдем друг друга! Он стоял, не шевелясь, с каменным лицом, и молча смотрел на Марианну. Белокурая спутница попыталась высвободиться из его объятий, но он снова притянул ее к себе. Потом едва заметно наклонился к Марианне и прошипел ей на ухо: — Отпусти меня. Все окружающие охнули — звук был такой громкий, что заглушил крики Марианны. Элинор, потрясенная, смотрела, как Марианна продолжает цепляться за Уиллза, еще крепче обвивая его шею руками, пытаясь что-то ему сказать. Мужчина, стоявший возле них, предупреждающим жестом положил руку ей на плечо, и Элинор, передав бокалы вовремя появившемуся рядом официанту, кинулась через толпу к сестре, торопясь вмешаться прежде, чем чужие люди оторвут ее силой. Она схватила Марианну за руку и попыталась отцепить ее от Уиллза. — Эм, пожалуйста! — Слава богу, — хрипло воскликнул тот, задушенный ее объятиями. — Хоть один человек в здравом уме! Прошу, Элли, убери ее от меня. — Марианна, — громко сказала Элинор прямо в ухо сестре, — отпусти его. Убери руки. Отпусти! — Надо вызвать врача, — вмешалась блондинка. У нее был низкий голос с экзотическим акцентом. — Эта девушка не в себе. Она сумасшедшая. — Ты не отвечал на мои звонки, — рыдала Марианна. — Не писал! Я много недель ничего, ничего не знала о тебе! Элинор снова попыталась оторвать ее, теперь уже обеими руками. — Сейчас же отпусти его! — Прошу, — повторил Уиллз, — убери ее от меня. — Пошлите за врачом, — настаивала блондинка. — Это безумие. Внезапно рядом с ними вновь оказался Томми Палмер; обе руки у него были свободны. Он похлопал Элинор по плечу: — Позвольте-ка мне. — Но… — Нет, — твердо сказал он. — Не надо. Предоставьте это мне. Элинор отпустила сестру. Томми Палмер взял Марианну за руки и мягко, но непреклонно снял их с шеи Уиллза. Потом, по-прежнему удерживая запястья Марианны, развернул ее и повел через толпу из зала, на лестничную площадку, где были расставлены мягкие кресла. Элинор, испуганная и ошеломленная, последовала за ними. — Ну вот, — сказал Томми, помогая Марианне сесть. Она всхлипывала и дрожала всем телом, растрепанные волосы рассыпались по плечам и лезли в лицо. — Я пойду принесу воды. — Приведите его, — вскричала Марианна. — Приведите его ко мне, заставьте его прийти и объяснить, что происходит… Элинор с признательностью посмотрела на Томми. Она присела в ближайшее к Марианне кресло и взяла сестру за руку. — Мы не можем этого сделать, Эм. Не можем заставить его прийти. — Почему он так со мной? Почему? Зачем он делал вид, что мы незнакомы? — Не знаю, малышка. Мне известно не больше, чем тебе. Марианна отвела ее руку и закрыла ладонями лицо, раскачиваясь взад-вперед. Дыхание ее стало прерывистым. Элинор склонилась к сестре: — Эм, где твой ингалятор? Марианна не ответила, продолжая раскачиваться и рыдать. Элинор беспомощно погладила ее по спине, и тут, подняв глаза, увидела Уиллза с блондинкой: взявшись за руки, они быстрым шагом пересекли лестничную площадку, а потом чуть ли не бегом бросились вниз по лестнице — он тащил ее за собой так, что она едва поспевала на своих высоченных каблуках. Элинор повернулась к сестре и торопливо сказала: — Он уехал. Марианна подняла голову. — Что? — охрипшим голосом переспросила она. — Уиллз уехал. Только что. Вместе с… — Элинор умолкла на полуслове. Марианна во все глаза смотрела на сестру. — Кто она такая? — Эм, я не знаю… — Он обнимал ее! Кто она такая? — Держите, — сказал Томми Палмер, вернувшийся из зала со стаканом воды. — Выпейте это, а я пока поищу для вас такси. — Спасибо, — поблагодарила его Элинор. Марианна вскочила на ноги и бросилась к лестнице. Но Томми ее опередил: молниеносным движением он преградил Марианне путь и встал на ступенях, раскинув в стороны руки, чтобы не дать ей ускользнуть. Марианна окинула его испепеляющим взглядом. — Кто, — вновь раздался ее крик, — она такая? * * * Позже этим вечером, когда доктор отправился домой, сказав, что необходимости везти Марианну в больницу уже нет, Элинор потихоньку прокралась на кухню миссис Дженнингс выпить чаю. Доктор тщательно осмотрел Марианну и дал ей снотворное, так что теперь, впервые после душераздирающей сцены на свадьбе, у Элинор появилась возможность немного прийти в себя и собраться с мыслями. Скандал в Кавалерийском клубе оказался лишь началом. За ним последовала мучительная поездка в такси, назад в квартиру миссис Дженнингс, во время которой Марианна то кашляла и задыхалась, то возобновляла свои гневные тирады. Дальше раздался на редкость несвоевременный и бестактный, хоть и непреднамеренно, телефонный звонок: Белл интересовалась, повстречались ли они с Уиллзом на свадьбе — «Миссис Джей была уверена, что он придет!» — после чего у Марианны начался развернутый астматический приступ, чуть было не уложивший ее на больничную койку. Слава богу, миссис Дженнингс с ее даром сохранять спокойствие в чрезвычайных ситуациях быстро дозвонилась до своего врача, мирно выбиравшего вместе с женой на Тоттенхем-Корт-роуд новый диван — все-таки это был вечер субботы! — и спустя каких-то полчаса он уже осматривал Марианну. Доктор решительно захлопнул за собой дверь в гостевую спальню, велев миссис Дженнингс и Элинор подождать в другом месте. — Мир и покой, вот что нам нужно. Спасибо за понимание! Обе они принялись в беспокойстве ходить из угла в угол по загроможденной мебелью гостиной. — Ты моя бедняжка, — посочувствовала Эбигейл Элинор. — Вечно все ложится на твои плечи. Вот она, цена здравомыслия. Элинор остановилась у окна и принялась крутить в пальцах деревянный наконечник шнурка от жалюзи. — Главное, чтобы с ней все было в порядке. От напряжения голос ее звенел. — Все будет хорошо, дорогая. Гордон очень опытный. Он практикует уже больше сорока лет, насколько я помню. В общем, очень долго. Он повидал сотни таких приступов. Эбигейл посмотрела на повернутую к ней спину Элинор. — Я так надеялась, что это неправда. Убеждала себя, что стоит ему вновь ее увидеть, на него нахлынут прежние чувства, как тогда, в Девоне. Думала, он поймет, что настоящую любовь ничем не заменить, и неважно, сколько у тебя долгов. Элинор развернулась к миссис Дженнингс лицом. — О чем вы говорите? — резко спросила она. Миссис Дженнингс развела руками. Она примостилась на подлокотнике одного из своих роскошных диванов, словно не могла найти места, чтобы устроиться с удобством. — Уиллз… — Что Уиллз? — Он теперь с той девушкой. Гречанкой. Элинор отошла от окна. — Высокой блондинкой? — не стараясь говорить тише, спросила она. — Крашеной, — ответила Эбигейл Дженнингс, глядя в пол. — Она богата как Крез. Аглая Гальянос. На греческом «Аглая» — блестящая… или прекрасная… что-то в этом роде. Ее семья из Кефалонии. Занимается судостроением. Элинор выкрикнула: — Мне все равно, откуда они. Эбигейл вздрогнула. — Тише, дорогая. Я не виновата, что он предпочел деньги. — Что? — Он выступал посредником при продаже апартаментов. Их покупал ее отец. Уиллз познакомился с ней, когда папаша решился-таки на покупку. Ходят слухи, что он выложил за них больше сотни миллионов. Можешь себе представить? Элинор присела на диван рядом с миссис Дженнингс. — Вы хотите сказать, что Уиллз бросил Марианну ради дочери богатого грека, с которой едва знаком? Миссис Дженнингс тяжело вздохнула. — Да, дорогая. — Я не могу в это поверить. Миссис Дженнингс посмотрела на нее. — Это жизнь, деточка. Таковы мужчины. — Но не все! — Ну, мужчины вроде Джона Уиллоби, с большими запросами. — Но ему же достанется состояние Джейн Смит! И Алленем! — Вот тут я сомневаюсь, дорогуша. — Но как же… — Он ее сильно разозлил. Я не знаю всех деталей, но Мэри утверждает, что она рвет и мечет, а ведь всегда была такой снисходительной, особенно к этому мальчишке. Элинор со вздохом сказала: — Бедная, бедная Марианна. — Знаю, дорогая. — Я готова его убить. — Не ты одна, дорогая. — Он ее обманул… — Боюсь, это типичная ситуация. Элинор внезапно поднялась с дивана. — Надо сообщить маме. — Это может подождать до утра, дорогая. — Нет, я должна… — Не стоит, — твердо возразила Эбигейл. — Сообщишь утром, когда все немного уляжется. Не надо спешить. На мгновение Элинор прикрыла глаза. Потом сказала: — Я читала ее СМС. Все, что она написала ему. У меня чуть сердце не разорвалось. Она ни разу в нем не усомнилась, никогда… — всхлипнув, она замолчала на полуслове. Миссис Дженнингс встала и крепко ее обняла. — Я знаю, дорогая. Это ужасно несправедливо. А он просто подлец. Мерзкая, отвратительная ситуация. Мне сказали, что эта Гальянос приказала доставить в Лондон свою машину. «Порше», с именными номерами. Наверняка за это придется выложить кругленькую сумму — бессмысленные траты! Дверь отворилась. На пороге стоял доктор миссис Дженнингс, в своих субботних вельветовых брюках и поношенном пиджаке. — Все в порядке, — с улыбкой произнес он. — Лучше не бывает. Пациентка сладко спит и дышит, как младенец. Завтра утром я загляну к вам ее проведать. Звоните мне в любое время, если возникнет необходимость. Стоя на кухне и потихоньку наполняя чайник, чтобы не потревожить покой миссис Дженнингс, Элинор думала о том, до чего и ей хотелось бы сейчас сладко заснуть. Как здорово было бы в конце этого мучительного дня улечься в постель, не терзаясь ни яростью к Уиллзу, ни отчаянием за Марианну, и провалиться в сон, вместо того, чтобы вертеться с боку на бок и разрываться от злости и тревоги. Что будет, когда Марианна проснется? Что мне ей сказать? Как сообщить, что это ничтожество, этот подонок предал ее ради денег? И это в наше-то время! Мне никогда еще не хотелось кого-нибудь растерзать, но сейчас я с удовольствием растерзала бы его. И я хочу, чтобы в этот момент он страдал! Я хочу… Она почувствовала, как в кармане кардигана — старого, такого успокаивающе привычного отцовского кардигана — завибрировал мобильный телефон. Наверняка это Белл, из Бартона, до сих пор пребывающая в неведении относительно подлого поступка Уиллза; а это значит, что сейчас Элинор придется сообщить матери о том, что произошло, и не только сегодня — о том, что сталось со всеми мечтами Марианны и ее надеждами на будущее. Она вытащила телефон из кармана и посмотрела на дисплей. Звонил Билл Брэндон. Облегчение, которое она испытала в эту минуту, не поддавалось описанию. Элинор поспешно нажала на кнопку. — Ох, Билл!.. — с благодарностью воскликнула она. — С вами все в порядке? У вас такой голос… — Все хорошо, у меня все хорошо. И у Марианны тоже — теперь. То есть, я хочу сказать, она в порядке. В порядке. — Элинор, — сказал Билл, на этот раз встревоженно, — что произошло? Я решил позвонить, чтобы узнать, как прошла свадьба, но, похоже… — Это не телефонный разговор. — Почему? Что все-таки… — Все уже в порядке, — перебила его Элинор. — Честное слово. С ней все хорошо. Она спит. Вот только… — Что? — резко спросил он, охваченный тревогой. — Что? Она сглотнула, пытаясь избавиться от кома, вставшего в горле. — Вы не могли бы… не могли бы приехать? — Когда? Прямо сейчас? — Да. — Но, дорогая, я сейчас в Делафорде. Хотя конечно, если это срочно… — Нет-нет. Не настолько. Не надо ехать сейчас. Но, пожалуйста, поскорее, Билл. Я вас прошу! Я буду в Лондоне еще несколько дней. — Я приеду завтра же. Но вы уверены, что с ней… — Да, — сквозь слезы сказала Элинор. — Да. С ней все в порядке. Спасибо вам. Спасибо! Увидимся завтра. 3 — Вы не поверите, — воскликнула Шарлотта Палмер, — но все это уже на YouTube! Наверное, на свадьбе кто-то снимал на мобильный. Что за люди, честное слово! Она стояла посреди гостиной в квартире матери, круглая, как колобок, с телефоном в руке. — Я, конечно, не собиралась смотреть, правда-правда, хотя абсолютно все отправляли мне ссылку, но потом подумала, ну как же я буду защищать бедняжку Марианну, если не узнаю, что там произошло, так ведь? Она бросила взгляд на Элинор. — А ты уже видела? — Нет, — ответила та. — И не собираюсь. — На самом деле, ничего страшного, — попыталась утешить ее Шарлотта. — Я хочу сказать, Марианна выглядит просто красоткой, хоть и плачет, а лица Уиллза почти не видно… Элинор зажала уши руками. — Прошу, прекрати! Пожав плечами, Шарлотта добавила: — Конечно, в этой ситуации все на стороне Марианны. По-моему, всех уже тошнит от богатых иностранок вроде этой Агги, которые приезжают и покупают себе наших самых красивых мужчин. — Шарлотта, дорогая, — сказала ее мать, не поднимая глаз от субботней газеты, — тебе не кажется, что с нас достаточно? Все это, конечно, очень интересно… Шарлотта и ухом не повела; продолжая смотреть в экран мобильного телефона, она воскликнула задорно: — Томми прямо-таки звезда, правда? Обожаю, когда он так вот мастерски все улаживает. По-моему, он всегда знает, что делать. — Да, он был на высоте, — слабым голосом согласилась Элинор. — Бог мой, — пробормотала Шарлотта, нажимая на кнопки, — да он сам от себя в восторге. Кстати, он сказал, что ты фантастическая. Ему вообще нравятся умные девушки, вот только жить с такой он бы не смог, ни минутки. Правда, мама? — Да, — бросила миссис Дженнингс, по-прежнему не поднимая головы. — Ты говорила, Билл должен приехать? Эбигейл наконец оторвалась от газеты и выразительно посмотрела на Элинор. — Насколько мне известно. Шарлотта широко улыбнулась. — Он такой лапочка! Кстати, раз Уиллз сошел с дистанции, у него появляется неплохой шанс! — Марианна сейчас очень слаба, — сказала Элинор. — Сердце у нее разбито. — В Делафорде так хорошо, — обращаясь к матери, прощебетала Шарлотта. — Конечно, там полно этих его сумасшедших, но Билл живет в отдельном доме, который будет просто великолепен, если его как следует отремонтировать. А уж пейзажи там прямо-таки дивные! — Кроме того, — заметила миссис Дженнингс, снимая очки для чтения, — у него есть деньги, и он умеет ими распоряжаться. Из всех моих знакомых он единственный бывший военный, который знает, куда вкладывать деньги. Она в упор поглядела на Элинор. — Конечно, Билл, как полный дурак, увивается за твоей сестрой — таковы уж мужчины, — но при этом явно питает душевную склонность к тебе. Элинор почувствовала, как против воли заливается румянцем. — Со мной он просто добр, — с легким раздражением ответила она. — Гораздо добрее, — сказала Эбигейл Дженнингс, — чем этот твой никчемный мальчишка Феррарс. — Он не никчемный. — Да что ты? Элинор воскликнула — чуть более эмоционально, чем намеревалась: — Может, он и слаб, но не жесток, как Уиллз! И он точно не такой эгоистичный и… продажный! Шарлотта с матерью обменялись многозначительными взглядами. — Надо же! Элинор продолжила уже более спокойно: — И он вовсе не мой. Он ничей. Свой собственный. Как… как Билл. И как я. Шарлотта бочком пододвинулась к ней и ткнула локтем между ребер. — Посмотрите-ка на нее! Оказывается, в тихом омуте черти водятся! — О, дорогая, — рассмеялась миссис Дженнингс, — прямо-таки дьяволята! — Прошу вас, — взмолилась Элинор, внезапно ощутив острую тоску. — Пожалуйста! Марианна больна. — Она уже поправляется. Скоро будет в полном порядке. Гордон сказал, что ей надо отдыхать, набираться сил… С нижнего этажа раздалась громкая трель дверного звонка. Не спрашивая у матери, Шарлотта бросилась к интеркому, схватила трубку и восторженным голосом закричала: — Билл? Билл! Мы вас ждем! Чайник уже кипит! Скорей поднимайтесь наверх! Потом повесила трубку и повернулась к миссис Дженнингс и Элинор. — Как вы думаете, — поинтересовалась она, — кто-нибудь в Делафорде успел показать ему ролик на YouTube? * * * Билл Брэндон сказал: — Я был просто обязан увести вас оттуда. Вы выглядели так, будто вот-вот покуситесь на убийство. Элинор обвела взглядом холодные, залитые солнцем просторы Гайд-парка и потеплее укуталась в одолженный у миссис Дженнингс теплый жакет с меховым воротником. — Миссис Джей по-настоящему добрая. И заботливая, и щедрая. Но бесчувственная просто до ужаса! А Шарлотта и того хуже. С отсутствующим видом Билл пробормотал: — Марианна во сне выглядела как настоящий ангел, правда? — Слава богу, она до сих пор спит. — Она была… очень расстроена? Марианна затолкала руки поглубже в карманы жакета. — Она проснулась в три. И проплакала до пяти. Похоже, ей придется очень нелегко. Будь у нее основания считать, что в душе он все-таки человек порядочный, это могло бы все изменить. А так у нас нет ни одного аргумента в его пользу, ни единого. И ей надо принять тот факт, что она всецело отдалась такому вот человеку. Секунду Билл молчал. — По-моему, именно из-за этого «всецело» я и не смог перед ней устоять, — сказал он наконец. Элинор бросила на него короткий взгляд. — Знаю. С ней всегда было так. Все или ничего. И конечно, если жить по такому принципу, рискуешь оказаться в унизительном положении. Билл остановился возле скамейки у дорожки, по которой они шли. — Вы очень замерзнете, если мы ненадолго присядем? Элинор показала на свой жакет. — Благодаря утеплению от миссис Дженнингс, мне это точно не грозит. Он вежливо дождался, чтобы она села первой. Несмотря на долгий путь, проделанный ранним утром до Лондона из Делафорда, Билл выглядел таким собранным и аккуратным, будто вышел из дома каких-то десять минут назад. Элинор сказала: — Спасибо, что приехали, Билл. Он присел рядом с ней и уперся локтями в колени. — Я сам хотел. Нет, я был должен. При одной мысли… — Лучше уж сейчас, чем потом, — произнесла Элинор, глядя вниз, на свои ботинки. — Я имею в виду, это все равно должно было случиться. Между ними все было кончено еще тогда, но Марианна надеялась… так надеялась… — Элинор… — Что? — Мне надо кое-что вам рассказать. — Билл сел вполоборота, глядя на нее. — История не самая приятная. Но вы должны знать. Потому что на самом деле ей повезло, что она избавилась от него. Элинор недоуменно распахнула глаза. — О чем вы? Билл перевел взгляд обратно на замерзшую, выцветшую зимнюю траву. — Даже не знаю, с чего начать. — Может, с самого начала? Наступило молчание. Потом Билл сказал: — Его отец был знаком с моим отцом. И с отцом Джонно. Снова повисла пауза. Выждав несколько секунд, Элинор спросила: — Это и есть начало? — Нет, — ответил он. — Не совсем. На самом деле, все началось… с девушки. — Так. Билл переплел пальцы рук и посмотрел вдаль. — Одной дальней родственницы. Мой отец питал слабость к ее матери — по крайней мере, я так подозреваю, — поэтому, когда она совсем молодой умерла от рака, Элиза стала жить с нами. — С вами? — С моей семьей. С моими родителями и братом. И со мной. Мы выросли вместе. Она была блондинка, не темноволосая, но… так сильно походила на Марианну! Та же любовь к жизни, та же энергия, страсть. И такое же… равнодушие к чужому мнению. Элинор подождала. Билл медленно продолжал: — Мы все ее обожали. Особенно я. А вот моему брату, боюсь, просто нравилось, что она смотрит на него влюбленными глазами. Он был настоящий сорвиголова. Элиза ходила за ним, как загипнотизированная. Конечно, я ей нравился, она мне доверяла, возможно, даже любила, но мой брат был для нее тем самым запретным плодом… Надо сказать, моя мать никогда не верила, что они поженятся, а вот отец был двумя руками за. Рассчитывал, что брат остепенится, а ее состояние позволит поправить ситуацию в Делафорде. В день их свадьбы я чуть руки на себя не наложил. Слава богу, на свете существует армия: благодаря ей мне было куда идти и чем заниматься. После свадьбы я не собирался поддерживать с ними связь, но вскоре наши родители умерли — они всегда много курили, — и тут я узнал, что брак их развалился, и она от него ушла. Он остановился и поглядел на дорожку у себя под ногами. Элинор неловко спросила: — А вы… как же вы… — но так и не смогла закончить. Он выпрямился и положил одну руку на спинку скамейки позади нее. — Я не поехал разыскивать ее, если вы это имеете в виду. Должен был, но не стал. Мне предстояло что-то решить с Делафордом, который перешел к моему брату, а тот уже превратился в законченного алкоголика. — А потом? — Мой брат погиб в автокатастрофе, — сказал Билл. — Был сильный туман. Он превысил скорость почти в четыре раза. Так я получил Делафорд. Элинор посмотрела на него. Ей пришло в голову, что Билл Брэндон, сидящий возле нее на скамейке в холодном, ярком свете зимнего солнца, гораздо лучше подходит на роль старшего брата, чем Джон Дэшвуд. Она мягко спросила: — И что же дальше? — А дальше я все-таки решил найти Элизу. — И? Он вздохнул. — Сказать без преувеличения, это было ужасно. Она растратила все деньги, пошла по рукам, родила ребенка от своего первого дилера… — Дилера? — в ужасе воскликнула Элинор. — Да, — кивнул Билл. — Я нашел ее в наркоманском притоне, в Восточном Бирмингеме. Ее малышку — правда, к тому времени она уже подросла, ей было три, — забрали в приют. Элиза превратилась в развалину. Элинор нечего не сказала. Она медленно вытащила из кармана руку и погладила Билла по плечу. Он ответил слабой улыбкой. — Боюсь, это еще не конец, — снова заговорил он. — Вы можете слушать дальше? Она кивнула. На секунду он сжал ее пальцы, а потом отпустил их и сказал: — Я отвез ее в больницу, но она все равно умерла. Через несколько дней. Сердце не выдержало. Годы скитаний, беспорядочной жизни… Потом я потратил почти три года на то, чтобы убедить социальные службы дать мне возможность хотя бы участвовать в воспитании маленькой Элизы, раз уж ей придется жить в приемной семье, потому что меня сочли за старого извращенца, когда я захотел растить ее сам. — Он глухо, невесело рассмеялся. — Я демобилизовался из армии и организовал лечебницу в Делафорде. Если хотите, в память об Элизе. Но я никогда не думал… — он умолк на полуслове. — Не думали что? — Никогда не думал, что маленькая Элиза тоже окажется там. Элинор охнула. Билл слегка наклонился в ее сторону. — Мне очень жаль, что приходится вам это рассказывать. Очень, очень жаль, поверьте. Но вы должны знать. — Хорошо, — сказала она. — От Элизы не скрывали, как и от чего умерла ее мать. У нее были заботливые приемные родители, и мы с ними делали все возможное, чтобы избавить ее от всяческих иллюзий касательно зависимостей. Боже, Элинор, я даже отвел ее на ту улицу, где нашел когда-то ее мать, и хотя притона в том доме уже не было, даже собаки не стали бы там жить. И она росла нормально. Совершенно нормально. Много лет. Она умела держать себя в руках — даже с материнским темпераментом и тягой к авантюрам. Я был в ней уверен. Но тут Элиза влюбилась. Они познакомились в каком-то клубе, в Южном Кенсингтоне. Этот человек дал ей ее первую дозу. И, Элинор, вы… вы знаете, кто это был. У Элинор внезапно пересохло во рту — язык словно приклеился к нёбу. Она хрипло спросила: — Уиллз? Билл Брэндон снова вздохнул. — Он все знал про нее через наших знакомых в Девоне и Сомерсете. О нашей семье тогда много говорили — всякие ужасные сплетни. Я не могу с уверенностью сказать, что он специально сделал ее наркоманкой — скорее просто думал позабавиться. Проверить, действительно ли яблочко от яблони недалеко падает. Она и правда пошла в мать — на уме одни вечеринки. И была готова на все. Последние несколько лет стали для меня нескончаемым кошмаром. Из-за Элизы. Один срыв следовал за другим. Он посмотрел в лицо Элинор. — Вот почему мне пришлось так срочно уехать тогда из Бартона. Полицейские выбили дверь в туалете в одном баре, в Кэмдене, и нашли там Элизу — она колола наркотик себе в ногу. Элинор приглушенно вскрикнула и обеими руками зажала рот. — Мне очень жаль, — повторил Билл, — честное слово. Не буду рассказывать подробности, они слишком неприглядны. И для Элизы-младшей тоже. Она сделала аборт и снова подсела на тяжелые наркотики. Я не хотел, чтобы вы это знали. Но, как вы понимаете… Элинор закивала, не в силах произнести ни слова. — Ваша сестра, — сказал Билл, — эта очаровательная, импульсивная, чудесная девушка, — я не хотел видеть, как ее принесут в жертву только из-за мечтательности и недостатка рационализма. Я не собирался никому вставлять палки в колеса, но мне невыносимо было смотреть, как этот подонок очаровывает вашу сестру, в то время как не стоит и ногтя на ее мизинце. Впервые увидев их вместе в Бартоне, я на мгновение допустил мысль о том, что он, возможно, способен исправиться, но тут случилась эта беда с Элизой и всплыла его новая девушка, гречанка, и я подумал — нет уж, дальше так продолжаться не может, это ведь прежний Уиллз, и он опасен, поэтому вы все должны знать. — Он сделал паузу и сказал, уже гораздо тише: — Я не смог позаботиться ни об одной из них. Понимаете? Элинор отняла руки ото рта и поглядела на него. Лицо ее было мрачным, но уже не испуганным. Билл попытался улыбнуться. — Теперь вы знаете, почему я такой… такой грустный и старый. Элинор покачала головой, а потом наклонилась и поцеловала его в щеку. — Вовсе нет, — сказала она. — Вы прекрасный и глубоко порядочный человек. Марианна сказала: — Если хочешь, можешь посмотреть. — Она лежала на своей половине постели, в клетчатой пижаме с розочками, повернувшись к сестре спиной. У нее в ногах, прислоненная к ножке кровати, стояла зеленая бумажная сумка из супермаркета. — Здесь все, что я ему подарила, — добавила она. — Диски, книжки и все остальное. Моя фотография в рамке. И его кольцо. Элинор подняла сумку с пола и заглянула внутрь — ее содержимое было беспорядочно перемешано. — Ох, Эм! — Кольцо в полиэтиленовом пакете, — сказала Марианна, не оборачиваясь. — В старом пакете из-под бутербродов. Он просто… просто бросил его туда. Элинор поставила сумку на кровать. — Там была записка? — Нет. — Ничего? — Ничего, — ответила Марианна. — Ее доставил курьер на велосипеде. Он сказал, нужна подпись миссис Джей. На сумке не было даже надписи от руки с моим именем или адресом. Просто наклейка, отпечатанная на принтере. Элинор присела рядом с сестрой и положила руку ей на плечо. — А где твое кольцо? Марианна полезла за воротник пижамы. — Здесь. — Может, пришло время его снять? Особенно теперь, после всего, что рассказал Билл Брэндон, и после этого пакета? Марианна медленно перевернулась на спину и села. Под глазами у нее залегли глубокие тени, но дыхание было ровным, а кожа, хотя и бледная, больше не казалась серой от нехватки кислорода. Она подняла руки и откинула волосы с шеи. — Я не могу расстегнуть цепочку. Элинор наклонилась к сестре. — Эм, ты точно поняла, что я рассказала тебе про Уиллза и про лечебницу Билла? — Да, — сказала Марианна. — Я буду рада избавиться от него. Элинор отыскала на цепочке замочек и расстегнула его. Кольцо оказалось у нее в руке. — В сумку? — И в мусор, — кивнула Марианна. — Вместе со всем остальным. Выкинь все в мусор. Элинор не глядя бросила кольцо и цепочку в сумку из супермаркета, а потом поставила ее на пол. — Ты уже сказала маме? — спросила она. Марианна посмотрела в сторону. — Мы проговорили почти все время, что тебя не было. Она считает, мне не надо возвращаться. Думает, что дома я буду все время думать о нем, что все станет мне напоминать… — она запнулась, а потом прошептала: — Элли, как же он мог? — Как мог поступить так с тобой? Марианна медленно покачала головой. — Как он мог делать все эти ужасные вещи — с разными людьми? Как он мог? — Эм, я не знаю. Марианна снова легла. — Элли, ты правильно сделала, что все мне рассказала. Но я не могу об этом больше говорить. Просто не могу. Я не знаю, что будет дальше, но сейчас я не могу ни думать, ни говорить, ничего… — Я понимаю. — Ты останешься со мной? — Мне надо возвращаться на работу. — Но ты приедешь в следующие выходные? — Марианна, ты же не можешь еще неделю проваляться в гостевой спальне у миссис Джей! — Почему бы и нет. А это что? — О чем ты? — Этот шум. — О, видимо, кто-то пришел к миссис Джей. Эм, Билл был очень добр, когда рассказывал мне все это! Он говорил с такой прямотой… — Да, Билл не будет ходить вокруг да около, — сказала Марианна. — И уж точно не станет ни на кого клеветать. Шум, доносившийся из коридора через закрытую дверь, стал громче. Марианна сказала: — Тебе лучше уйти. — С тобой все будет в порядке? — Да. Да. Только забери отсюда эту сумку, хорошо? И пожалуйста, позвони еще раз маме, вместо меня. Бедная мама! Надо же было такому случиться именно в нашей семье! Элинор наклонилась и поцеловала сестру в щеку. И тут Марианна легонько схватила сестру за волосы и притянула к себе. — Спасибо, — прошептала она ей на ухо. — Спасибо тебе. — Сюрприз! — воскликнула миссис Дженнингс, стоило Элинор вернуться в гостиную. Для пущего эффекта она сделала экстравагантный театральный жест, взмахнув, словно крылом, шалью, лежавшей у нее на плечах. На диване бок о бок, с чашками чая в руках, сидели Люси и Нэнси Стил. Нэнси, застывшая в неудобной позе из-за низкого сиденья и высоких каблуков, не сделала попытки подняться ей навстречу, зато Люси взвилась с места и бросилась к Элинор с таким видом, будто они были лучшими подругами, которых надолго разлучила злодейка судьба. Отведя в сторону руку с чашкой, второй рукой она крепко обняла Элинор за шею и прижалась щекой к ее щеке. — Элли! — Привет. — Боже, до чего я рада тебя видеть! Не думала, что ты сумеешь выбраться в Лондон — у тебя же работа. Даже и не надеялась с тобой повстречаться! Элинор постаралась высвободиться из ее объятий. — Я приехала только на выходные. — А они вот, — вставила миссис Дженнингс, — прибыли в столицу весьма стильным образом. Не правда ли? — Эт точно, — хихикнула Нэнси Стил, взбивая руками прическу. — Прям не верится. Он сам сказал — в самолете есть еще два места, только вас и ждут. Забавный, сил нет. Миссис Дженнингс кивнула. — Согласись, неплохо иметь в ухажерах знаменитого пластического хирурга с собственным самолетом. — Тоже мне ухажер, — воскликнула Нэнси, снова теребя волосы. — Нет, конечно, все мои подружки, узнав про самолет, чуть не умерли от зависти, но вы видели его брюхо? Ухажер… Я вас умоляю! — Она запрокинула голову и капризно фыркнула. — Извини, — приглушенным тоном сказала Люси на ухо Элинор и огляделась по сторонам. — А где Марианна? — К сожалению, она плохо себя чувствует. Люси изобразила на лице глубочайшее сочувствие и отставила в сторону чашку с чаем. — Миленькая моя бедняжка! Как, должно быть, неприятно, когда тебя вот так ославят на весь Интернет. Элинор сделала шаг назад. Люси сказала: — Я имею в виду, слава богу, что между ними больше ничего нет. Да он просто мерзавец! Тяжелый сегодня день, правда? Сначала тот мерзкий, отвратительный ролик про твою сестру на YouTube, потом эта шумиха вокруг Роберта Феррарса… — Она еще не знает, дорогая, — перебила Люси миссис Дженнингс, направляясь к Элинор с воскресной газетой в руках. — Она была так поглощена Марианной, что не успела прочесть. С этими словами она сунула под нос Элинор газетный разворот. — Только посмотри, дорогая! Экий красавчик. Ничего общего с его угрюмым братцем. — Ну и конечно, — снова заговорила Люси, бочком передвинувшись поближе к Элинор, — это тоже повсюду в Интернете. Правда, тут ничего позорного — по крайней мере, с точки зрения Роберта. Элинор взглянула на газетную страницу у себя перед глазами. Под заголовком «Роберт Британский — король вечеринок» красовалась громадная фотография очень ухоженного, немного женственного молодого человека в серой рубашке в обтяжку, черных брюках, роскошном полушубке, наброшенном на плечи, и с большим серебряным крестом на шее; с обеих сторон к нему прижимались длинноногие модели в коктейльных платьях. — Читай! — командным тоном велела ей миссис Дженнингс. Элинор слабо возразила: — Не понимаю, зачем мне… — Больше ста вечеринок за год, — воскликнула Эбигейл. — Немыслимо! Один праздник из трех, которые проходят в этом городе, устраивает этот парень. — Все равно он полный идиот, — сказала Люси, глядя в глаза Элинор. — Совершенно безмозглый. Бедняжка Эдвард наверняка ужасно стесняется этой его славы. — Круто, — вставила Нэнси со своего дивана. — Он суперский. Элинор снова отступила назад. — Думаю, неплохо быть специалистом в своем деле. — Только если это дело стоящее, — заметила Люси в ответ. — Или если у тебя к нему талант. Как у бедненькой Марианны. — Ей уже гораздо лучше. — А можно нам с ней повидаться? — О, думаю, она еще слишком слаба… — Ну конечно, — с жаром воскликнула Люси, — я все понимаю. Я просто думала посидеть у нее на кровати и поболтать по-девичьи, но если ты считаешь… — Считаю, — сказала Элинор. — Что ж, — она глянула на часы, — мне пора на автобус. Я возвращаюсь в Эксетер. Нэнси хихикнула со своего дивана. — На автобусе! — Хорошие новости, дорогая, — сказала миссис Дженнингс, сворачивая газету. — Звонил твой брат — справлялся о здоровье Марианны. Конечно, ваша свояченица видела ролик на YouTube. Ну и естественно читала про Роберта в газетах. Не понимаю, и как вы, молодые, умудряетесь в наши дни иметь частную жизнь? В общем, Джон сказал, что они с Фанни сейчас в Лондоне, и он хотел бы быть чем-нибудь полезен, поэтому я попросила его приехать и подбросить тебя до автобуса. Сможете заодно поболтать. — Она одарила Элинор самодовольной улыбкой. — Правда, очень мило? — Боже, — воскликнул Джон Дэшвуд, стоило Элинор забраться в машину, — вы умудрились обзавестись весьма полезными друзьями! Элинор, пристегивая ремень, сделала вид, что не слышит его замечания. — Я про Эбигейл Дженнингс, — сказал Джон. — Она тратит столько времени на вас с Марианной! А что у нее за квартира! Пентхаус на Портман-сквер — вот это размах. И сама она просто душка. Я от нее в восторге. — Да, миссис Дженнингс очень добра, — согласилась Элинор. — Ну, — заметил Джон, выезжая на Парк-лейн, — для девушек в вашем положении подобные знакомства очень кстати. Похоже, она для вас что-то вроде патронессы. Большая удача, Элли! Вы, похоже, неплохо устроились в этом вашем Девоне. Симпатичный коттедж, судя по всему, и Мидлтоны в вас души не чают. Фанни, кстати, не против познакомиться с Мэри Мидлтон. Сама понимаешь — у обеих маленькие дети и большие поместья, с которыми надо управляться. Может, ты как-нибудь это устроишь? — О, я… — Видишь ли, Элли, нам не помешает парочка полезных советов. Конечно, Норленд — настоящий рай на земле, но я просто не могу описать, во сколько он мне обходится. — Он несильно постучал ладонью по рулю. — Какая-то бездонная бочка, честное слово. Недавно мне пришлось выкупить ферму старого Гибсона — помнишь его? Ферма Ист-Кингем? Естественно, старикан был в курсе, что мне нужна его земля, потому что она всегда принадлежала Норленду, так Гибсон запросил просто невероятную сумму! А ведь в доме пришлось сменить все трубы, всю проводку… Я уже не говорю о новом искусственном пруде с камышами — это была идея Фанни. С новейшей системой поддержания экологического баланса: в точности как у принца Уэльского в Хайгроув, по последнему слову. В общем, я только и делаю, что подписываю чеки. Можешь мне поверить. Элинор кашлянула. Потом спросила: — А как дела у Гарри? — В полном порядке. Ни секунды не сидит на месте. Мы сводили его в зоопарк, а потом он весь день провел с бабушкой. Правда, мы тоже остались у нее — Гарри отлично играл сам. Если бы ты не уезжала сегодня — кстати, что за работу ты нашла в Эксетере? — я бы попросил тебя немного освободить Фанни и на денек взять Гарри к себе. Она совершенно выбивается из сил: сама понимаешь, нелегко быть такой заботливой и ответственной матерью. — Я с удовольствием посидела бы с ним. — Кстати, до меня дошли еще кое-какие слухи, — сказал Джон, поворачивая на Гайд-парк-корнер. — Говорят, у тебя завелся поклонник. Элинор вся подобралась. — Это неправда. — Правда-правда, — торжествующе воскликнул Джон. — Я слышал, что вы с Марианной — дернул же ее черт зациклиться на этом мошеннике Уиллоби, — не только уютно обосновались у миссис Дженнингс, но умудрилась еще и крупную рыбу подцепить. Большое поместье в Девоне, ни разу не был женат, солидный бизнес, подходящий возраст… — Нет, Джон, — отрезала Элинор. — Брось, не надо скромничать… Но тут, к вящему облегчению Элинор, они выехали на Бекингем-пэлас-роуд. Джон с раздражением посмотрел в сторону вокзала. — Тебе обязательно ездить на автобусе? — Да, — ответила Элинор. Он плавно затормозил и остановил машину под густым платаном. Потом заглушил мотор и повернулся к сестре, в упор глядя ей в глаза. — Элинор, — чуть ли не с угрозой произнес Джон. — Что? — Я хочу сказать тебе кое-что очень важное. Вам, конечно, посчастливилось завести очень выгодные знакомства в Девоне, но смотри, не будь идиоткой. Если этот парень, Брэндон, и правда так хорош, хватайся за него. Потому что на брата Фанни ты можешь не рассчитывать. Абсолютно. Ты поняла? Призови на помощь здравый смысл, раз уж он у тебя есть, и выкини Эдварда из головы. Он не для тебя, и не для таких, как ты, — тут ничего не поделаешь. Тебе все ясно? 4 Белл постановила для себя — одно из многочисленных решений, принятых ею с приходом нового года, — что раз она весь день находится в коттедже одна, то не станет включать центральное отопление, а обойдется разожженным камином — растопкой их щедро обеспечивал сэр Джон, а доставлял ее Томас — в гостиной и парой лишних свитеров. С ее стороны это будет — объяснила она Элинор — не только вклад в упрочение их материального положения, но и, как ей казалось, что-то вроде психологической поддержки Марианне в ее страданиях и Элинор в ее молчаливом стоицизме. Страдая от холода, Белл ощущала, что жертвует собственными интересами ради семьи наравне с дочерьми, ведь даже Маргарет в последнее время стала на удивление покладистой, по утрам благодарила мать за завтрак и даже ставила в раковину тарелку из-под хлопьев с молоком, не дожидаясь минимум четырех напоминаний. Стоя на коленях перед очагом и разглядывая аккуратную кучку поленьев, сложенную Томасом для нее, точнее для Марианны, несмотря на ее отсутствие, Белл постаралась не вспоминать о Уиллзе, который стоял на этом самом месте, такой великолепный, такой галантный, в мокрой насквозь одежде, и вытирал волосы полотенцем. Как все они были вдохновлены, как доверчивы, как полны надежд и ожиданий, и как быстро эти надежды обратились в прах! Уиллз не просто разбил сердце Марианны, отказавшись от нее — и с какой жестокостью, прилюдно! — он еще и оказался совершенно бессовестным человеком. Белл попробовала это слово на языке. Бессовестный. Без совести. Без всяких принципов, только с красивой внешностью, которая делала его еще хуже, потому что служила ширмой для мерзкой души. Мерзкой, иначе не скажешь. Элинор кое-что рассказала ей про Уиллза, когда вернулась из Лондона: про гречанку с ее деньгами, и намекнула, что есть еще сведения, которые она пока не готова обсуждать, — но Белл хватило и этого. Она сказала Элинор, что узнала достаточно, чтобы убедиться в том, что красота Уиллза, как она не раз говорила — говорила, ты разве не помнишь? — была исключительно внешней. Элинор посмотрела на мать с добродушным скептицизмом, который частенько проскакивал на лице ее покойного отца — этакой теплой снисходительностью, от которой та оскорбилась еще больше и еще сильнее захотела доказать, что не доверяла Уиллзу с самого начала. Относительно Марианны Белл по-прежнему пребывала в убеждении, что ей не стоит возвращаться домой, где все будет напоминать о счастливых, полных надежд временах. — Я рада, что ты так считаешь, мама, — сказала Элинор утром перед отъездом на работу, — потому что сейчас она не сдвинется с места, как бы я ее не упрашивала. Наверное, это потрясение, или его последствия. Ей со стольким предстоит смириться! — Именно, — согласилась Белл. — Точно так я ей и сказала. Бедная моя! Не надо сейчас ее тревожить. Белл свернула несколько газетных листов в трубочки, сложила их в очаг и добавила растопку; Томас расставил щепочки в специальном ведерке так аккуратно, словно это были свечки на именинном торте. Импульсивность Марианны нередко переходила в своеволие; она была уверена, что цель, захватившая ее воображение, несомненно оправдывает средства, и шла к этой цели самым прямым — единственным, по ее мнению — путем. Одновременно удивительно и ужасно было наблюдать за последствиями, к которым привела Марианну склонность ставить чувства на первое место — черта, отнюдь не чуждая ее матери. Белл наклонилась и подложила дров в импровизированный вигвам из щепок и газет. Марианна такой родилась — такой и останется, если не потеряет веры в себя. Сидя на корточках, Белл выпрямила спину и отряхнула золу с ладоней. Однако эта особенность дочери, решительно сказала она себе, нисколько не умаляет того факта, что она с самого начала испытывала подозрения насчет Уиллза. Да и кто бы не засомневался при виде такой бесспорной мужской красоты? Это же неестественно, невозможно — чтобы мужчина был так хорош! В кухне зазвонил домашний телефон. Белл поднялась с пола и поспешила ответить на звонок. — Это Мэри, — в своей обычной не самой предупредительной манере сказала Мэри Мидлтон. — О, Мэри… — Ужасный день. — Ну, мне кажется… — Ненавижу сидеть за городом в это время года. Слава богу, мальчики сейчас в школе, а Анна-Мария три дня в неделю проводит в яслях. Мы с малюткой можем ездить в Лондон. Только это меня и спасает. Белл присела возле кухонного стола. За окном дождь монотонно колотил по маленькой асфальтированной площадке на заднем дворе, над которой были натянуты веревки для сушки белья — с них тоже капала вода. — Я понимаю. — Я решила, что надо вам позвонить, — продолжала Мэри. — Рассказать, что я познакомилась с вашей свояченицей. В Лондоне. — С Фанни! — Да, — сказала Мэри. — Ее Гарри и мой Уильям практически одного возраста. Ну и, само собой, она хозяйка Норленда. Белл выпрямила спину. — Действительно, — сухо согласилась она. — Похоже, поместье чудесное. — Так и есть. — Ну и вот, — сказала Мэри таким тоном, будто ее вынуждали делиться сведениями, которые она сама, будь ее воля, оставила бы при себе, — в следующие выходные мы приглашены к ним. На обед. Джонно считает, вы должны знать — уж не знаю почему. Возможно, потому, что девочек тоже ждут. — Девочек? — Элинор, — объяснила Мэри, — и Марианну. И еще Люси и Нэнси. В общем, соберется куча молоденьких девушек. Хорошо, что и Билл там будет. Как здорово, что на него можно положиться, и что он не обижается, если его зовут разбавить компанию. Белл зажмурила глаза и сделала глубокий вдох. Потом сказала: — Я не уверена, что Марианна сможет поехать. — Да? — удивилась Мэри. — Почему? Разве вечеринка — не лучшее лекарство от разбитого сердца? — Дело не в разбитом сердце, Мэри, а в ее астме. — Ну, не думаю, что Дэшвуды держат в Лондоне собак. У них же дом на Харли-стрит. — Я прекрасно знаю, где в Лондоне живут мой пасынок и его жена, Мэри, большое спасибо. И, в данном случае, проблема вовсе не в собаках. — Но я думала… — Мэри, — начала Белл, — вы уже в курсе, каким мерзавцем оказался этот Джон Уиллоби? На другом конце провода повисло молчание, потом Мэри сказала: — Джон заявил, что никогда больше слова с ним не скажет, а он никогда ни о ком так не говорил. — А что думаете вы? Мэри ответила — уже более энергично: — Ну, он совсем не обращал внимания на детей, когда бывал у нас. Честное слово, его, похоже, больше интересовали собаки. — Вот видите! — Так вы передадите Элинор… — Передам что? — Что Джон и Фанни, — сказала Мэри, — ждут ее на ужин в Лондоне, в эту субботу? Только не сообщайте ей, что Эдварда там не будет. — Мэри… — Люси сказала, что он не придет. Уж не знаю, откуда ей известно, но она, похоже, уверена. Кажется, он не ладит с матерью, или что-то в этом роде. — Ох уж эта его мать! — вскричала Белл. — Довольно странно, с учетом того, что ее дом — его единственное пристанище. Насколько мне известно, они ссорятся из-за того, что она хочет женить его на богатой наследнице, чтобы ее сынок не попал в лапы какой-нибудь охотницы за состоянием. Похоже, миссис Феррарс настоящий цербер. — Но какое отношение к нашему разговору, — спросила Белл, раздраженная потоком сознания Мэри, — имеет мать Эдварда? — О, — воскликнула Мэри, — Фанни сказала, что она тоже будет на ужине. Правда же, очень интересно? Дракон, охраняющий вход в пещеру с миллионами Феррарсов. И еще один брат Фанни. Тот, про которого пишут в газетах. Белл, я должна бежать. Мой крошка вот-вот проснется, а он очень не любит, когда мамочки в этот момент нет рядом. — Ну конечно, — слабым голосом пролепетала Белл. — Так вы скажете Элли? Дресс-код — элегантная классика, вечером в субботу. — Да, — ответила Белл. — Конечно. До свидания. Очень осторожно она положила трубку обратно на рычаг. Эдвард не придет, но будет его мать… Фанни, Джон, эти мерзкие девчонки Стил, элегантная классика… Бедная Элинор. Бедная, бедная Марианна. Ну почему все вокруг, словно сговорившись, стараются делать вид, будто ничего не случилось? Телефон снова зазвонил, и Белл схватила трубку. Прежде чем она успела произнести хоть слово, Мэри сказала: — Совсем забыла — Уиллз вот-вот женится. — Что? — Я не знаю всех деталей, слышала только, что они уже улетели в Афины. Все, убегаю, мы уже кричим во все горло! Она дала отбой. Сидя в гостиной, Эбигейл Дженнингс прислушивалась к переборам гитары — Марианна играла у себя в спальне. Слушать музыку, сказала она Шарлотте по телефону этим утром — роды у той задерживались на пять дней и поэтому им требовался постоянный обмен звонками с целью взаимной поддержки, — было огромным облегчением. Даже печальные медленные мелодии, которые Марианна предпочитала, были куда приятней тяжких вздохов или молчания. Слава богу, повторяла она, что Билл Брэндон без ума от нее: его попросили захватить из Делафорда гитару, когда он в следующий раз поедет в Лондон, но бедняга специально проделал такой путь, чтобы привезти инструмент. Ну и ладно, зато теперь Марианна не расстается с гитарой, а значит, может выпустить наружу хоть малую толику своих переживаний. — Я не перестаю благодарить Господа, дорогая, — сообщила Эбигейл своей младшей дочери, — что ты никогда не оставалась с разбитым сердцем. Шарлотта весело рассмеялась. — Это уж точно! — Эти девочки Дэшвуд, Чарли, конечно, лапочки, но они просто безнадежны! До того чувствительные! Собственно, чему тут удивляться — достаточно посмотреть на их мать. — Да уж, мама. — Марианна, — продолжала Эбигейл, — влюбилась в Уиллза, и в мгновение ока закрутила с ним роман. А теперь Элинор, с этим мальчишкой, Феррарсом… — Вот в этом я не уверена, мама. — Чарли, дорогая, между ними что-то серьезное. Он так загадочно себя ведет: то приезжает, то уезжает… Шарлотта понизила голос. — Он поступит так, как скажет мать, — с ноткой сожаления в голосе произнесла она. — Что? — Мама, у их семьи я не знаю сколько миллионов, просто бешеные деньги! Его отец оставил громадное наследство, так что миссис Феррарс будет очень тщательно подходить к выбору невест для своих сыновей. Им самим слова точно не дадут. А если кто-то из них вздумает ей перечить, его ждут катастрофические последствия. Элли может мечтать об Эдварде хоть до посинения, но он женится на той, кого посоветует мать. То есть на Тэсси Мортон. — Тэсси? — Ну да! — воскликнула Шарлотта. — По-моему, вполне логично. Богатый наследник женится на строительной принцессе. Идеальный союз! К тому же, она миленькая. Делает все, что прикажет отец. Так что если он прикажет ей выйти за Эда Феррарса, она выйдет. Не думаю, что ей хоть раз в жизни доводилось высказывать собственное мнение. — Дорогая, — удовлетворенно хохотнула Эбигейл, — ты, похоже, знаешь все и про всех. — В тебя пошла, — жизнерадостно поддакнула Шарлотта. — Только подумай, — в предвкушении сказала Эбигейл, — до чего любопытно будет оказаться на званом ужине у Фанни Дэшвуд! — Ты имеешь в виду, в субботу? — Ну да! — Если до субботы ребенок не появится на свет, — отрезала Шарлотта, — я тоже приеду и рожу его прямо посреди гостиной. У меня такое впечатление, что я навсегда останусь беременной. — Он не приехал, — прошипела Люси на ухо Элинор, когда они субботним вечером вылезали из такси, — из-за меня. Элинор, все внимание которой было сосредоточено на том, чтобы с достоинством выбраться из машины в туфлях на непривычно высоких каблуках, промолчала. Люси поддержала ее за локоть и снова принялась шептать: — Я имею в виду, что он сразу бы нас выдал. Ты же знаешь Эда! Он совершенно не умеет скрывать свои чувства. Один взгляд в мою сторону — и наши отношения перестали бы быть секретом. Элинор освободила свой локоть из ее цепкой ручки и выпрямилась. Стараясь не показывать раздражения, она спросила: — Ну и что? — Ох, Элли, — с упреком воскликнула Люси, — ты же знаешь, что мы должны думать на десять шагов вперед! Она окинула взглядом фасад дома, перед которым они стояли. — Я считала, что на Харли-стрит живут одни врачи. — Бррр, — фыркнула Нэнси в другое ухо Элинор, — не смейте при мне говорить об этих докторишках! Люси продолжала разглядывать дом. — Да ты сама только о них и говоришь, — пренебрежительно бросила она сестре. — Люс, ты просто стерва! — Лучше уж стерва, чем зануда! — Ну да, зануда, только с кавалером, который летает на собственном самолете, а не ездит на потрепанной «Сиерре»! — Должно же что-то компенсировать лысину и пивное брюхо! — Меня от тебя тошнит! — Прекратите, — не выдержала Элинор. — Прекратите сейчас же. Дом принадлежит семье. Ну, точней, в данный момент Джону. Он сдает все квартиры, кроме той, в которой они живут. Люси снова уцепилась за ее руку. — Неплохой побочный доход, да? Я имею в виду, для твоего брата. Элинор не стала отвечать. Она смотрела, как у тротуара остановилось второе такси, и Билл Брэндон с сэром Джоном Мидлтоном, под наблюдением Марианны и Мэри, попытались извлечь из него миссис Дженнингс. Люси сжала руку Элинор, чтобы снова привлечь ее внимание, и прошептала: — Помоги мне, Элли! — Ты о чем? Лицо Люси было так близко, что они едва не соприкасались щеками. — Я ужасно боюсь. Просто словами не описать. Я вот-вот встречусь с матерью Эдварда, а его нет рядом, чтобы меня поддержать, и при этом все наше будущее зависит от того, какое мнение она обо мне составит. Без твоей поддержки я этого просто не вынесу — ни за что! Я знаю, что ты должна присматривать за сестрой, но прошу, не бросай меня! Пожалуйста! — Она запустила ногти глубоко в ладонь Элинор. — Понимаешь, Элли, ты единственный здравомыслящий человек, который все знает. — Добрый вечер, — бросила миссис Феррарс, не глядя на Элинор, — только я понятия не имею, кто из вас кто. Я уже сказала Фанни, что она пригласила слишком много девчонок, а мне недосуг запоминать ваши имена. Так что можете на это не рассчитывать. — Мы и не рассчитываем, — громко ответила Марианна, стоявшая за спиной у сестры. Миссис Феррарс сделала вид, что не слышит. Это была миниатюрная надменная женщина в темном дорогом платье; ее руки, унизанными бриллиантовыми перстнями, напоминали скрюченные птичьи лапки. — Мы свояченицы Фанни, — подсказала Элинор. Миссис Феррарс фыркнула. Элинор предостерегающим жестом положила ладонь Марианне на плечо. — Мы выросли в Норленде. И знакомы с Гарри, — сказала она. Миссис Феррарс продолжала смотреть мимо них. — Гарри мой внук. — Да-да, мы знаем. Острым взглядом своих маленьких, темных, как ягоды смородины, глаз миссис Феррарс обежала всех, кто находился в комнате, кроме них. — Гарри унаследует Норленд, — громко объявила она. — Это мы тоже знаем. — И нам все равно, — сказала Марианна. — Если вас это волнует. Миссис Феррарс выпрямила спину. — Где Фанни? — спросила она. — Здесь, мама, — откликнулась та, мгновенно материализовавшись у матери из-за спины. Вместо приветствия Фанни наградила Марианну с Элинор пренебрежительной ухмылкой. — Очень мило, что вы смогли приехать. Она подхватила миссис Феррарс под руку; Элинор невольно обратила внимание, что руки у Фанни точь-в-точь такие, как у матери, только моложе. — Мама, думаю, Элли с Марианной нас извинят, но мне надо познакомить тебя с нашими очаровательными новыми знакомыми. Милейшие девушки. Гарри от них в полном восторге. — Девушки? — скорчив гримасу, пробормотала миссис Феррарс. Фанни одарила Марианну и Элинор новой безжалостной улыбкой. — Да, мама, девушки. Приятнейшие. Мы с Мэри их просто обожаем. Да ты ведь и сама любишь молодежь. Миссис Феррарс поглядела на дочь и опять фыркнула. — Я? Фанни игриво хихикнула. — О, сестры Стил тебе понравятся! — Она скользнула презрительным взглядом по родственницам мужа. — Ужин скоро подадут, — бросила Фанни, как будто они явились исключительно ради еды. — Фуршет, поскольку народу слишком много, но всё из «Оттоленги». Правда, у них великолепная кухня? — Боже, — вздохнула Марианна, почти не стараясь понизить голос, — какой ужас! Самый длинный и скучный ужин в моей жизни. А так украшать блюда ради фуршета, по-моему, это чистая показуха, особенно когда гости даже не сидят за столом, а топчутся вокруг с тарелками и вилками. Кстати, кто бы мог подумать, что люди, вроде бы получившие лучшее в стране образование, окажутся такими скучными и заурядными? — Шшш, — автоматически одернула сестру Элинор. — Машины и политика — это все, о чем говорят мужчины. А женщины вообще обсуждают какую-то чушь. Элинор склонилась к сестре. — Эм, тебя могут услышать. Марианна слегка вздернула подбородок. — Мне все равно, если меня услышат. Зачем мы здесь? Почему нам надо общаться с… — Джон и Фанни, — твердо произнесла Элинор, — наша семья. Мы обязаны были прийти. — И с чего это Фанни так носится с сестричками Стил? Только посмотри, какая теплая компания: она со своей мамашей и с твоей подругой Люси. — Люси мне не подруга. Марианна с лукавой улыбкой покосилась на сестру. — Она считает по-другому. Элинор грустно сказала: — Такие вещи обычно говорит Магз. — Не надо! Не надо, прошу. Я так скучаю по Магз! Я скучаю… Внезапно дверь гостиной распахнулась: на пороге стоял Гарри в пижаме и с выражением упрямого недовольства на лице. — О! — немедленно вскричала Мэри Мидлтон. — Человек-паук! Смотрите, у него человек-паук! Мой Уильям просто обожает свою пижаму с человеком-пауком! Фанни, желая продемонстрировать, что ее материнское рвение не уступает энтузиазму Мэри, кинулась к сыну и присела возле него на корточки. — О, мой котенок… Но тут Гарри закричал: — Не хочу ложиться! Фанни попыталась успокоить ребенка, обняв его и прижав к себе, но он немедленно высвободился из ее объятий. — Пусти! Пусти меня! — Ну же, Гарри, милый, ты ведь уже большой мальчик… — Да-да, большой. Хотя, конечно, не такой высокий, как Уильям, — говоря в пространство, заметила Мэри Мидлтон. Фанни обернулась к ней — у нее на лице застыла напряженная улыбка. — Если вы присмотритесь, то поймете, что Гарри значительно выше. Гарри заметил стоявших неподалеку теток. — Элли! — крикнул он. — Элли, Элли, Элли… Элинор, улыбаясь, подошла к мальчику и склонилась над ним. — Привет, Гарри. Он заявил: — Я не хочу спать в этой кровати. Хочу мою кроватку. — А может, я тебе немного почитаю? — Вообще-то, — сказала Мэри, обращаясь к Фанни, — рост Уильяма находится на верхней границе для его возраста, в то время как Гарри… — …гораздо его выше, — жизнерадостным тоном провозгласила Фанни, повернувшись к сыну. Но Мэри не была намерена уступать. Она посмотрела на Элинор, склонившуюся над Гарри, и спокойно произнесла: — Пусть Элинор нам скажет. Она знает обоих мальчиков. И видит Уильяма как минимум раз в неделю. Настойчивый вопрошающий взгляд Фанни уперся в лицо Элинор. — Ну? В гостиной повисла тревожная пауза. Элинор взяла Гарри за руку, и он не стал выдергивать ее, хотя до этого не позволил матери обнять себя. Гости переглядывались между собой. Стоявшая с краю Люси Стил, мнения которой никто не спрашивал, начала уверять всех, что оба мальчика настоящие богатыри и выглядят гораздо старше своих лет. Но никто не откликнулся на ее слова — даже миссис Феррарс, вставшая по другую руку от Гарри, словно готовясь защищать его от чьих-то нападок. — Ну? — беспощадно повторила Фанни, глядя на Элинор. Элинор сжала ручку Гарри в своей ладони. — Ты мой племянник, — сказала она ему, — и я тебя люблю. Я уверена, что через год ты станешь таким же высоким, как Уильям, а когда вы оба вырастете, ты, скорее всего, будешь выше, потому что у твоего отца рост больше, чем у его. Так что тебе надо есть полезную еду, а не всякую гадость, и спокойно ждать. Гарри кивнул. Ее вердикт, похоже, его нисколько не обидел. — Ну спасибо, — саркастически пробормотала Фанни в сторону Элинор. — Очень жаль, — сказала миссис Феррарс, — что она неспособна проявить лояльность хотя бы к членам собственной семьи, тебе не кажется? — У меня спросили моего мнения, и я его высказала, — ответила Элинор, выпрямляясь. Гарри, глядя на тетку, внезапно сказал: — Я не обижаюсь. Все равно я лучше играю в футбол. — Спасибо тебе. По-прежнему держа Элинор за руку, Гарри попросил: — А ты можешь пойти со мной и что-нибудь мне нарисовать? Фанни уничижительно ухмыльнулась. — Нарисовать! Миссис Феррарс окинула Элинор враждебным взглядом. — Ты рисуешь? — тоном обвинителя поинтересовалась она. — Да, — ответила Элинор. — Немного. Вообще-то я изучаю архитектуру. Миссис Феррарс и Фанни переглянулись. — О, архитектуру… — Никакого сравнения, — сказала Фанни матери, — с настоящей живописью. Сплошные чертежи по линейке. И вся жизнь у нее такая же. Миссис Феррарс наградила Элинор ледяной улыбкой. — Полная противоположность Тэсси Мортон. — О да, мама, между ними нет ничего общего. Только вспомни Тэсси: ее божественные картины с цветами… — И стрекозами… — Да-да, стрекозы! И те дивные ягоды, осенние — кажется, бузина или что-то в этом роде… — Я считаю Тэсси, — заявила миссис Феррарс, — настоящей художницей. У нее талант! — У Элинор тоже! — с другого конца комнаты выкрикнула Марианна. Все, кто был в гостиной, замолчали и, обернувшись, посмотрели на нее. — Что-что? — угрожающе переспросила Фанни. — Я не знаю, кто такая эта Тэсси, — сказала Марианна, — и знать не хочу. И всякие акварели на ботанические темы меня тоже не интересуют. Но Элли рисует просто волшебно. Она может нарисовать что угодно. Гарри правильно сделал, что попросил ее что-нибудь ему нарисовать. Вы удивитесь, когда увидите, как у нее получается. Элинор стояла, сжимая руку Гарри в своей и устремив взгляд в пол. Подумать только, во что вылился этот званый ужин! — Кто она такая? — спросила миссис Феррарс, обращаясь к дочери. — Мама, я вас уже знакомила. Это единокровная сестра Джона, одна из троих. — А-а, — с презрением бросила миссис Феррарс, — эти! Она ухмыльнулась. — Ни копейки денег и, похоже, ни капли здравого смысла. Марианна гневно вскрикнула, протолкнулась вперед и крепко обняла потрясенную Элинор. — Не слушай их, Элли! Не обращай на них внимания. Они просто недалекие, корыстные… — Тише! — в отчаянии пробормотала Элинор, пытаясь высвободиться из ее объятий и одновременно зажимая свободной рукой сестре рот. — Я в порядке, ничего страшного… — Она что, плачет? — спросил Гарри. Марианна закивала головой, отпуская Элинор и закрыв лицо ладонями. — Да, плачет, — в полном отчаянии ответила Элинор. — Почему бы тебе, — чеканя слова, сказала Фанни, — не отвести Гарри в кровать и не попытаться заодно успокоить Марианну? Какая отвратительная сцена! И до чего неуместная. Джон всегда говорил, что она истеричка. Свободной рукой Элинор обхватила Марианну за плечи. — Пойдем, Эм. Внезапно рядом с ними возник Билл Брэндон: взгляд, которым он смотрел на Марианну, полностью выдавал обуревавшие его чувства. — Могу я… могу я чем-нибудь помочь? Может… Элинор ответила ему слабой улыбкой. — Я должна увести их с Гарри и попытаться успокоить. — Я-то не плачу, — заметил малыш. — Нет, слава богу. — Если вам понадобится помощь, то… Элинор развернулась к нему, по-прежнему держа за руку племянника и обнимая сестру; краем глаза она заметила, как на другом конце комнаты сэр Джон что-то оживленно обсуждает с Люси Стил — взгляды обоих были направлены на входную дверь. Обращаясь к Биллу Брэндону, Элинор сказала: — Ну, раз уж вы вызвались помочь, можете убить кое-кого ради меня, — но увидев, что Билл от волнения не заметил иронию в ее словах и совсем растерялся, постаралась придать голосу легкость и объяснила: — Шучу. — Прости, дорогая, — сказала миссис Дженнингс, заглядывая в ванную, — но у нас Люси. Элинор в этот момент умывалась: она выпрямилась над раковиной и посмотрела на Эбигейл в зеркало, промокая полотенцем лицо. — Что? — Люси здесь, дорогая. Но я ее не звала. Честное слово. Она явилась без приглашения, вся такая напомаженная, даже не позвонив. Говорит, что хочет видеть тебя. А как Марианна? — Спит. Что удивительно, с учетом произошедшего. — Очень рада это слышать. Бедняжка, она такая эмоциональная. Элинор отложила полотенце. — Марианна защищала меня. — Знаю, дорогая. Очень мужественно с ее стороны. Хотя вечер, конечно, был испорчен. Так что же мне делать с Люси? Элинор вздохнула. Она собрала волосы в небрежный конский хвост и стянула его резинкой. — Наверное, придется выйти к ней. Миссис Дженнингс показала рукой на ее пижамные штаны и серую футболку. — В таком виде? — Знаете, миссис Джей, я не собираюсь наряжаться ради Люси. Миссис Дженнингс заговорщицки улыбнулась. — О да, дорогая, я понимаю. Пойду сварю вам кофе. Элинор обернулась и посмотрела на нее. — Большое вам спасибо, но, если честно, я не хочу, чтобы она задерживалась. — Так-так… — Сами знаете, мне надо возвращаться в Девон и я… Миссис Дженнингс остановила ее, подняв вверх ладонь. — Ты никуда не поедешь в пижаме и без завтрака. Ты и так бледная, как привидение. Кстати, о бледности: ты обратила внимание, как выглядел Билл прошлым вечером, когда Марианна… — Да, — коротко ответила Элинор. — Ладно, — сказала миссис Дженнингс. — Ладно. Мне не следует соваться не в свое дело. Шарлотта постоянно мне об этом твердит. Вот с ней можно болтать о чем угодно. Что ж, Элинор, дорогая, твое дело сейчас — это явиться в гостиную при полном параде, с макияжем и в каких-нибудь модных туфлях. Так что вперед и покончим с этим, договорились? — Элли! — вскричала Люси, вскакивая с дивана. На ней были джинсы в обтяжку и туфельки на шпильках; длинные шелковистые локоны ниспадали на плечи. Она схватила Элинор за запястья. — Правда, было здорово? — Здорово? — Прошлым вечером! Все прошло на ура, да? Она была со мной так мила! Боже, Элли, ты не заболела? Ты выглядишь… выглядишь… — Ужасно? — Ну… не то чтобы… я не хотела… Ты что, всю ночь просидела с сестрой? Элинор попыталась освободиться от ее рук. — С Марианной все в порядке, спасибо. — Я просто подумала… — начала было Люси. Элинор в упор поглядела на нее. — У нее все хорошо, — сказала она. — Марианна спит. Люси сделала медленный глубокий вдох и, с подчеркнутой любезностью, произнесла: — Я очень рада. — Да. Хорошо. — Элли? — Что? — Правда, она прекрасно отнеслась ко мне вчера? Элинор была не в том настроении, чтобы церемониться. — Кто? — спросила она. Люси, слегка качнувшись на каблуках, опустилась обратно на диван. — Мать Эдварда, кто же еще. — Мать Эдварда? Люси наклонила голову, так что локоны закрыли ее лицо. — Мы так славно с ней пообщались! Она столько времени мне уделила — и Нэнси тоже. И твоя свояченица о нас все время заботилась — Фанни, я в нее просто влюбилась! Ты видела ее туфли? Элинор уселась в кресло напротив и, подавшись вперед, сказала: — Люси… — Что? — Люси, — повторила она, — их любезность не имела под собой никаких особых оснований. Я не понимаю, чему ты радуешься: они же не знают про вас с Эдом — так ведь? — и отнеслись к тебе хорошо вовсе не по этой причине. Люси отбросила волосы назад. — Я знала, что ты так скажешь! — Это же очевидно! — обороняясь, воскликнула Элинор. Люси склонилась к ней. — Элли, послушай. Я понимаю, что ты мне немного завидуешь, потому что для меня все складывается наилучшим образом, но они и правда меня полюбили. Я в этом уверена. Так что не старайся испортить мне настроение; я знаю, что понравилась им. А я от них просто в восторге! Почему ты не рассказывала, какая замечательная у тебя свояченица? Элинор ничего не ответила. Люси вгляделась в ее лицо. — У тебя что, похмелье? — Нет, — сквозь стиснутые зубы прошипела Элинор. Люси соскользнула с дивана и опустилась на колени перед ней. Потом попыталась взять Элинор за руку. — Элли, ты потрясающая подруга. Даже не знаю, чем я заслужила такую новую, замечательную, лучшую подружку, как ты. После Эда ты для меня самый главный на земле человек, честное слово, хоть мы и знакомы каких-то несколько месяцев. — Прошу тебя, встань. Люси протянула руку, словно собиралась провести ладонью ей по лбу. — Не надо, — остановила Элинор. — Нет. Люси вздохнула. Она поднялась на ноги — не без труда, с учетом высоких каблуков. — Бедненькая моя, — сказала она. — Ты такая милая, и все равно совершенно одна. Представляю, как тебе тяжело видеть перед собой девушку вроде меня, перед которой открывается блестящее будущее, да еще и с новыми друзьями, такими как Фанни. Надеюсь, ты передашь Фанни, что я считаю ее восхитительной. Элинор молча смотрела на ковер под своими босыми ногами. — Я знаю, что понравилась ей, — повторила Люси, все еще стоя над Элинор. — Тут невозможно ошибиться. И матери Эдварда тоже. Я-то думала, меня ждет ледяной прием — все говорили, у нее репутация настоящего чудовища… Внезапно она замолчала. — Что это? Звонят в дверь? — Возможно. — И кто это может быть? Элинор подняла голову. — Понятия не имею. Наверное, кто-то из друзей миссис Джей. Билл, например. — О, ну конечно, — многозначительно сказала Люси, — Билл пришел узнать, как дела у Марианны. Дверь в гостиную распахнулась: на пороге стояла миссис Дженнингс с подносом в руках, а за ее спиной, растрепанный и не выспавшийся настолько же, насколько Элинор — хотя той лучше удавалось это скрыть, — возвышался Эдвард Феррарс. — Ну вот! — провозгласила миссис Дженнингс. — Одна одетая девушка, одна раздетая, один молодой человек и три чашки кофе! Она вошла в комнату и поставила поднос на низенький стеклянный столик возле телевизора. Ни Люси, ни Элинор не проронили ни слова. Эдвард застыл в дверях, разглядывая потолок. Миссис Дженнингс выпрямилась и обвела всех троих взглядом. — Да что с вами такое? Вы что, не знакомы? Элинор сглотнула. — Да, конечно, просто я не ожидала… мы не знали… — Она запнулась и повернулась к Люси. Но та внимательно рассматривала что-то в окне, замерев в дурацкой позе фотомодели со слегка приоткрытым ртом. Элинор, прижатая к стенке, была вынуждена первой обратиться к Эдварду: — Привет, Эд. В ответ он хрипло буркнул нечто нечленораздельное. Миссис Дженнингс направилась обратно к дверям. — Понятия не имею, что тут у вас происходит. У моей Шарлотты что на уме, то и на языке, так что со скрытностью мне никогда, слава богу, иметь дел не приходилось. Я буду у себя в спальне, мне надо сделать парочку звонков. Это на случай, если я понадоблюсь. Или, — она посмотрела на Элинор, — вам нужен переводчик? Элинор слабым голосом сказала: — Спасибо за кофе. Миссис Дженнингс подтолкнула Эдварда к центру гостиной и вышла за дверь, со стуком захлопнув ее у себя за спиной. Элинор взяла с подноса чашку и протянула Люси. — Кофе? Люси хихикнула, но так ничего и не сказала. Приняв чашку, она снова уселась на диван и уставилась на свой кофе. Элинор перевела взгляд на Эдварда. — Кофе, Эд? — Спасибо, — сказал он, не двигаясь с места. Она подала ему чашку, развернув ее ручкой вперед, чтобы их пальцы не соприкоснулись. В этот момент Люси подняла голову; хотя поза ее и не изменилась, взгляд был очень внимательный. — Как у тебя дела? — вновь нарушив молчание, спросила Элинор. Он взял чашку и сжал ее в ладонях. — Спасибо. Хорошо. Элинор выждала мгновение. Ощущение неловкости, повисшее между ними, было почти осязаемым; внезапно она осознала, что стоит посреди комнаты босиком, в пижаме и с неприбранной головой. Раздраженная неспособностью Эдварда поддержать беседу и нежеланием Люси вмешиваться, Элинор преувеличенно громко сказала: — Ладно, раз ты сам не спрашиваешь, я тебе скажу: у мамы все в порядке, у Магз тоже, Марианна держится молодцом, а я уезжаю в Девон. Как только оденусь. Эдвард отпил кофе из чашки. Казалось, он не решается заговорить ни с одной из них. Поколебавшись, он все-таки пробормотал: — Я… я очень рад, что Марианне лучше. — Она расстроена, — кивнула Элинор, — но не убита. Абсолютно точно. Он изобразил на лице улыбку. — Замечательно. Элинор посмотрела на Люси. Та сидела, вся подобравшись, но по-прежнему не спешила вступить в разговор. — С тобой все нормально? — спросила Элинор. Люси, улыбаясь, кивнула. — О да, спасибо. — Ладно, — сказала Элинор, отставляя чашку, — вы двое не виделись уже сто лет. Я, пожалуй, схожу посмотрю, не проснулась ли Марианна. — Пожалуйста… — воскликнул Эдвард. — Пожалуйста — что? Он скользнул за спинку кресла. — Пожалуйста, проверь, может, она уже не спит — закончил он. — Я… был бы очень рад с ней повидаться. Элинор уже направлялась к дверям. Не сводя с Эдварда глаз, Люси сказала: — Я тоже. — Эд здесь? — вскричала Марианна, подпрыгнув в кровати. — Здесь? В квартире миссис Дженнингс? — Да. Он хочет тебя видеть. Марианна принялась шарить под кроватью, свесив голову вниз, в поисках тапочек. — Просто фантастика! Боже, какое счастье! Человеческое существо после нескольких недель среди монстров. Ты не видишь, где второй? — Тапочки тебе не понадобятся, — сказала Элинор. — Люси здесь. Марианна рывком выпрямилась и отбросила волосы с лица. — Люси? — Да. — А она что здесь делает? — Я… я не знаю. Просто пришла. Марианна отбросила одеяло и встала. — Довольно жестоко с твоей стороны, Элли, оставлять его с ней наедине, — ухмыляясь, заметила она. — Ну, насколько мне известно, они с ним немного знакомы… — Никто в здравом уме не согласится развлекать беседой сестричек Стил — если только под дулом пистолета. Надо бежать к нему на помощь. — Ты разве не хочешь причесаться? Марианна окинула сестру взглядом. — А ты? — Миссис Дженнингс ворвалась ко мне, прежде чем я успела. — Ну а ты ворвалась ко мне, прежде чем я успела. Бедолага Эд! Она распахнула дверь спальни и бегом бросилась по коридору; Элинор побрела следом за ней. — Эд, — крикнула Марианна, с разбегу бросаясь к нему на шею. — О Эд, до чего я рада тебя видеть! Эдвард, так и не покинувший своего укрытия за спинкой кресла, обнял ее с не меньшим энтузиазмом — разве что чашка с кофе в его руках оказалась немного некстати. — Привет, Эм, привет, привет! — Мы просто мечтали повидаться с тобой! Конечно, Элли в первую очередь, но и я тоже! Нам обеим было необходимо увидеть хоть одного нормального человека, хоть кого-то из дома. Он слегка отстранился, чтобы лучше ее рассмотреть. — Ты ужасно похудела, Эм. — О, — сказала она, отбрасывая назад волосы, — это неважно. У меня все хорошо. Честно. Зато Элли просто красавица. Правда, она великолепно выглядит? Так всегда, когда она довольна. Элинор заметила, как внимательное выражение на личике Люси сменилось неприкрытой злобой. Она попыталась подыскать слова, чтобы немного сгладить ситуацию, но у нее ничего не вышло. Глядя на Марианну, Эдвард спросил: — Ну как вы тут? В Лондоне? Она покачала головой. Потом шепнула тихонько: — Ты слышал, что произошло? — Да, — расстроенно произнес он. — Слышал. — А вчера, — сказала Марианна, ежась от воспоминаний о том, какой ужасный вечер им пришлось пережить, — мы были на этом семейном сборище, которое созвала — уж прости, Эдвард, — твоя сестра, и это было ну просто невыносимо. Почему ты не пришел? С тобой было бы гораздо легче. Он слегка отступил назад. Потом пробормотал себе под нос: — Я… я не смог. — Почему? — Ну, я кое-кому пообещал… — А Эдвард, — внезапно резким голосом вмешалась Люси, — не похож на тех парней, с которыми общаешься ты, Марианна. Он умеет держать слово. Правда, Эд? Марианна уставилась на нее. — Я знаю, что Эдвард держит свое слово, — удивленная, сказала она. — Если он что-то обещал, то обязательно сделает. Я не сомневаюсь. Но что ты имела в виду? Руки Элинор непроизвольно сжались в кулаки. Она отвернулась. Одно дело — недолюбливать Люси Стил или не доверять ей, и совсем другое — едва не наброситься на нее с кулаками. Эдвард поставил чашку на журнальный стол. — Мне очень жаль, Эм, но я должен бежать, — с искренней теплотой сказал он. Она в ответ лишь рассмеялась. — Но ведь ты только что пришел! — Я просто хотел… хотел узнать, как у вас дела. — У меня все хорошо. И будет еще лучше. А она, — Марианна махнула рукой в сторону Элинор, — самая лучшая на свете девушка и сестра. Как тебе наверняка известно. Тут она привстала на цыпочки и прошептала ему прямо в ухо: — Наверняка Люси скоро уйдет. Останься и поболтай с нами. Эдвард улыбнулся, но покачал головой. — Прости, Эм. Мне надо идти. Он бросил короткий взгляд в сторону Люси и Элинор, повторив: — Извините. Элинор ничего не сказала. От гнева на Люси и разочарования в Эдварде в горле у нее стоял ком, который никак не удавалось проглотить. Она так и не посмотрела ему вслед, хотя отчетливо слышала, как Эдвард вышел из комнаты, коротко попрощался в коридоре с миссис Дженнингс и захлопнул за собой входную дверь. И тут, словно издалека, до нее донесся голос Люси, спешно произнесшей: — Мне тоже пора. Вздрогнув, она снова пришла в себя. Марианна, обойдя Люси, уселась на диван и принялась сосредоточенно разглядывать ногти у себя на руках. — О, — только и смогла ответить Элинор. Люси уже шла к двери. Чашку она поставила на столик, рядом с чашкой Эдварда. — У меня весь день расписан, а ведь я вчера так поздно легла! — Она поглядела на Элинор. — Ты, — сказала Люси с напыщенной театральной интонацией, — самый надежный друг на свете. Для меня это очень ценно. Входная дверь хлопнула во второй раз. Марианна тут же подскочила с дивана. — Так, Элли, признавайся. Зачем она приходила? — Понятия не имею. — Для чего она явилась, Элли? И как тут оказался Эд? Элинор смотрела в окно. — Они знакомы уже много лет, — сказала она. — И? — И все. Марианна направилась к дверям. — Ладно, можешь мне не говорить. Только не рассчитывай, что я стану играть в эти ваши игры. Ты не видела его тысячу лет, и вдруг на тебе, она оказывается здесь одновременно с ним. Хочешь сказать, это случайность? Элинор попыталась было ответить, но Марианна подняла вверх ладонь, заставляя сестру замолчать. — Не надо морочить мне голову, Элли. Между ними что-то происходит, и это тебе неприятно, но ты не хочешь ничего говорить. Ладно, Элинор Дэшвуд, я не в обиде, только не надо делать вид, будто я выдумываю! Выпалив эту гневную тираду, Марианна бросилась прочь из гостиной, оставив Элинор в одиночестве смотреть на небо. 5 Сэр Джон с громким стуком опустил тяжелую бутылку на кухонный стол в доме Белл. Не ожидавшая его визита и не готовая к приему гостей, Белл воззрилась на него с изумлением. — Шампанское! Он улыбался во весь рот. — Именно! Шампанское. Мы сегодня празднуем! — Но, — заметила Белл, — еще же только вторник… Сэр Джон оперся руками о стол, так что бутылка оказалась между его ладоней, и наклонился к ней. — Давайте-ка выпьем за Шарлотту. Она родила! У Томми Палмера появился сын и наследник. Белл радостно улыбнулась в ответ. — Я просто счастлива! — Настоящий богатырь, — восторженно воскликнул сэр Джон, — больше девяти фунтов. Тяжелей, чем все наши. Мэри уже на пути в Лондон. Представляю, как теща сейчас раздает команды в родильном отделении. Чудесная новость, правда? — Восхитительная! Восхитительная. Жаль, что девочки еще не приехали из Эксетера. Маргарет после уроков посещает какой-то школьный клуб. — Тогда, — сказал сэр Джон, поднимая бутылку, — мы с вами разопьем ее на двоих. Несите бокалы! — Но я еще не растопила камин… — Я сам растоплю. Ну же, Белл, раз нам выпало отметить это событие вдвоем, мы это сделаем! Эби по телефону сказала, что пока у Чарли шли схватки, Томми был вне себя от беспокойства, но стоило ребенку появиться на свет, он тут же опять стал собой и заявил, что бедный младенец — вылитый Черчилль. Эби говорит, что он совершенно невыносим — как обычно, и что малыш похож на него как две капли воды. Он принялся ходить по кухне, распахивая дверцы шкафов. — Бокалы! Где у тебя бокалы? — Здесь, — сказала Белл. — Но у меня нет специальных бокалов для шампанского. — Нет бокалов для шампанского? — с притворным возмущением вскричал сэр Джон, а потом игриво толкнул ее локтем. — Между нами, Белл, я сейчас с радостью выпью даже из банки для варенья! — Я не поеду, — отрезала Элинор. Она сидела в постели в старом отцовском кардигане, натянув рукава почти до пальцев, и пила из кружки чай. На другом конце кровати примостилась Белл, по-прежнему одетая и слегка раскрасневшаяся от выпитого шампанского. Она пыталась уговорить сэра Джона остаться на ужин, но он заявил, что завтра рано утром улетает в Португалию по делам фабрики и должен еще успеть собраться. Его «Рендж Ровер» с ревом скрылся в темноте, оставив Белл — немного навеселе и с легкой икотой — дожидаться возвращения из Эксетера Маргарет и Элинор. Белл тяжело вздохнула, глядя на дочь. — Дорогая, я знаю, что ты очень устала кататься в Лондон и обратно. Но Джон — и Фанни, надо думать, тоже — пригласил вас с ними на концерт, а Марианна не пойдет, если ты не приедешь. К тому же, ты могла бы навестить Шарлотту и ее младенца. Правда ведь? Глаза у Элинор слипались. — Я езжу туда каждые выходные уже целую вечность. — Я знаю. — Добираться ужасно долго. А по вечерам в воскресенье еще и тоскливо. — Элли, милая! Даю тебе слово — это в последний раз. По-моему, Марианне пора возвращаться домой. Элинор вздернула голову. — Пора что? — Ну, — осторожно заговорила Белл, — когда-нибудь ей все равно придется вернуться к нормальной жизни. Может, ты думаешь, что я потеряла счет времени, но я помню, что мы приехали сюда больше полугода назад, а она до сих пор просто плывет по течению и понятия не имеет, чем хотела бы дальше заняться. Элинор заметила: — Я пыталась с ней поговорить. — О, дорогая, я не сомневаюсь… Элинор поставила кружку на стопку книг возле кровати. — Значит, ты считаешь, что возвращение домой пойдет ей на пользу? — спросила она. — Поможет сосредоточиться на будущем? — В любом случае, это необходимо, — сказала Белл. — Мы не можем больше злоупотреблять гостеприимством Эбигейл… — Ну, миссис Дженнингс только рада. Марианна заменяет ей ее дочек. — И все же… Элинор потерла глаза и зевнула. — Значит, ты хочешь, чтобы я опять тащилась в Лондон ради какого-то концерта… — Понимаешь, — перебила ее Белл, — мне кажется, что Джон пытается загладить свою вину. Ну, и Фанни тоже. Он, конечно, ничего такого не сказал, но, по-моему, он чувствует, что они не очень-то поддерживали нас в ситуации с Марианной, — видимо, именно по этой причине он подумал, что ты могла бы остановиться у них на Харли-стрит. По крайней мере, так он сказал по телефону. — Мне совсем не хочется ехать на Харли-стрит. — Элли, дорогая, Джон — член семьи. — Знаешь, — сказала Элинор, сползая вниз, под одеяло, — у меня совсем нет сил. Белл наклонилась к дочери и похлопала по одеялу где-то в районе ее живота. — Всего один уикенд, дорогая. Будь полюбезней с Джоном и постарайся убедить Марианну вернуться домой. Заодно сможешь повидаться со своей подружкой Люси… — Терпеть не могу Люси, — буркнула Элинор. — О, я думала… Элинор развернулась лицом к стене. — Да, как и все, — сказала она. — Все думают так, как удобнее им. Сейчас тебе удобнее считать, что я не против погостить у Джона с Фанни и уговорить Марианну больше не разыгрывать мелодрамы и всерьез задуматься о собственном будущем. Мгновение обе молчали. Потом Белл встала с кровати. Элинор думала, что мать направится к двери, но та стояла на месте. — Я буду очень тебе признательна, дорогая, — нетвердым голосом сказала она. Элинор уставилась в стену. Как лучше поступить: сказать, что она больше не будет следовать ничьим указам, потому что ее покладистостью стали слишком злоупотреблять? Или остаться прежней послушной, надежной и терпеливой Элинор, которая никогда не ставит свои интересы на первое место, потому что — надо смотреть правде в глаза — ничем этого не заслужила? Она перевернулась на спину и посмотрела на мать. Белл сложила ладони в молитвенном жесте. — Только один уикенд, — мрачно произнесла Элинор. — Последний. Концерт должен был состояться в специально переоборудованной церкви в Челси. Элинор оказалась среди ухоженных и дорого одетых людей, которые, как она заметила, делились на настоящих поклонников музыки и тех, кому нравилось выглядеть таковыми. Фанни, вне всякого сомнения, относилась ко второй категории: большую часть времени она крутилась на своем стуле, высматривая знакомых, с которыми могла бы переброситься парой слов в антракте. Марианна молча изучала программу и отвлеклась лишь раз, чтобы сказать Элинор: — Вторая симфония Рахманинова, какое чудо! Кажется, я могу слушать ее бесконечно. Фанни негромко вскрикнула: — Бог мой, там же Роберт! И как только он тут оказался? Классическая музыка совершенно не в его вкусе. — Она привстала со стула и яростно замахала программкой. — Робби! Робби! Сюда! Изящный молодой мужчина в модном облегающим костюме, сидевший от них через несколько рядов, рассеянно обвел публику взглядом. — Робби! — снова закричала Фанни. — Сюда! Мы здесь! Мужчина — тот самый, с фотографии в воскресной газете, которую показала ей миссис Дженнингс, — протиснулся к ним и театрально приложился губами к щеке сестры. — Рад тебя видеть, старшенькая! — А это Элинор, — без особого энтузиазма сказала Фанни. — Ну, ты знаешь. Единокровная сестра Джонни. Точнее, одна из сестер. — О, — воскликнул Роберт, закатывая глаза, — так мы с вами почти родственники! — В каком-то смысле. — И вы, — с нажимом произнес он, — также знакомы с заблудшей овцой нашего семейства, Эдвардом, не правда ли? — Совсем немного, — отрезала Фанни. — Видите ли, — сказал Роберт, одергивая манжеты рубашки, — я всегда говорил — правда же, сестричка, — что маме с папой надо было проявить здравый смысл в отношении Эдварда и отправить его в Вестминстер, как меня, — тогда никаких неприятностей бы не произошло. Ты же согласна, Фанни? А его зачем-то услали на эти курсы в Портсмут… — Плимут, — поправила та. — Неважно — ничего хорошего из этого все равно не вышло. Он совершенно отбился от рук. И продолжает бунтовать до сих пор. До чего противный мальчишка! Джон Дэшвуд, заметив, наконец, Роберта, подошел поздороваться с ним. Марианна подняла глаза от программки, увидела еще одного незнакомца, не заслуживающего — как, впрочем, и все остальные — ее внимания, и снова углубилась в чтение. — Привет, старичок, — тепло приветствовал Роберта Джон Дэшвуд. — Не ожидал встретить тебя здесь. Роберт Феррарс подмигнул Элинор. — Согласен, мероприятие не в моем вкусе. Зачем сидеть молча и слушать, когда можно говорить, — я так считаю! — Он перевел взгляд на сестру. — Помнишь Сисси Эллиот? Так вот, теперь она леди Эллиот, дорогуша, поскольку он таки дослужился до титула! Смех, да и только. В принципе, я сейчас должен быть у нее, помогать с вечеринкой. «Робби, — сказала она, — не представляю, как мы сможем затолкать двести человек гостей в комнату размером с холодильник?» А я ответил: «Мышка-малышка, предоставь это мне — диваны на балкон, накрываем пленкой, распахиваем двери столовой и готово, у нас куча места в квартире, а курильщикам даже есть где присесть на свежем воздухе». Она была в восторге. Правда, мне еще придется выслушать от нее массу нелестных замечаний — на праздник-то я не пришел! Элинор он казался одновременно и обаятельным, и отталкивающим. Она сама не поняла, почему вдруг спросила: — И что вам помешало? Он тронул ее руку. — Антр-ну.[6 - Между нами (франц.).] Элинор, моя почти что свояченица, мне поступило более заманчивое предложение. Эллиоты, конечно, пэры, золотко, но я здесь, — он бросил взгляд на соседние ряды, — с герцогиней. Которая хочет, чтобы я — да-да, вы не ослышались, именно я — занялся организацией свадьбы ее дочери. — О, — не зная что ответить, промолвила Элинор. — Ты такой отвратительный! — с искренним восхищением сказала Фанни. Он наклонился и снова поцеловал ее в щеку. Потом приложил два пальца к щеке Элинор. — Поцелуйчики в следующий раз, лапочка. — Через ее голову Роберт посмотрел на Марианну. — А это та самая знаменитая… — Шшш, — наигранно оборвала его Фанни, — ты просто ужасен! Невыносим! Роберт осклабился. — Ухожу, ухожу, — шепнул он и стал проталкиваться обратно на свое место. — Такой милашка, — заметила Фанни, обращаясь к Элинор. — Мы его обожаем. Двери нашего дома для него всегда открыты, правда, Джонни? Джон Дэшвуд глянул на Элинор и торопливо сказал, словно боясь, что его перебьют: — И для тебя тоже, Элинор. В любое время. — Благодарю, — неловко ответила Элинор. Фанни откашлялась. — Мы уже говорили об этом, дорогой, — сдержанным тоном обратилась она к мужу. — Я помню, — сказал Джон. — Но я бы не хотел, чтобы Элинор показалось, будто… Фанни повернулась и в упор посмотрела на Элинор. — Уверена, ей ничего не показалось. Правда, Элли? С чего ей обижаться, если сестры Стил остановятся у нас на то время, что будут в Лондоне? — О, я ничуть не обижаюсь. Я не знала, я… — В конце концов, — мягко произнесла Фанни, — моя семья очень обязана дядюшке Люси за то, что он столько внимания уделял Эду в те нелегкие годы, правда? До сих пор у нас не было возможности их отблагодарить, ведь так? — Да, — неуверенно согласился Джон, — думаю, не было. — А мне, — сказала Элинор, отбросив церемонии, — совершенно все равно. Я ничуть не против погостить у миссис Джей. Все замолчали; Фанни сверлила взглядом Элинор, но та упорно не отрывала глаз от пола. Наконец Фанни сказала, уже без наигранной теплоты: — Приедешь в другой раз, — а потом, после еще одной паузы: — Генри очень доволен, что Люси у нас. Она посмотрела на мужа. — Ты согласен? Джон Дэшвуд вздрогнул, а потом воскликнул, стараясь не смотреть на Элинор: — Ну наконец-то! Занавес поднимается. Часть третья 1 — Мы с тобой идем в кафе выпить кофе, — твердо сказала Элинор Марианне на следующее утро, — и тебе придется выслушать меня. Выслушать, а не просто сидеть напротив, думая о чем-то своем. Марианна стояла перед зеркалом в ванной и вдевала серьги в уши. Она ответила Элинор невинным взглядом, по-прежнему направленным в зеркало. — Хорошо. Но я не хочу, чтобы мне читали нотации. — Иными словами, ты не хочешь прислушиваться ни к одной точке зрения, кроме своей собственной. — Нет, просто не надо давить на меня и убеждать… что это за шум? — Миссис Джей говорит по телефону. Ничего особенного. Марианна замерла на месте. Потом сказала: — Она кричит. — Это ее обычная манера. — Но не настолько… Громкий голос, разносившийся по всей квартире, внезапно стих, а через несколько секунд до них донесся тяжелый топот, быстро приближавшийся к дверям ванной. Мгновение спустя Эбигейл Дженнингс возникла на пороге с мобильным телефоном, крепко прижатым к вздымающейся груди. — Девочки, — с трудом переводя дух, воскликнула она. — Девочки… Они бросились к Эбигейл; Элинор вытянула вперед руки, словно намеревалась ее подхватить. — Боже, миссис Джей, с вами все в порядке? Вы что… Эбигейл вдавила свой телефон еще глубже в складки кашемирового шарфа, обвивавшего шею. — Дорогие мои… — Что? Случилось что-то ужасное? Миссис Дженнингс возвела глаза к потолку, будто обращаясь за помощью свыше. — Не то чтобы ужасное… Элинор и Марианна вместе взяли Эбигейл под руки и с подобающей случаю торжественностью усадили на закрытую крышку унитаза. Все еще тяжело дыша, она сообщила: — Я только что звонила Шарлотте… — Да! Да? — Так вот, она была прямо-таки не в себе от того, что малыш никак не успокаивается, а я сказала, что это наверняка колика, они часто бывают у младенцев, и нужно скорее пригласить моего божественного доктора Донована, остеопата, чтобы он сделал малышу массаж головы — просто потрясающе, какой он производит эффект. Удивительно, как взрослые люди могут не понимать, через что приходится пройти ребенку, когда кости его черепа сжимаются, протискиваясь сквозь родовой канал, и как при этом ужасном процессе сдавливаются нервные окончания, а потом результат — колики, и… — И поэтому, — перебила ее Марианна, стоявшая на коленях на полу рядом с миссис Дженнингс, — вы так раскричались? Из-за малыша и… Миссис Дженнингс уставилась на нее круглыми от недоумения глазами. — Что? A-а, нет! Нет-нет. Я хотела объяснить, зачем позвонила Шарлотте. Чтобы сказать ей… — Тогда почему? — Почему что? — Почему вы кричали? Миссис Дженнингс сделала глубокий вдох, затем воздела вверх свои пухлые руки и драматическим жестом уронила их себе на колени, по-прежнему держа в одной телефон. — Дорогая, вы не поверите, что рассказала мне Шарлотта. Такой скандал! Просто сцена из романа. Элинор опустилась на колени вслед за сестрой. — Прошу, расскажите! — взмолилась она. Миссис Дженнингс наклонилась вперед, будто собираясь поведать нечто исключительно конфиденциальное. — Произошла жестокая ссора. На Харли-стрит. Прямо этим утром. Похоже, Нэнси Стил решила, что раз они так замечательно со всеми поладили, то теперь самое время сообщить вашему брату и его жене, что Люси и этот мальчишка Феррарс — братец Фанни, тот самый мистер Ф, — уже год как помолвлены, а не говорили об этом потому, что миссис Феррарс очень щепетильна в выборе невест для своих сыновей, ведь она боится, что они попадут в лапы какой-нибудь охотницы за состоянием. Шарлотта говорит, что Фанни прямо-таки взорвалась: бросилась будить Люси и кричать, что ей надоели маленькие корыстные мерзавки, которые так и вьются вокруг ее семьи. Не прошло и пары минут, как Люси и Нэнси оказались за дверью и поехали прямо к Шарлотте, так что Томми, заглянув на кухню, обнаружил в ней толпу рыдающих женщин и в придачу орущего младенца, после чего, по словам Шарлотты, немедленно сбежал к себе в офис, хотя сегодня воскресенье. Марианна побелела и опустилась на пол, зажав рот ладонью. Не отнимая руки, она прошептала: — Только не Эд! Нет… Миссис Дженнингс похлопала ее по плечу. — Ну-ну, успокойся, дорогая. Здорово он поступил, встав на сторону Люси, правда? По-моему, с этих Феррарсов, которые только и думают, что о деньгах, давно пора было немного сбить спесь. Да я готова аплодировать ему! Терпеть не могу людей, ставящих деньги во главу угла. Марианна перевела взгляд на Элинор. Убрав ладонь ото рта, она прошептала: — И ты знала? Элинор молча кивнула. — Давно? — Несколько недель. Нет, месяцев. — Но ничего не сказала мне? Элинор опять кивнула, глядя в пол. — Я никому не хотела говорить. Миссис Дженнингс поднялась на ноги. — Вот это история так история, — оживленно сказала она, — согласны? — Да, — вежливо согласились обе сестры, не двинувшись с места. Эбигейл тяжеловесно прошла между ними. — Конечно, она ваша свояченица, дорогие мои, но, ей-богу, что за реакция! Бедняжка Люси! Такая милая девушка. И вообще, в наше время подобная любовь — большая редкость, вам не кажется? Пожалуй, поеду-ка я к Шарлотте, посмотрю, чем там можно помочь. Вы сможете сами приготовить завтрак? Круассаны в буфете. — Спасибо. Миссис Дженнингс остановилась на пороге ванной. — Знаете, — усмехнулась она, — а из этого может кое-что выйти. Помяните мое слово. Рай в шалаше, и все такое… Кстати, я могла бы помочь им с мебелью. — Она оглянулась на Марианну с Элинор, по-прежнему сидевших на полу ванной. — Интересно, что будет, когда мать Эдварда узнает? Думаю, настоящий фейерверк! Не хотелось бы пропустить этот момент. Элинор подняла глаза на Эбигейл и постаралась изобразить на лице улыбку. — Передайте Шарлотте наши наилучшие пожелания, — сказала она. Когда шаги миссис Дженнингс в коридоре стихли, Марианна хриплым голосом спросила сестру: — Значит, вы, Элинор Дэшвуд, знали, что Эдвард помолвлен с Люси, и молчали все время, пока я вела себя так, как вела? Элинор неохотно кивнула. — Получается, — продолжала Марианна, наклоняясь к сестре и сжимая рукой ее запястье, — Эд оказался таким же законченным мерзавцем, как Уиллз? — Нет, — резко ответила Элинор. — Нет. — Обманщик, выбрал эту безмозглую корову вместо… — Это другое дело, — сказала Элинор. — Эдвард не такой. В детстве он был лишен ласки и тепла, им постоянно помыкали, а эти люди в Плимуте отнеслись к нему по-доброму, Люси в том числе, и он чувствовал себя обязанным… — Уф… — выдохнула Марианна. — Она ведь неплохая девушка. — Да она ведьма! — И он, — с усилием произнесла Элинор, — тоже неплохой человек. — Обычный слабак! Элинор сделала глубокий вдох, словно пытаясь подавить рыдания, подступающие к горлу. — Элли? — Что? — Ты любила его? Элинор заерзала на кафельном полу. — Не знаю. Да. Нет. Я… мне нравятся многие люди. — Но не мужчины. — Некоторые мужчины тоже. — Только не Эд! Элинор посмотрела на сестру, а потом серьезно сказала: — Эм, я не верю в одну-единственную любовь на всю жизнь, как ты. Но — да, у меня есть чувства к Эдварду, это правда. И прежде чем ты продолжишь его оскорблять, я хочу тебе напомнить, что он никогда ничего мне не обещал, не давал никаких надежд и не заверял в том, чего не собирался делать. Если честно, я думаю, что нравлюсь ему. Скажу больше — я в этом уверена. Но он зажат в угол. Своей матерью, а теперь и другими обстоятельствами, а когда он пытается обрести независимость, то и тут оказывается в безвыходном положении. Я не знаю, хочет он жениться на Люси или нет, но он не предаст ее, ведь его самого столько раз предавали, что теперь он никогда не поступит так по отношению к другому человеку — чего бы это ему ни стоило. Ты понимаешь? Повисло долгое молчание. Потом Марианна медленно встала. Глядя сверху вниз на сестру, она негромко сказала: — Ты любишь его. Это очевидно. Элинор вздохнула и едва заметно кивнула головой. Марианна с жаром воскликнула: — Значит, все это время, пока я убивалась по Уиллзу, рыдала и проклинала судьбу, причиняя кучу неудобств всем, кто был со мной рядом, ты знала про Люси и Эдварда, но ни слова не сказала мне? Элинор встала на колени, потом неуклюже поднялась. Не глядя на сестру, она покачала головой. — Нет. — Я чувствую себя просто ужасно… — Прошу… — Элли, — начала Марианна, но голос ее сорвался. — Элли, я вела себя как идиотка. И эгоистка. Я настолько погрузилась в свои переживания, что даже не заметила, как ты страдаешь. Она протянула руку и стиснула пальцы сестры. — Прости меня, Элли! Мне очень, очень жаль. Элинор ответила ей принужденным смешком. — Это не имеет значения. — Нет, имеет. Имеет. Марианна выпустила руку Элинор и крепко обняла сестру. — Боже, Элли, я так ужасно вела себя с тобой, что готова провалиться сквозь землю! — Не надо. Прошу, не думай, что… — Чем я могу тебе помочь? Элли, что я могу сделать, чтобы хоть немножечко, хоть чуть-чуть загладить свою вину? Элинор мягко высвободилась из объятий Марианны, положила руки ей на плечи и заглянула в глаза. — Есть одна вещь, — сказала она. — Какая? Я сделаю все что угодно. — Эм, — сказала Элинор, — я хочу, чтобы ты держалась так, будто нам обеим нет до этого никакого дела. — Что? — Я серьезно. Я прошу тебя быть любезной с Люси и вести себя с Эдвардом как обычно. Я хочу, чтобы никто, ни один человек, никогда не заподозрил, что я расстроена. Люси и Эд — просто еще одна счастливая пара, с которой мы немного знакомы, и все. Все! Хорошо? Марианна грустно сказала: — Вот только у меня руки чешутся врезать ей как следует. — Тебя это не касается. И дело не в ней. Дело во мне. Пообещай, что поможешь мне сохранить лицо. Сделай это ради меня. Меня, Элинор. Ты поняла? Марианна тяжело вздохнула, а потом вдруг улыбнулась. — Поняла. Я обещаю. В кармане кардигана Элинор завибрировал мобильный телефон. Она вытащила его и посмотрела на дисплей. — Черт, это Джон. — Ответь ему, — прошептала Марианна, — скорее! Элинор поднесла трубку к уху. — Алло, — сказала она, — Джон? — Элинор? — переспросил он. — Элинор, у тебя есть минутка? — Конечно. Знаком она показала Марианне оставаться на полу; они уселись поудобнее, прижавшись спинами к панели, закрывающей ванну. — Произошло нечто… пренеприятное, — сказал Джон. — Фанни сильно расстроена, оскорблена в своих лучших чувствах: ты же знаешь, она такая доверчивая… Элинор торопливо вставила: — Джон, мы все знаем, если ты говоришь про… — Кошмар, — перебив ее, воскликнул он срывающимся от возмущения голосом. — В наши дни сплетни распространяются как лесной пожар. Даже если дело касается только членов семьи, через секунду о нем знают все вокруг. Фанни считает, что ее предали — с полным основанием, если вспомнить, сколько она сделала для этих никчемных девиц. — Да. — Элинор, она пригласила их, потому что считала себя обязанной — их семья столько внимания уделила Эдварду в юные годы. Она была с ними так доброжелательна, так щедра, в общем, как обычно, и тут мы вдруг узнаем, что Люси запустила когти в Эдварда и собирается женить его на себе, а он — Элинор, ты не представляешь, как нахально Эдвард держался с матерью и сестрой — заявляет, что все это чистая правда и они действительно собираются пожениться! — О, — пробормотала Элинор. Она сидела, глядя прямо перед собой. Марианна взяла сестру за свободную руку и крепко ее сжала. — Так значит… мать Эдварда знает? — Она просто вне себя, — ответил Джон. — Можно сказать, обезумела. А ведь ты знаешь, что это за милая женщина — вы с ней знакомы. Она желает своим детям только добра, не более того, но когда она напомнила Эдварду, какой отличной партией стала бы для него Тэсси Мортон и с какой радостью она подарила бы им семейное имение в Норфолке, он рассмеялся ей в лицо. Ты можешь в это поверить? Рассмеялся! — И правильно сделал! — одобрительно кивнула Марианна. — Кто это там? — спросил Джон. — Марианна, она сидит рядом со мной. — Что она сказала? — Сказала «не могу поверить», — ответила Элинор, не глядя на сестру. Марианна уткнулась лицом ей в плечо, трясясь от смеха. — Совершенно с ней согласен, — сказал Джон. — Его поведение недопустимо. Верх неприличия! Неудивительно, что миссис Феррарс так отреагировала. Он не получит больше ни пенни. Никогда. Все мосты сожжены. Элинор негромко спросила: — А что сказал Эдвард ей в ответ? — Как ни странно, почти ничего. По-моему, его молчание нечто вроде обороны. Даже когда мать пообещала — по-моему, с полным на то основанием — сделать все, чтобы помешать им в будущем, он практически не отреагировал. Просто повторил, что он обещал. — Видимо, так оно и есть. — О, прекрати! Чего стоит обещание, данное такой девице! Элинор сделала глубокий вдох. — Миссис Джей очень хорошо относится к Люси, Джон. И к нам она тоже была очень добра. — Знаешь, — начал закипать Джон, — Люси, конечно, приходится миссис Дженнингс дальней родственницей, и раньше с ней не было никаких проблем, но все равно это уже слишком — заставлять парня, располагающего немалыми средствами, дать слово жениться, в то время как она сама не может похвастаться ни деньгами, ни родословной. Неудивительно, что люди задаются вопросом, нужен ей он сам или его кошелек. Миссис Дженнингс не виновата, что крестница ее покойного мужа — или кто она там? — ведет себя таким недостойным образом. Она не имеет к этому отношения. Что касается матери Фанни, то она просто образчик щедрости! Это же надо — предложить ему дом с шестью спальнями в Норфолке! Да еще и ферму, относящуюся к поместью. Как только он посмел отказаться! И притом так запросто. В общем, Эдвард сам постелил себе постель, ему на ней и спать. Марианна прижалась ухом к трубке. — Джон, и чем все закончилось? — спросила она. — Закончилось? — Ну да. Чем закончилась их ссора? — Ну, — сказал он, — Эдвард хлопнул дверью, и мы понятия не имеем, где он сейчас. Фанни сказала мне: «О, Джон, вызови такси для этих негодяек и избавься от них. Пускай даже за наш счет — делай что угодно, только пусть они исчезнут». Я так и поступил. Только подумайте, какая щедрость с ее стороны, и это с учетом обстоятельств! Где сейчас Люси, мы тоже не знаем. Насколько мне известно, они с сестрой сразу кинулись к Палмерам, но, думаю, Томми быстренько куда-нибудь их сплавил. Он-то человек разумный. А мы тут пытаемся прийти в себя. Бедняжка Фанни! Она так страдает: вы же знаете, какая она чуткая. Она даже сказала, что лучше уж пригласила бы вас, а не сестер Стил. — Надо же… — Ну а миссис Феррарс, не откладывая дела в долгий ящик, отправилась прямиком к адвокатам. Если она что задумала, ей лучше не мешать, так что еще до обеда ее завещание будет переписано. Она не уйдет, пока они все не исправят. Повезло же старине Роберту! Теперь доля Эдварда достанется ему. И конечно, что-то перепадет и Фанни, хоть она нисколько не заинтересована в деньгах. — Он сделал паузу, а потом сказал: — Так миссис Дженнингс все известно? — Да, — ответила Элинор. — Это она нам рассказала. — И как, вы думаете, она поступит? Элинор улыбнулась в трубку. — О, я думаю, что она будет всячески их поддерживать, Джон. Она обожает Люси и наверняка не одобрит, что Эдварда вот так вот выкинули из семьи. Семейные ценности для нее на первом месте, ты же знаешь. Выдержав еще одну паузу, Джон натянуто сказал: — Фанни тоже хотела бы с вами поговорить, но она слишком расстроена. Элинор улыбнулась еще шире. — Передай ей от нас привет. — Она очень страдает. Это не только оскорбительно, но еще и унизительно, когда человек, которому ты сделал столько добра, внезапно тебя предает. Элинор подавила смешок. — Ну конечно, конечно, Джон, — сказала она, — именно так: очень неприятно, когда близкие люди оказываются совсем не такими, какими мы их считаем, — а потом отключила телефон и обернулась к сестре. — Ты настоящая актриса, — сквозь смех воскликнула Марианна. — Просто звезда! 2 — Что ты делаешь? — спросила Маргарет. Они с Элинор сидели за столом в кухне Бартон-коттеджа, обе с ноутбуками. Маргарет якобы работала над проектом по биологии — о пищеварительной системе, с кучей диаграмм и анализом взаимодействия разных ферментов, — а на самом деле увлеченно переписывалась в Фейсбуке со школьной подружкой, у которой был очень классный — и совершенно неприступный — старший брат. Элинор коротко ответила, не отрывая глаз от экрана: — Разбираю почту. — Можно мне посмотреть? — Нет. — Почему? Там что-то личное? — Нет. — Письма от Эда? — Нет. — Если это не личная почта, — сказала Маргарет, — и там нет писем от Эда, почему мне нельзя посмотреть? Элинор со вздохом развернула ноутбук так, чтобы Маргарет могла видеть экран. — Тут нет ничего интересного. Маргарет перегнулась через стол, прищурившись, чтобы разобрать текст. — Кто такая «Фэнсинэнси»? — Нэнси Стил. — Фу… Тупица! Зачем ей понадобилось писать тебе? — Чтобы похвастаться. — Да тут же целый роман! Что, все про ее пластического хирурга? — Откуда ты о нем знаешь? — Знаю, — ответила Маргарет, — потому что она целыми днями строчит в Твиттере. Только и пишет: он сказал то, он сказала это, ему понравилась моя розовая сумочка… Муть, не то слово! — Нет, — сказала Элинор, — это не про него. Маргарет опустилась обратно на стул. — Джонно говорит, у нее мозгов не больше, чем у блохи, — хмыкнула она. — Он прав. — Так вы с ней переписываетесь? — Нет, — терпеливо ответила Элинор, — это она написала мне. Наверняка хотела лишний раз сообщить про Люси и Эда. А чтобы удостовериться, что я все правильно поняла, Люси прислала письмо тоже. Маргарет сунула кончик ручки в рот и принялась грызть. Зажав его между зубами, она пробормотала: — А что тут понимать? — Что они собираются пожениться. — Это и так известно. Элинор снова вздохнула. Глядя на экран, а не на Маргарет, она объяснила: — Ну, им надо, чтобы знакомые узнали все подробности. Что Люси предложила Эдварду расторгнуть помолвку, если это означает для него разрыв с семьей и лишение наследства, но он и слушать ее не захотел и сказал, что она — ангел. — Могу поспорить, он этого не говорил. — Не говорил, — согласилась Элинор. — Это я. От злости. — Но почему ты злишься? — Потому что Эдвард ведет себя так образцово. И потому что Нэнси Стил такая пустоголовая, и потому что Люси пишет мне только из расчета, что я перешлю ее электронную почту миссис Дженнингс, и Мэри, и всем остальным и они подумают: о, какая чудесная девушка эта Люси и какие чудовища эти Феррарсы. Маргарет вытащила ручку изо рта. — А разве они не чудовища? — Некоторые нет. Маргарет принялась катать ручку ладонью взад-вперед по столешнице. — Элли… — Что? — Деньги правда так важны? Это принципиально, что у Эда и Люси их нет? — Ну, — осторожно заметила Элинор, — им надо на что-то жить. — Работы у него нет, так ведь? А она, вроде, больше любит тратить, чем зарабатывать. Шоппинг и все такое… Элинор снова перевела взгляд на экран. — Люси просит меня узнать, не возьмут ли Джонно или Томми Эда к себе на работу. — Не фига себе! — воскликнула Маргарет. — Да уж. — А они возьмут? — Сомневаюсь. — Ни один из них не захочет помочь Эду с работой? Элинор поглядела на сестру. — А ты сама как думаешь? Маргарет снова сжала ручку в пальцах. — Думаю, — ответила она, — что деньги еще скучней, чем любовь. Но не скучнее биологии. В ванной, располагавшейся непосредственно над кухней, она могла слышать голоса дочерей, хотя понять, что они говорят, было невозможно, — Белл Дэшвуд лежала в теплой воде, с питательной маской на лице. Мэри Мидлтон решила, что ей надо срочно поменять косметику, поэтому значительная часть содержимого шкафчиков в их ванной перекочевала в большущую косметичку, которая отправилась в Бартон-коттедж: среди прочих наполовину использованных баночек дорогущих кремов и лосьонов там была и маска, на этикетке которой говорилось, что после ее использования разглаживаются морщины и кожа становится похожей на персик. Маргарет идея с персиком отнюдь не воодушевила. — Они же волосатые! Кто захочет ходить с волосатым лицом? Белл не хотела стать волосатой. Но недавно она обнаружила, что ей не очень-то нравится, когда ее воспринимают только как мать троих дочерей. Ей бы хотелось что-то собой представлять и вне зависимости от них; хотелось, чтобы люди изумлялись, узнав, сколько ее дочерям лет, чтобы ей ставили в заслугу то, что она сумела сохранить, а не жалели за то, чего лишилась. Лежа в ванне и ощущая, как ее кожа стягивается под высыхающим слоем маски, Белл размышляла о том, что, хотя Генри был и всегда будет единственной любовью в ее жизни, сердце — это все равно мышца, которая нуждается в тренировке. Как-то раз она попыталась намекнуть на свои переживания в телефонном разговоре с Эбигейл Дженнингс. Белл начала издалека: поблагодарила ее за доброту к Марианне и за гостеприимство, которым та пользовалась так долго, а потом аккуратно подвела к тому, что, возможно, была бы не против испытать это гостеприимство и на себе. — Конечно, здесь чудесно, — говорила Белл, глядя в окно, где дождь отвесными струями падал на мощеную площадку с сушилкой для белья. — Очень красиво. Джонно к нам так добр, и Мэри тоже. Все просто замечательно. Но все же, тут такая глушь… Вы же понимаете. Эбигейл, определенно наслаждавшаяся совсем другими видами из своего лондонского окна, предпочла не заметить намека. — Не тревожьтесь, моя дорогая. Я вовсе не забыла про Маргарет. Она следующая в очереди, обещаю. Шарлотта уговорила Марианну поехать с ней в их загородный дом, вместе с малышом, и ко мне она, боюсь, уже не вернется, так что я останусь тут совсем одна. Белл покрутила в пальцах провод телефона. — Я только хотела узнать, Эбигейл, нельзя ли мне… — Вам, дорогая? Но зачем вам Лондон, когда вы живете в таком прекрасном месте? Отправьте Маргарет ко мне на каникулы — чтобы у ваших дочек не было повода завидовать друг другу. Белл набрала в легкие побольше воздуха. — Эбигейл, — сказала она, — вы были к нам очень добры и очень гостеприимны. Но мои дочери — это мои дочери. Они не книги в библиотеке, которые можно брать и возвращать по собственной прихоти. Вот так! И она повесила трубку. Эбигейл не перезвонила. Прошло уже три дня, подсчитывала Белл, лежа в остывающей воде, и до сих пор полное молчание. Попытки переговорить с Марианной — Элинор сказала, что ей уже лучше, но она до сих пор сильно страдает, — также не принесли никаких плодов, а теперь и старшая дочь ускользает от нее, отказываясь, как раньше, выступать в роли парламентера. — Тебе придется самой разобраться с этим, мама. Я больше ничем не могу тебе помочь с Марианной. И я не стану налаживать отношения с Джоном и Фанни. Я не собираюсь и дальше брать на себя все неприятные вещи, которыми ты не желаешь озаботиться. У меня есть работа, которая помогает нам оплачивать бо́льшую часть счетов, я отвожу и привожу Маргарет из школы, и это все, что я на данный момент готова делать для семьи. Не более того. Тебе ясно? Белл протянула руку за махровой салфеткой, смочила ее в воде и принялась смывать маску с лица. Облегчение, которое она испытала, не поддавалось описанию; Белл подумала, что своим благотворным эффектом косметические процедуры во многом обязаны той радости, которую испытываешь, когда они, наконец, заканчиваются. Она вылезла из ванны и, стоя на коврике, на который с ее ног стекала вода, сняла с вешалки полотенце. В какой хаос превратилась их жизнь — или она была такой с тех самых пор, как умер Генри? Безденежье, предательство Джона и Фанни, этот коттедж, за который они должны быть благодарны, Уиллоби, Эд — Эд! Белл плотно завернулась в полотенце, как в саронг. Может, дело в Эдварде? Что, если именно из-за него Элинор стала такой несговорчивой? Может, ее расстроила новость про него и Люси Стил, хоть она и клянется, что это не так? Белл подошла к запотевшему зеркалу и провела по нему ладонью, очистив небольшой кружок. Потом наклонилась и всмотрелась в свое лицо. Ее кожа и правда стала похожа на персик? Или она просто… красная? Билл Брэндон дожидался Элинор в кафе в Эксетере. Он позвонил этим утром, сказав, что будет в городе весь день и хотел бы пригласить ее на ланч. — Я обычно не хожу на ланч. — Но вам же надо что-то есть! — Я приношу что-нибудь с собой. В контейнере, из дома. — Звучит безрадостно. — Так и есть. — Тогда позвольте угостить вас каким-нибудь необычным сандвичем, какого вы дома никогда не сделаете. — Спасибо, — ощутив внезапную признательность, пожалуй, даже благодарность, сказала Элинор. — Я… я с удовольствием приду. И вот теперь они сидели за столом, в центре которого красовалось блюдо с сандвичами. — Раки, творожный сыр и руккола. Копченый лосось. Цыпленок с зеленью — все на зерновом хлебе. Ну а теперь давайте-ка. Ешьте. — Спасибо. Правда, спасибо, — искренне поблагодарила Элинор. Билл сел напротив нее. — Я заказал еще два капучино, для вас с шоколадом. Да. Я ненавижу капучино, но я знаю, что если сам не выпью его, то вы тоже не будете. — Я что, стала совсем невыносимой? Он улыбнулся, протягивая ей блюдо с сандвичами. — Знаете, каждый из нас иногда оказывается на пределе. — Но я всегда считала, что, даже будучи на пределе, нельзя срываться на других людях. А совсем недавно взяла и нагрубила маме. Билл взял с блюда сандвич и покрутил его в руках. — Ваша мама, конечно, славная женщина, но она вас эксплуатирует. — Нет, она… — Да, — перебил ее Билл и надкусил сандвич. — Ешьте, — повторил он, а потом добавил, прожевывая и ухмыляясь: — Представляю, что подумала бы миссис Дженнингс, если бы увидела нас вдвоем, обедающих в кафе! Элинор проглотила кусочек и, слегка насторожившись, спросила: — Почему вообще она должна что-то думать? — Потому что она вбила в свою сумасбродную голову, что я в вас влюблен, но не осмеливаюсь за вами приударить. Элинор перестала жевать. — Но… — произнесла было она и смолкла на полуслове. Билл улыбнулся и сказал: — Я считаю вас чудесным человеком. Она улыбнулась ему в ответ. — И я вас тоже. — Но вы не… — Нет. Нет. Он опять протянул ей блюдо. Потом сказал: — Вам не приходило в голову, что мы с вами из тех, кто влюбляется, понимая, что не может рассчитывать на взаимность? Элинор отвела глаза. — Не знаю. — Элинор? — Что? — Эд Феррарс… И Люси. Что вы чувствуете на самом деле? Элинор посмотрела ему в лицо. — Я в порядке. — Вы говорите искренне? Это правда? — Билл, — сказала Элинор, — можете поверить, я не собираюсь тратить силы на напрасные терзания. Даже не зная подробностей того, что произошло, я прекрасно понимаю, как Эдвард оказался в такой ситуации. Причина в семье — в его семье. И в его матери. Они все жуткие снобы, эта семейка, а он ненавидит снобизм. Он защищает Люси; поступает пускай старомодно, зато достойно. — Но ведь он приговаривает себя… Элинор склонилась над столом. — Билл, я уверена, что он предпочтет жить хоть и не особенно счастливо, зато в согласии с собой, а не думать только о деньгах, как остальные члены его семьи, и действовать себе наперекор. Я знаю, такой образ мыслей сейчас не в почете, но он все равно останется при своем. Официантка, обогнув барную стойку, подошла к их столику и поставила на него две больших белых чашки с капучино. — Пожалуйста, — равнодушно произнесла она. Билл подождал, пока она отойдет, а потом спросил: — А как же вы? Элинор посмотрела на чашку с кофе. Потом сказала не очень убедительно: — Эдвард никогда ничего мне не обещал. И он имеет право поступать так, как считает нужным. На его месте я сделала бы то же самое. От себя все равно не убежишь: лучше попробовать стать таким человеком, с которым ты сможешь уживаться. — Вы должны быть искренни со мной, — мягко обратился к ней Билл. — Скажите, вы не будете против, если я решу ему помочь? Элинор вздернула голову. — Помочь? — У меня образовалась вакансия в Делафорде. Работа административная, но больше с людьми, чем по хозяйственной или финансовой части. Мы посмотрели нескольких человек со специальным образованием, но все сильны скорее в теории, а нам нужен практик. Пациенты в Делафорде не всегда ведут себя так, как написано в книгах, поэтому мы ищем человека, который не будет рассчитывать ни на упорядоченность в работе, ни на чудеса. Кого-то, кто сумеет влиться в коллектив. Как вы считаете, такое предложение может его заинтересовать? Элинор почувствовала, как против воли заливается краской. Она протянула руку и сжала ладонь Билла в своей. — То, что я знаю о его семье, звучит весьма печально, — продолжал Билл, — а то, что вы рассказали о его личных качествах, мне очень импонирует. Я с удовольствием помогу ему, хотя мы почти не знакомы. Да, чуть не забыл, жилье мы тоже предоставляем. Квартиру. Ничего особенного. Но если вы против, я ни в коем случае не стану… Элинор слегка встряхнула руку Билла и с горячностью воскликнула: — Это просто… просто фантастика! — Но вы… — Я буду рада, — решительно ответила она. — Очень. Честное слово. — Это правда? Элинор откинулась на спинку стула и улыбнулась. Потом сказала: — Знаете, Билл, я всегда считала, что можно привыкнуть к чему угодно, главное точно знать, к чему тебе придется привыкать. Если я буду знать, что ждет Эдварда впереди, то смогу планировать и собственное будущее. Он засмеялся. — Хотел бы я, чтобы миссис Джей оказалась права. Насчет вас и меня. — Но это не так. Билл вздохнул. — Мне не помешает поучиться у вас здравому смыслу. Жаль, что я такой старый и безнадежный романтик. Элинор взяла с блюдца чашку с капучино. — Это мне надо быть хоть немного романтичней. — О, перестаньте. Вы не согласитесь кое-что сделать для меня? — Ну конечно. — Тогда попросите Эда мне позвонить. Элинор снова посмотрела ему в лицо. — Вы можете сделать это напрямую, — сказала она. — Элинор, я его почти не знаю. Конечно, я слышал о нем, благодаря вам в том числе, и почти уверен, что он именно тот, кто нужен в Делафорде, но я не могу просто взять и позвонить ему. Это может показаться странным. Элинор опустила глаза на свой кофе. — Я пошлю Эдварду СМС. С вашим номером телефона. И попрошу его связаться с вами. — А миссис Джей? — Что миссис Джей? — Вы сообщите ей, что, хоть я и не собираюсь на вас жениться, я сделал другое предложение, весьма небезынтересное для ее крестницы? Элинор ответила ему широкой улыбкой. — Да, — сказала она. — Конечно. С удовольствием. — Это Эдвард, — сказал Эдвард Феррарс. Элинор, сидевшая в оранжевой машине и дожидавшаяся, пока Маргарет выйдет из школы, прижала трубку к уху и выпрямила спину. — Привет, — ровным голосом ответила она. — Я получил твое сообщение. — Да. — Там сказано… сказано, я должен позвонить Биллу Брэндону? Элинор постаралась изобразить оживление. — Да-да. Он просил передать тебе его номер. Ему надо с тобой поговорить. Эдвард недоверчиво спросил: — А ты… ты не знаешь, о чем? Она сделала паузу. Потом сказала: — Да. — Элинор? — донесся до нее голос из трубки. — Элинор, ты можешь мне сказать? На мгновение она прикрыла глаза. Потом снова распахнула их и заставила себя улыбнуться, чтобы в ее тоне слышалась теплота. — Хочет предложить тебе работу. От изумления Эдвард не сразу нашелся, что ответить. — Хочет предложить мне работу? — недоуменно пробормотал он наконец. — Да. В Делафорде. Эдвард с чувством произнес: — Я буду счастлив работать в Делафорде! — Да, — сказала Элинор. — Знаю. — Но я… у меня же нет образования. — Думаю, для него важно не образование, а человеческие качества. — Ну надо же, — выдохнул Эдвард. Голос у него дрожал. — С ума сойти! А он не сказал… — Позвони ему. И сам все узнай. — Элли? Она прикрыла ладонью рот. Боже, он назвал ее «Элли»! — Элли, — снова сказал Эд, — а Билл… обсуждал это с тобой? Она отняла руку ото рта. — Да. — Он спрашивал твоего мнения… соглашусь ли я? — Да. — И он знал, как и ты, что у меня нет работы и у Люси тоже, правда? — Да. — И ты… ты не стала вставлять нам палки в колеса? Согласилась передать мне его телефон? — Ну конечно. — Господи боже мой! — воскликнул он. Казалось, Эдвард едва держит себя в руках. — Ох, Элли! Маргарет выскочила из ворот школы и побежала к машине, клонясь на один бок под тяжестью рюкзака. — Ты поступил бы точно так же, — сказала Элинор. — Не тяни. Скорей позвони ему. — Он так добр! Удивительно. И ты… ты тоже. — Эдвард, благодарить надо его. — Элли… — Мне пора. Маргарет уже здесь, я забираю ее из школы. — Магз? — переспросил он чуть ли не с тоской. Дверца машины распахнулась. — Пока, — сказала Элинор, — и удачи. Она нажала на кнопку, давая отбой. Маргарет рухнула на пассажирское сиденье. — Ненавижу эту развалюху. — Знаю. — С кем ты сейчас разговаривала? Элинор наклонилась, чтобы убрать телефон в сумку, стоявшую у ног сестры. — С человеком, которого не увижу до тех пор, пока он не женится, — ответила она. — И я не собираюсь это обсуждать, ясно? Маргарет пристегнула ремень и выразительно пожала плечами. — Мне все равно. — Итак, — сказала Белл, складывая руки на груди, — что происходит? Элинор продолжала возиться с чайником, стоя к матери спиной. — Только не говори, что ничего, — добавила та. — Я и не собиралась. — Эби звонит и говорит, что Билл просто чудо и Люси ужасно счастлива; Джон звонит и говорит, что Фанни слишком расстроена, чтобы чему-нибудь радоваться, а предложение Билла, по их мнению, довольно странное, если не сказать больше; Джонно звонит и говорит, что Мэри видела Роберта Феррарса за романтическим ужином с той самой Мортон, на которой должен жениться Эд, а потом приезжаешь ты, невозмутимая, как статуя, и ничего не собираешься мне рассказать! Элинор достала из буфета чашки. — Я собираюсь, — с нажимом произнесла она. — Прямо сейчас. Но мне надо налить себе чаю. — Я сама тебе налью, — сказала Белл. — А ты говори. Кстати, где Магз? — Поднялась к себе в спальню. — У нее все в порядке? — Она получила пятерку с минусом за работу по биологии. — Но это же прекрасно! — Мам… — Садись. И рассказывай. Обычный чай или травяной? Элинор присела за кухонный стол. — Билл предложил Эдварду работу в Делафорде, — сказала она. С раскрытым от изумления ртом Белл отвернулась от чайника и уставилась на дочь. — Дорогая! Не может быть! Как замечательно! Или нет?.. — Я думаю, действительно замечательно. Похоже, это именно та работа, в которой он мог бы себя проявить. Помогать людям… — А мисс Люси? — Ну, — усмехнулась Элинор, — помощь ближнему вряд ли входит в число ее приоритетов, ты согласна? Но она наверняка оценит и поместье, и Билла с его знакомствами, и прочие блага… Белл налила кипяток в кружку Элинор. — А как же ты, дорогая? — Я ничего не имею против, мама. Я уже говорила, что со мной все в порядке, и не собираюсь дальше развивать эту тему. — Но наверняка тебе очень грустно! Мы все надеялись… — Мама! Белл поставила кружку на стол перед Элинор. Потом сказала: — Теперь я понимаю, почему Джон вдруг позвонил. — О чем ты? — Билл предложил Эду работу. Это полностью объясняет его звонок. А я-то гадала, с чего ему вздумалось звонить — он никогда не разговаривал со мной по телефону, — и никак не могла сообразить, о чем он толкует: Фанни то, Фанни се, Фанни так обижена, Фанни предали, ее мать такая замечательная, и они обе с таким мужеством восприняли новость об Эдварде, и нам тоже необходимо знать, как это было, хотя в дальнейшем и не стоит упоминать об этом, потому что им не хотелось бы ничего слышать… И знаешь что еще? — Нет, — сказала Элинор и подула на свой чай. — Знаешь, что сказал Джон? Что он осмелился мне сказать? — Меня, — ответила Элинор, — уже ничем не удивишь. — Он сказал, — возвысила голос Белл, — что Фанни настолько возмущена недостойным поведением барышень Стил, что, будь выбор за ней, она предпочла бы, чтобы Эдвард выбрал тебя! Ты можешь поверить? Он сказал, что сейчас, конечно, уже поздно, но, если бы время можно было повернуть вспять, Фанни предпочла бы видеть тебя своей невесткой. Я просто не поверила своим ушам! Я сказала: «Джон, и ты еще осмеливаешься говорить мне такие вещи после того, как вы с Фанни так отвратительно вели себя с Элинор и со мной?» Но ты же знаешь, какой он: сделал вид, что ничего не слышит, и снова принялся восторгаться своей Фанни, а потом заявил, что ее единственное утешение теперь — Роберт, который находит эту ситуацию донельзя забавной и очень смешно изображает, как Эдвард пытается управляться с психами в лечебнице у Билла, так что она не может удержаться от хохота. Да уж, смешнее некуда! Элинор отпила чай. — Он просто идиот. — Джон говорит, ты понравилась ему. — Возможно. — Еще он сказал, что, по мнению Роберта, Эду ничего не светит в Делафорде, потому что он все равно не справится. Люси же Роберт назвал обыкновенной дурой. — Мама, меня это совершенно не интересует. Белл опустилась на стул рядом с дочерью. — Фанни пригласила нас в Норленд! Элинор развернулась и изумленно вытаращилась на нее. — Быть не может! — Сомневаюсь, что это искренне. Пожалуй, я описала бы ее приглашение как очень неуверенное. Но она все же это произнесла! По собственной воле! Боже, ну и денек! Элинор задумчиво заметила: — Думаю, Люси немедленно примется обхаживать Билла Брэндона. — Он слишком умен, чтобы питать иллюзии на ее счет. Билл ей не поддастся. Дорогая… — Что? — Как ты считаешь… по-твоему, он еще не охладел к Марианне? — Нет, — коротко ответила Элинор. — Ну конечно, — закивала Белл. — Я всегда питала к нему теплые чувства. — Правда? — Точно так же, как не могла избавиться от подозрений по поводу Уиллза. Внешность у него божественная, не спорю, но есть что-то в его глазах, что меня всегда настораживало. Я ведь не раз это говорила, помнишь? — Мам, — сказала Элинор, — говоря о Марианне… — Мне бы хотелось, чтобы она обратила внимание на кого-то вроде Билла. Надежного, настоящего мужчину, как он. — Мам, — повторила Элинор, — она уезжает из Лондона. — Что? — Марианна больше не будет жить у миссис Дженнингс. Шарлотта убедила ее погостить у них в загородном доме. Где-то в окрестностях Бата. Или Бристоля, неважно. Это своего рода… промежуточный пункт. Перед возвращением домой. Белл, внезапно посерьезнев, посмотрела на дочь. — Элли, это значит, ей лучше? — Надеюсь. — Бедная малышка Марианна. Элинор поставила кружку и накрыла руку матери своей. — Она очень изменилась, мама. Стала другой. — Правда? Элинор склонилась к матери и поцеловала ее в щеку. — Она по-прежнему поступает по-своему. Но твоя дочь очень старается повзрослеть. Скоро сама увидишь. 3 Марианна стояла неподвижно в центре спальни в Кливленд-коттедже, которую выделила ей Шарлотта. Это была очаровательная комнатка с двумя кроватями и окном, выходившим на запад; беспощадное апрельское солнце заливало лучами спальню. Марианне всегда казалось, что в весеннем свете есть что-то жестокое. Не менее жестоким было зрелище, открывающееся за окном: западные графства, простиравшиеся до Девона, где находился Бартон, Алленем, а также имение Комбе-Магна, где, как она когда-то слышала, родился Уиллз. Марианна медленно пересекла комнату и остановилась у окна. Она чувствовала, как тоска снова наваливается на нее, несмотря на солнечный свет, на весенний садик прямо под окном и на уютные домашние звуки, мешавшиеся с голосами Шарлотты, ее матери и малыша, которые доносились из других частей дома. Дело было не в разбитом сердце — уже нет, скорее, в воспоминаниях о том, какой она была до той роковой поездки в Лондон: о девочке, исполненной незамутненного счастья и блаженного неведения, к которым нет возврата. Той девочки, страстно устремлявшей свои взоры на запад, больше не существовало; она не просто стала трезвее, а словно уменьшилась в размерах — как если бы огромный шар, полный иллюзий, трепетавший у нее внутри, вдруг сдулся, оставив лишь горький пузырек разочарования. Окно в комнате было открыто — высокое окно в обрамлении белых льняных гардин в розовую и серую полоску. Марианна оперлась о подоконник и выглянула наружу. За окнами простирался обширный парк; несмотря на название, Кливленд-коттедж был не просто загородным домом, а настоящим поместьем с внушительным особняком в окружении старых деревьев, подъездной аллеей, холмами, убегающими на юго-восток, и даже беседкой в античном стиле, расположенной на некотором удалении, которую, по словам Томми, построил кто-то из его предков. — Примерно в 1808–1810 годах, — сказал Томми. — Мы, Палмеры, хоть и не получали Нобелевских премий, зарабатывать деньги всегда умели. Он бросил короткий взгляд на Марианну. — Ты, наверное, считаешь, что мне не надо так часто говорить о деньгах? И уж тем более хвастаться ими? Марианна ответила ему слабой улыбкой. Поскольку Томми оказался главным свидетелем ее публичного унижения, она так и не смогла его простить; ей до сих пор не верилось в его добросердечие и здравый смысл, о которых так часто упоминала Элинор. Марианна испытала немалое облегчение, когда узнала, что Томми появится в Кливленде только под вечер и привезет с собой Билла Брэндона, которого тоже пригласили на уикенд, — к тому времени Элинор наверняка уже доберется из Бартона и, как обычно, возьмет общение на себя, так что Марианна сможет спокойно читать, гулять и вообще держаться в стороне от общих увеселений с сытным угощением и выпивкой, уже запланированных гостеприимной Шарлоттой. Марианна еще раз осмотрела комнату. Она предоставит Элинор право первой выбрать кровать; пускай на этот раз все решит сестра. Марианна очень старалась — достаточно, чтобы Элинор не преминула заметить, — вести себя как подобает, быть не такой эгоистичной и упрямой, обращать больше внимания на то, чем приходится жертвовать другим людям (в особенности Элинор), и уважать их выдержку, даже если ей самой это свойство пока еще чуждо. Она пыталась измениться, пыталась, но это было так тяжело: отказаться от былых убеждений, жить разумом, а не чувствами, не поддаваться соблазну слышать лишь зов сердца… Но она постарается, приложит все усилия, и этот уикенд в загородном доме Шарлотты и Томми должен стать доказательством ее стремления к переменам. Должен стать или станет? Внезапно она шмыгнула носом, поежилась и поискала глазами коробку с бумажными салфетками. Они обязательно должны где-то быть; Шарлотта из тех хозяек, которые, даже с грудным младенцем на руках, никогда не забывают ни об одной мелочи. И правда, салфетки нашлись в ванной, в белой плетеной корзинке, рядом с аккуратной стопкой белоснежных полотенец и новым куском ярко-розового мыла в форме яйца. Марианна взяла сразу несколько салфеток и как следует высморкалась. Что если причина ее уныния куда прозаичнее, чем разбитое сердце? Может, головная боль и ломота в суставах вызваны не психологическими причинами, а надвигающейся простудой? Марианна высморкалась еще раз и приложила ладонь ко лбу. Интересно, нет ли у нее температуры? Элинор, которой после рабочего дня предстояло преодолеть семьдесят миль от Эксетера до Кливленда, вела машину сквозь сгущающиеся сумерки. Из Эксетера она выехала в лучах заката, но по мере приближения к Бристолю облака постепенно темнели и становились все ниже, сливаясь в плотную свинцовую массу, а когда до цели оставалось около десяти миль, внезапно хлынул дождь, залив дорогу так, что вода принялась хлестать с обочин, словно с краев переполненной ванны. Элинор с большим трудом удерживала руль, одновременно пытаясь разглядеть хоть что-то перед собой. Приемник был настроен на музыкальную радиостанцию — любимую волну Марианны, — но его полностью заглушал стук капель по крыше. Элинор склонилась к лобовому стеклу, гадая про себя, почему ей всегда было трудно — а то и невозможно — отказывать сестре. — Всего один уикенд в Кливленде, — упрашивала Марианна. — Две ночи. Пожалуйста. Не оставляй меня там одну. — Не понимаю, зачем вообще тебе ехать. Почему не вернуться сразу домой? Слабым голосом Марианна ответила с грустью: — Я не могу… — Какая разница, ехать домой прямо в пятницу или провести уикенд там, куда тебя совсем не тянет, и вернуться вечером в воскресенье? Повисла долгая пауза. Марианна хранила молчание, а Элинор, сидевшая за рабочим столом в офисе компании в Эксетере, не горела желанием приходить к ней на помощь. Еще более жалобным голоском Марианна сказала: — Понимаешь, это такая проверка… — Что? О чем ты? — Ну, эта поездка к Шарлотте. Я понимаю, что должна вернуться к нормальной жизни. Постараться… быть обыкновенной. Вот я и хочу поехать к Шарлотте и вести себя как обычная гостья: восторгаться младенцем, быть благодарной за гостеприимство… — На месте Шарлотты, — заметила Элинор, — я бы здорово оскорбилась, услышав такое. На твое счастье, она слишком весела и беззаботна, чтобы обращать внимание на подобные вещи — даже если что-то и заметит. — Я просто неправильно выразилась, — сказала Марианна. — Серьезно? — Я не хотела показаться высокомерной. Я ничуть не лучше их. Это ты лучше всех нас. Я имела в виду то, что сказала — в буквальном смысле. Что я попытаюсь… ну, быть не такой, как была. Элинор немного смягчилась. — Хорошо. — Я понимаю, что мне тяжело возвращаться домой только потому, что я сама себе это внушила. Я и правда не хочу делать из всего мелодраму. Я хочу вернуться домой, начать планировать свое будущее, стать такой… такой, какой должна быть. Но я буду тебе очень признательна, если ты все-таки приедешь в Кливленд. И вот она ехала, сражаясь с проливным весенним ливнем, чтобы провести уикенд среди людей, которые все как один, за исключением младенца Шарлотты и Марианны, не только старше ее, но и совершенно по-другому относятся к жизни. Жизнь! — внезапно с горечью подумала Элинор. Неужели это она и есть? Да, пускай мне не нужны вечеринки и ночные клубы, пускай я не собираюсь напиваться вдрызг, но неужели жизнь в моем возрасте не должна быть хоть чуточку веселее? — Она вся промокла, — сказала Шарлотта, — до нитки. Хотела дойти до нашей беседки. Я говорила, пусть лучше дождется Томми, и он ее проводит: это его гордость и отрада, он даже Wi-Fi там сделал, — но она не хотела ждать. Сказала, ей необходимо двигаться после стольких недель, что она просидела в Лондоне взаперти, а буквально через пару минут мы услышали просто оглушительный удар грома, и тут же хлынул ливень, так что Марианна, конечно, вымокла насквозь, и мне так и не удалось заставить ее снять джинсы и переодеться во что-нибудь сухое, и маму она тоже не послушала, поэтому, честное слово, Элли, неудивительно, что она занемогла. Правда, эти ростки фасоли чудесные? Я собираюсь добавить их в салат. Летом я обычно кладу туда еще цветки настурции, специально, чтобы позлить Томми. Он терпеть не может, когда в салат добавляют цветы или фрукты. Такой смешной! Элинор стояла, опираясь плечом на искусно состаренный расписной буфет на кухне у Шарлотты, с чашкой чая в руках. — Я, пожалуй, поднимусь к ней, — сказала она. — Ты не знаешь, Марианна в постели? — Очень надеюсь. Я ей посоветовала скорее лечь, и мама тоже, но она отказалась выпить лекарство, а мне, если честно, не хотелось, чтобы она тут чихала на маленького Томми, так что я велела ей идти к себе в спальню и оставаться там. Элинор окинула взглядом кухню. На выложенном плиткой полу стояло дорогое и очень красивое кресло для младенцев, в котором лежал маленький Том Палмер, наряженный в комбинезон и клетчатую рубашку, время от времени шевеля ручками и ножками, словно перевернутая на спину черепаха. Она сказала: — Я беспокоюсь, как бы Марианна его не заразила. — Не стоит, — сказала Шарлотта, умело нарезая ломтиками фенхель. — Я не дала ей такой возможности. Немедленно вытолкала прочь из кухни. Она посмотрела на своего маленького сына. — И правильно сделала, да, мое золотко? Интересно, что скажет папа, когда увидит тебя в новом наряде? Забавно, но Томми считает, что в первые несколько месяцев детей можно одевать только в белые ползунки. Так что лучше будет спрятать от него твой новый кашемировый свитер, правда, крошка? Элли, ты, наверное, совсем выбилась из сил. Иди-ка прими ванну. Мужчины приедут не раньше девяти, а мама, как обычно, приклеилась к телевизору и смотрит новости. Я ей сто раз говорила, что лучше уж ничего не знать, но она отвечает, что от неизвестности ей еще тревожней. Элли, что я буду делать с ней в Лондоне, без твоей сестры, над которой она могла кудахтать в свое удовольствие? * * * Марианна лежала на кровати поверх одеяла, подтянув колени к животу и крепко зажмурив глаза. Элинор склонилась над ней и позвала: — Эм? — О, — вздохнула сестра, не пошевелившись. — О, Элли! Как я рада, что ты здесь! Элинор дотронулась до ее ноги. Джинсы были влажные, даже мокрые, и волосы, разметавшиеся по подушке, тоже. — О чем ты только думаешь! — рассерженно воскликнула она. Сквозь стиснутые зубы Марианна, дрожа, пробормотала: — Мне нездоровится. — Ну да, — воскликнула Элинор, — конечно. Ничего удивительного. Ты мерила температуру? — Нет. — У тебя же астма! А ты лежишь на постели в мокрой одежде, с температурой. Ты уже не ребенок, Марианна! — Прошу тебя, не сердись, — слабым голосом взмолилась Марианна. — Я просто почувствовала себя плохо и прилегла. Я нечаянно попала под дождь… — Садись, — приказала Элинор. — Не могу… — Сядь! Марианна, по-прежнему не открывая глаз, с трудом села. Элинор ухватилась за край ее свитера и стала стаскивать его через голову. — Помоги-ка, — сказала она. — Я стараюсь… — Теперь рубашку. — Элли, прости. Прости, я не могу… — Джинсы, — приказала Элинор, — носки. Снимай все. Боже, почему ты такая бестолковая! — Я не хотела… — Где твой ингалятор? — Здесь. — Где именно? — В сумочке, — прошептала Марианна. Она сидела, сжавшись в комок, на краешке кровати в одном белье и дрожала всем телом. Элинор вытащила из своей дорожной сумки пижаму и бросила сестре. — Надевай. Я принесу тебе лекарство. — Но мне не надо… — Эм, — едва не сорвалась на крик Элинор, — ты что, не знаешь, к чему в твоем случае может привести простуда? Не знаешь? Нет? — Я не хотела никому причинять неудобств… — Ты вечно их причиняешь! — Мне очень жаль, — сказала Марианна, — правда, очень. Я так хотела, чтобы ты приехала, так тебя ждала, но я ни за что не сделала бы этого нарочно. — Я схожу за грелкой. — Элли? — Что? — А Билл и Томми уже здесь? Элинор остановилась у двери. — Какая тебе разница? — Не знаю… Я просто подумала… гораздо спокойнее, когда Билл где-то рядом, правда? — Надо же, — съязвила Элинор, — это что-то новенькое! А мне казалось, ты считаешь его занудным стариком. Несмотря на рубашку от пижамы, в которой застряла ее голова, Марианна с достоинством возразила: — Я стараюсь меняться. Исправляю свой образ мысли. Я совсем не хочу заболеть. Прости меня, Элли. Мне очень жаль. Элинор посмотрела на сестру. Пижама была старая, байковая, с рисунком из маленьких чайничков. Даже ей самой она была велика. И все равно, несмотря на эту пижаму, на волосы, сосульками свисающими до плеч, и темные круги под глазами Марианна выглядела потрясающе. Элинор вздохнула. — Ложись в постель, — сказала она. — Прямо сейчас. И укройся. Я налью приготовлю и принесу парацетамол, и тебе придется его выпить. Марианна попыталась улыбнуться. — Конечно, — прошептала она. Билл Брэндон уговаривал Элинор выпить немного виски. — Разбавленного. В медицинских целях. Вы же валитесь с ног! — Мне не нравится виски. — Даже с имбирным элем? — Даже с ним. — Жаль, что нельзя предложить его Марианне… Элинор улыбнулась. — Надеюсь, она уже спит. Билл Брэндон сказал: — Мне бы не хотелось слишком суетиться, но не стоит ли нам пригласить врача? Или позвонить в больницу? — У нее обычная простуда, — откликнулась Шарлотта с другого конца кухни, где кормила грудью ребенка, набросив пеструю шаль на одно плечо. — Она вовсе не умирает, старый ты дурачок. — Марианна астматик. Томми пересек кухню, протянул Элинор бокал вина и потрепал Билла Брэндона по плечу. — Не веди себя как клуша, Билл. Она немного простыла. Лучше слушай ее сестру. Элинор отпила глоток. Потом сказала Биллу: — Я живу с астматиками всю мою жизнь. Мне можно верить. Она схватила простуду, потому что после всех событий этой зимы у нее наверняка ослаблен иммунитет. Марианне надо как следует отоспаться. Утром все будет в порядке. — Но мне все-таки кажется… — Ужас какой, — воскликнула миссис Дженнингс, влетая на кухню. — Зачем только я смотрю эти новости? Одно расстройство! Что за народ эти греки! Твой отец, Шарлотта, всегда повторял, что нечего занимать деньги, если потом не сможешь отдать. Я на стороне Меркель, целиком и полностью. Так, Томми, у нас сегодня пятница, так что требуется что-нибудь покрепче. — Крепче, чем джин? Она жизнерадостно улыбнулась. — Ладно. Джин тоже сойдет. Элинор, дорогая, ты ужасно выглядишь. Как там твоя сестра? — Я настаиваю на том, чтобы вызвать врача, — вмешался Билл. — У нее астма. — С ней все будет в порядке, — повторила Элинор. — Марианна спит. К утру она поправится. Миссис Дженнингс мотнула головой в сторону внука. — Надеюсь, ее насморк не передался ему, нашему крошке. — Я же кормлю его грудью, мама. У него иммунитет. Томми, ты что, налил ей чистого джину? — О, да. — Отлично, — удовлетворенно кивнула Эбигейл. Она подняла бокал и провозгласила: — Чин-чин, дорогие мои! Всем нам хороших выходных и вообще счастливого будущего! Тут Эбигейл Дженнингс вспомнила еще кое о чем. — Билл, — воскликнула она, — Билл, как чудесно, что ты решил дать этому парню работу! Замечательно! — И квартиру тоже, — вставила Шарлотта. — В которой собираюсь сделать ремонт, — с улыбкой произнес Билл. — Ни одна девушка не согласится там поселиться, пока квартира в таком виде. Кстати, я собирался просить Элинор мне помочь. — О!.. — Замечательно, — снова сказала Эбигейл, развернувшись и улыбаясь уже Элинор. — Идеальная кандидатура. Наш начинающий архитектор! Чем больше времени вы станете проводить вместе, тем счастливей я буду. — Эби… — Миссис Джей… Она отмахнулась от них своей пухлой ладонью. — О, бросьте, вы оба! После того что мы были вынуждены недавно пережить, нам необходимы хорошие новости на любовном фронте. Элинор поставила бокал с вином на кухонный стол. Краем глаза она заметила, что Томми Палмер держит сына за крошечную пятку и улыбается, созерцая картину, скрытую от глаз остальных за цветастой шалью. Она сказала: — Мне надо подняться проведать Марианну. Билл коснулся ее руки. — Могу я помочь? Что надо сделать? Она покачала головой. — Ничего. Но все равно спасибо. — Обязательно зовите меня. Если вам вдруг что-то понадобится… — Ну конечно. — Передайте ей от меня привет, — с чувством прошептал он. Шарлотта и миссис Дженнингс как по команде переглянулись и закатили глаза. — Безнадежно, — одними губами сказала Шарлотта, глядя на мать. Томми Палмер перевел взгляд со спрятанной под шалью головки сына на лицо жены. Выражение лица у него было сердитое. — На вашем месте, — отчетливо произнес он, — я не был бы так уверен. * * * Сквозь пелену сна Билл Брэндон слышал неясный, далекий стук. Он усиливался, становился настойчивей, а потом к нему прибавился голос — кто-то звал Билла по имени. Мгновенно пробудившись, он распахнул глаза, вглядываясь в темноту маленькой спальни в Кливленд-коттедже, где Томми Палмер хранил свой летний гардероб. Бывший солдат, Билл за секунду вскочил с кровати, порадовавшись, что — поскольку ночевал в чужом доме — не забыл прошлым вечером надеть пижамные штаны. Стучали в его дверь, а голос, звавший его по имени, принадлежал Элинор. Билл распахнул дверь и спросил отнюдь не таким уверенным и спокойным голосом, как бы ему хотелось: — Марианна? Элинор стояла на пороге в растянутой футболке, в ее глазах застыл страх. — Билл, слава богу, мне очень жаль, что пришлось вас разбудить, но ей очень плохо, очень, она не может говорить, и губы посинели, как у отца, как… Он положил руку ей на плечо и крепко его сжал. — Надо вызвать «скорую». — Ингалятор не помогает. Мы пробовали уже несколько раз. Наверное, ей нужен кислород… как тогда… отцу. И бета-блокаторы. Билл, я боюсь… Он шагнул к ней и, не обращая внимания на свой обнаженный торс, крепко обнял. Стараясь, чтобы его слова прозвучали как можно более успокаивающе, Билл произнес: — Я сейчас же свяжусь с больницей в Бристоле. Немедленно. Она хрипит при дыхании? — Почти нет. Билл выпустил Элинор из объятий. — Тогда это серьезно. Она посмотрела на него. — Откуда вы знаете? Он слабо улыбнулся в ответ. — С тех пор как мы познакомились с вашей сестрой, я много узнал об астме. Я специально читал… Бегите скорее к ней. А я приду, как только вызову «скорую». На другом конце коридора распахнулась еще одна дверь. В приглушенном свете, который Шарлотта стала оставлять во всем доме, когда родился младенец, появилась миссис Дженнингс: простоволосая, она торопливо куталась в роскошный халат с пионами. — Элинор? Элинор обернулась. — Что-то с Марианной? Элинор кивнула, не в силах говорить. Миссис Дженнингс быстрым шагом направилась к ней и приняла в свои объятия, пока Билл Брэндон искал в комнате сотовый телефон. — Бедное дитя! — Нет, это Марианна… — Все зависит, — сказала Эбигейл, поглаживая Элинор по спине, — от того, кому приходится трудней. Прижавшись к халату с пионами, Элинор почувствовала, что страх ее постепенно отступает. — О, миссис Джей!.. — Знаю, знаю, дорогая, — пробормотала Эбигейл Дженнингс, продолжая гладить ей спину, — я все знаю. — Я сейчас разревусь! — Что ж, неудивительно. — У нее все точно… точно как у отца: она не может говорить, едва дышит и… — Ну-ну, дорогая… Из спальни, набросив поверх пижамных штанов полосатый халат Томми Палмера, появился Билл Брэндон с телефоном в руке. Он одобрительно поглядел на Эбигейл и сказал: — «Скорая» уже едет. Элинор попыталась что-то произнести, но у нее ничего не вышло. В горле стоял ком, не позволяющий шевельнуть ни единым мускулом, а слезы лились по щекам и впитывались в ткань халата на плече Эбигейл. — Ничего, ничего, — опять прошептала миссис Дженнингс, похлопывая Элинор по плечу. — Все будет хорошо. Бедная детка. Билл Брэндон опустил телефон в карман халата. — Они будут здесь через пятнадцать минут, — произнес он. — А сейчас нам надо идти к больной. — Боже ты мой! — воскликнула Шарлотта Палмер, глядя на мать. — Реанимация! Поверить не могу! Вечером она слегка простудилась, потому что попала под дождь, а буквально под утро уже приезжает «скорая»! Мама, ты можешь представить — я ничего не слышала. Совершенно! Это же ужасно! Просто когда малыш засыпает, чего не бывает практически никогда, мы с Томми тут же выключаемся. Честное слово! У нас в доме такое творится, а мы дрыхнем без задних ног. Миссис Дженнингс, все еще в халате с пионами, но уже со своим обычным величественным начесом и с жемчужными серьгами, надетыми достоинства ради, в этот момент укачивала внука. — Вы все равно ничем не могли помочь, Чарли. Элинор поступила разумно: разбудила Билла, и через четверть часа — точнее, через семнадцать минут, я засекала — «скорая» была уже здесь. Ее сразу увезли в больницу. Элинор поехала за сестрой, вместе с Биллом, и слава богу, потому что она выглядела просто кошмарно, бедняжка. Мне показалось, что она даже не успела причесаться. Томми Палмер сидел, с головой погрузившись в чтение Файнэншел Таймс на своем iPad. Не поднимая глаз, он сказал: — Кто вообще обращает на это внимание? Миссис Дженнингс невозмутимо посмотрела на личико внука. — Элинор никогда не думает о себе, — продолжила она так, словно не слышала слов зятя. — Но дальше так продолжаться не может. Если постоянно жертвовать собой ради других, они будут принимать это как должное. По крайней мере, Билл видит, какая она молодец. — Мама, — сказала Шарлотта, открывая дверцу плотно набитого кухонного шкафчика в поисках кофе, — мама, давай оставим эту тему. Билл Брэндон не видит никого вокруг, кроме Марианны. — Чушь! — Он, конечно, считает Элинор чудесной девушкой, мама. И вполне справедливо. Но влечения к ней у него нет. Миссис Дженнингс ответила твердым тоном, по-прежнему глядя на внука: — Не только влечение связывает людей. — Как правило, именно оно, — заметил Тони, не поднимая глаз от экрана. — Если влечения нет, ничего не получится. — Не обращай на него внимания, — фыркнула Шарлотта. Она вытащила из шкафчика непочатую банку кофе и поставила на стол рядом с чайником. — Он только о сексе и думает. Я хочу сказать — в то время, когда не думает о деньгах. — Тебе очень повезло, — сказала Эбигейл. — Чего еще хотеть от мужчины? Я всегда говорила твоему отцу… — Слушайте, — внезапно перебил ее Томми Палмер. В руках он держал свой Blackberry. — Сообщение от Билла. Шарлотта обернулась к мужу с пустым чайником в руках. Миссис Дженнингс подняла глаза от личика младенца. — Кислород, — читал Томми, — сальбутамол через ингалятор… еще что-то, не могу разобрать… бромид, системные стероиды, постоянно. Реакции нет. Еду в Бартон за Белл. Элинор остается в госп. Буду держать в курсе. Б. Томми замолчал. В кухне воцарилась полная, насыщенная ужасом тишина. Шарлотта отставила чайник, подошла к матери и забрала ребенка у нее из рук. Она склонилась над сыном, прижавшись лбом к его лицу. — Бедная малышка Марианна… — негромко пробормотала Эбигейл. Томми Палмер смотрел в окно. — Бедные они все, — сказал он, — вся семья… Какой кошмар! В больнице была комната для посетителей, в которой, как сказали Элинор, она могла подождать. Там стояли продавленные кресла с обивкой из искусственной кожи и фанерный столик с кипой старых зачитанных журналов; на стенах кое-где висели сентиментальные акварели с простенькими сельскими пейзажами. Элинор ощутила уже знакомые ей по больнице, к которой лежал отец, напряжение и страх, пропитавшие все вокруг. Она подумала, что хотя здесь можно скрыться от посторонних глаз, лучше уж присесть на стул в коридоре или кафе, чем ждать тут. Ждать — вот единственное, что ей оставалось. В палате — стерильной, белой и страшной — Марианне давали все, что, как помнила Элинор, было необходимо в случае тяжелого приступа астмы. Молоденький врач — ей показалось, что по возрасту он больше годился в студенты — подробно объяснил, что в дополнение к бета-блокаторам им, возможно, придется добавить аминофиллин, а если наступит остановка дыхания, то и адреналин. Элинор смотрела на него, кивая, не в силах сказать, чтобы он прекратил перечислять лекарства и просто сказал, умирает Марианна или нет. От паники у нее сводило желудок при взгляде на его юное, бледное, серьезное лицо; она едва не сходила с ума от своей беспомощности, от мучительного, душащего одиночества, связанного не с тем, что она оказалась сама по себе в этом незнакомом госпитале, а с возникшим вдруг осознанием, что ей, возможно, придется дальше жить без Марианны. Эта перспектива была настолько кошмарной, что на какое-то время вытеснила из ее головы все остальные мысли, избавив даже от самобичевания, которое, Элинор знала, вот-вот захватит ее, напомнив о раздражении в адрес Марианны, недостатке жалости и сочувствия, неприятия эмоциональности сестры, ее нетерпения и упрямства — список можно было продолжать бесконечно. Но только не сейчас. Сейчас она сидела, охваченная словно параличом, на пластмассовом стуле в больничном коридоре, пока Билл Брэндон как одержимый несся в Девон, чтобы скорей привезти их мать и Маргарет. Билл держался потрясающе. Он вызвал «скорую», а по приезде в госпиталь заставил врачей немедленно заняться Марианной, при этом ни разу не повысив голос, но и не принимая никаких возражений. После хлопот в приемном отделении, занявших около получаса, он, с лицом искаженным от тревоги, внезапно обратился к Элинор: — Я остался бы с вами, честное слово, но я просто сойду с ума, если ничего не буду делать. Вы не против, если я оставлю вас ждать здесь, а сам съезжу за вашей мамой? Элинор сглотнула, кивая в ответ. — Я буду вам очень признательна, очень, я… — Вы ей уже сообщили? — Нет. Я пока никому не звонила. — Так позвоните, — сказал Билл. — Позвоните ей прямо сейчас. Скажите, я буду у них через пару часов. Если… — Нет! Он вздрогнул и на мгновение закрыл ладонями лицо. Потом проговорил еле слышно: — Врачи сейчас творят чудеса… — Езжайте, — сказала Элинор. — А как вы, нормально? — Нет, конечно. И вы тоже. Но все равно, езжайте скорей и привезите маму. Прошу вас! И спасибо. — Пишите мне СМС. И позвоните матери… — Езжайте же! Он развернулся и бросился бегом по коридору. Кто-то остановил его — незнакомая медсестра в темно-синей форме, — и Элинор увидела, как он задержался на секунду, а потом снова побежал к лифтам, а медсестра стояла и глядела ему вслед, качая головой. Чуть позже Элинор достала из кармана телефон и позвонила матери, стоя у окна и глядя на асфальтированную площадку между зданиями с бетонными кольцами, из которых торчали запыленные, неухоженные кустарники. Их разговор казался ей нереальным, он словно происходил в кошмарном сне, а не субботним утром самого обычного апреля. — Билл едет, — повторяла она, слушая, как плачет Белл, — он уже в пути. Билл едет. Потом Маргарет вырвала у матери трубку, и Элинор пришлось повторить все еще раз, и Маргарет — благослови ее Господь! — отвечала спокойно и собранно и обещала Элинор, что они будут готовы к приезду Билла, когда бы тот ни появился, и только в конце с внезапным отчаянием спросила: — Что, если будет уже поздно? — Нет, — воскликнула Элинор, помимо воли скрещивая пальцы, — нет. Этого не случится. Она посмотрела на часы. На запястье их не оказалось: у нее не было времени надеть часы, она и не вспомнила о них, да что там, она даже не почистила зубы! Надо заняться этим сейчас. Надо пойти купить зубную щетку и расческу, выпить кофе и пройти через все неизбежные ритуалы, с которых начинается день. И тут страх за Марианну навалился на нее с такой силой, что Элинор охнула и согнулась пополам, свесив вниз голову и глядя на серый блестящий линолеум на полу, шепча самой себе: — Прошу, Марианна, не умирай, не оставляй меня, борись, Эм, сражайся, пожалуйста, ради меня, я все сделаю, я смогу, я… — Вы сестра Марианны? На блестящем сером фоне в поле зрения Элинор возникла пара громадных белых бахил. Секунду или две она пыталась осмыслить эту картину; потом выпрямилась, скользнув взглядом снизу вверх по джинсам, клетчатой рубашке и белому медицинскому халату. Еще выше было лицо, иранское, а может, иракское, — рассеянно подумала Элинор, — а может, сирийское или турецкое, но точно ближневосточное, и густые волосы, очень темные, чуть ли не до синевы, иссиня-черные… — Вы сестра Марианны? — повторил врач. Он улыбался. Улыбался! Элинор вскочила со стула. — Да! Да? Она?.. — Она пришла в себя, — ответил он. — Дыхание самостоятельное. Бронхи до конца не расслабились, но процесс идет. Элинор не сводила глаз с его лица. — Вы хотите сказать… Врач поднял вверх руку с двумя скрещенными пальцами. Потом кивнул. — Конечно, — сказал он, — приступ еще не закончился, но все будет хорошо. Вы правильно сделали, что сразу привезли ее к нам. — Могу я… о, можно мне увидеть ее? — Пока нет. Возможно, немного позже. Когда мы будем уверены, что состояние стабилизировалось. Доктор поглядел на Элинор. Он был старше, чем ей показалось вначале, гораздо старше первого, молоденького врача, пожалуй, даже годился тому в отцы; наверняка такой человек знает, что такое семья, наверняка понимает, что, даже если иногда тебе хочется кого-то из них убить, ты все равно не можешь представить себе жизни без них… — Почему бы вам, — сказал он, — пока что не сходить перекусить? Полчаса спустя, подкрепившись черничным маффином и чашкой кофе и проведя десять минут в неуютной больничной душевой, Элинор снова заняла свой стул в коридоре. Место, которое только что казалось ей могилой, где ее хоронят заживо, вдруг стало почти приветливым, с лучами солнца, пробивающимися сквозь пыльные стекла и четкими полосами теней на сером линолеуме пола. Ряд синих пластиковых стульев по-прежнему был пуст, только в комнате ожидания сидел какой-то мужчина средних лет, беспокойно листавший журналы, но Элинор, вместо того чтобы присоединиться к нему и поддерживать вынужденную беседу, предпочла развернуть один из стульев к окну и уселась на солнце с закрытыми глазами, наслаждаясь неожиданным облегчением. Поглощая маффин, она писала СМС. Маффин был черствым и приторным, но Элинор он показался вкуснее любых яств, которые ей когда-либо доводилось пробовать. В левой руке она держала кекс, а правой яростно давила на кнопки, строча сообщения матери, и Маргарет, и Биллу, и миссис Дженнингс, и Палмерам. «Ей лучше, — писала она, — Марианне лучше. Она дышит! Дышит!» Элинор откинулась на спинку стула, не открывая глаз, и положила ладони на ребра, прислушиваясь к тому, как поднимается и опускается грудная клетка, давая отдых разуму, который, словно лодочка на волнах, тихо покачивался в лучах солнечного света, охваченный колоссальным облегчением, небывалой силы благодарностью, острым и всеобъемлющим восторгом от того, что она жива, и Марианна тоже, что она дышит, дышит… — Элинор, — раздался чей-то голос. Она открыла глаза и посмотрела вверх. Перед ней стоял мужчина: смутно знакомый, немного неряшливый, в замшевом пиджаке и с отросшими волосами. Элинор молча уставилась на него. Мужчина присел на стул рядом с ней. В руках он держал новомодный, с кнопкой, ключ зажигания от явно дорогой машины. — Это я, Уиллз, — произнес он, пытаясь улыбнуться. — Ты меня не узнала? — Боже, — сказала Элинор, инстинктивно отстраняясь, — Боже, да как ты посмел… Уиллз поднял вверх ладонь. — Прошу тебя, — сказал он, — прошу… — Как ты узнал? — Шарлотта сказала. — Шарлотта? — Она мне позвонила. Сегодня, в семь утра. Сообщила, что Марианну увезли на «скорой». — Уиллз сверлил взглядом ключ у себя в руке. — Шарлотта понимает, что я чувствую, — негромко добавил он. Элинор отсела на соседний стул, через один от него. — Я не хочу с тобой говорить, — сказала она. — Пожалуйста, Элинор. Я не задержу тебя надолго, обещаю. Но мне надо знать, надо знать, что она… с ней все будет в порядке? Элинор посмотрела в окно. — Да, — коротко ответила она. Он судорожно вздохнул, всхлипнув от облегчения. — Слава Богу! О, слава Богу! Я бы этого не пережил. Я не смог бы… Уиллз замолчал и посмотрел на Элинор. Потом сказал: — По-твоему, я подонок? Элинор продолжала смотреть в окно. — Ты что, пьян? — спросила она. Он вздохнул. — Я за рулем с семи часов утра. Гнал как сумасшедший. Даже кофе не выпил. Она повернулась и гневно посмотрела на него. — Я понятия не имею, чего ты добиваешься. Мне все равно, откуда ты ехал — хоть… да хоть из Абердина. Тебе нечего здесь делать. Шарлотта не должна была тебе звонить. Помедлив мгновение, он попросил: — Пожалуйста… удели мне всего лишь пять минут. — Не вижу смысла. По-моему, ты и секунды внимания не заслуживаешь, не говоря уже о большем. Уиллз наклонился к ней. — Я вел себя как последний мерзавец, Элинор, — с болью воскликнул он. — Никогда себе этого не прощу. Но я хотел бы объясниться, потому что… Уиллз опять замолчал. Потом сказал, почти шепотом: — Я должен попросить прощения. Элинор не отвечала. — Я не надеюсь, что она когда-нибудь меня простит, — снова заговорил Уиллз, но тут Элинор его перебила: — Она уже простила тебя. Это еще одна причина, по которой ты никогда не будешь ее достоин. Он едва не вскочил со стула. — Простила? Она простила меня? Элинор отвела взгляд. — Давным-давно. Уиллз с жаром воскликнул: — Она потрясающая! Никогда не встречал такой удивительной девушки. И уже не встречу. — В его тоне сквозило отчаяние. — Ты должна мне верить. Твоя сестра — самый чудесный человек из всех, кого я знаю. С каменным лицом Элинор развернулась и посмотрела на него. Уиллз был все еще красив, но выглядел каким-то потасканным: у него появился второй подбородок, нестриженые волосы доставали до воротничка, а глаза покраснели. Она холодно сказала: — А как насчет других? — Других? — Элизы-младшей, например, — отчеканила Элинор. — И, могу поспорить, она была не единственной. Уиллз через силу пробормотал: — Нет. — Ее задержала полиция, в туалете в пабе. — Я ничего не знал до последнего момента. — По-твоему, это оправдание? — Нет. Конечно нет. Но и виноватым я себя не считаю. — С тебя все началось! Ты дал ей первую дозу! Уиллз вздрогнул. — Ты говоришь, как тетя Джейн. — Прекрасно, — ответила Элинор, — то, что надо. Между прочим, она была беременна. — Не от меня. — Ну да! Он грустно сказал: — Тебе станет легче, если я скажу, что именно по этой причине тетя Джейн выкинула меня из дома и изменила завещание? Я всегда думал, что Билл Брэндон… — Только не впутывай еще и его! Уиллз облизнул губы. — Я был по уши в долгах, — пробормотал он. — Ни копейки. Кредитки полностью исчерпаны. — Ну, теперь с этим покончено, так? — резко перебила его Элинор. — Ты охотился за деньгами и наконец, — она выразительно поглядела на его кольцо, — их заполучил. — У меня были серьезные неприятности. Я был вынужден… — Точно так же, как был вынужден публично унизить мою сестру? Или отослать назад все ее подарки, словно содержимое мусорного ведра? Глухим голосом Уиллз ответил: — Это сделала Агги. — То есть ты, как всегда, ни при чем? Твоя крестная, твоя жена — эта несчастная девушка — они повинны во всех твоих несчастьях, да? Он поднял голову и посмотрел ей в лицо. — Я любил всего один раз, всей душой, и это была Марианна, твоя сестра. Элинор молчала. Умоляющим тоном Уиллз произнес: — Ты ей расскажешь? Когда ей станет лучше, ты скажешь, что я приходил, и что… она была права. Я действительно любил ее. И сейчас люблю. Кстати, Агги все знает. Знает, почему я женился на ней. Он встал и сверху вниз поглядел на Элинор. — Ты скажешь ей это? — Возможно. — Ты… ты все еще считаешь меня мерзавцем? Элинор вздохнула. — Я считаю, что ты непредсказуем и опасен. Как автокатастрофа. — Позволю себе думать, что это все-таки лучше, чем мерзавец. Она пожала плечами. Уиллз склонился к ней и прошептал: — Можно задать тебе еще один вопрос? — Но только один. — У Марианны… есть кто-то? Конечно, мне будет невыносимо знать о присутствии в ее жизни любого другого мужчины, но есть один, который особенно… Элинор вскочила со стула. — Убирайся! — выкрикнула она. Он повторил: — Ты ведь знаешь, что я никогда себя не прощу! Я и так наказан на всю оставшуюся жизнь! Элинор посмотрела ему в лицо и сказала: — Если худшее наказание для тебя то, что Марианна ни разу, никогда в жизни больше не вспомнит о тебе, то да, ты действительно наказан. — А потом развернулась на каблуках, прошагала по коридору к комнате для посетителей и с громким стуком захлопнула дверь у себя за спиной. 4 Белл Дэшвуд вышла из спальни Марианны и тихонько притворила за собой дверь. Элинор как раз спускалась по лестнице; она обернулась и посмотрела на мать. — Ну как? Белл поднесла палец к губам. — Она спит. Ну, или засыпает. Представляешь, у нее уже появляется румянец! Элинор улыбнулась. Марианна вернулась в Бартон примерно неделю назад; после первых слез при виде дома и наполняющих его родных и привычных вещей, смотреть на которые ей было так больно именно из-за их привычности, Марианна начала прилагать максимум усилий к выздоровлению, немало удивив тем самым мать и сестер. Она даже, как случайно обнаружила Элинор, выходила в Интернет: искала, есть ли в бристольском отделении Института современной музыки в Брайтоне курс гитары. — Я могу даже претендовать на стипендию, Элли. Надо, чтобы общий доход семьи был меньше сорока тысяч футов, а у нас он точно меньше. Белл зашагала вниз по лестнице к Элинор. — Я до сих пор не могу поверить… — Я тоже. — Та поездка… Та страшная поездка в больницу — пока от тебя не пришло сообщение. И как мы ждали Билла, а я все боялась позвонить тебе еще раз, потому что знала, что расплачусь. Магз держалась так храбро! Каждый раз, когда я на нее смотрела, она старалась улыбаться, хотя от страха лицо у нее было похоже на маску. Слава богу, что у нее нет астмы. И у тебя тоже. — Мама? — Что, дорогая? — Мы можем поговорить? — Ну конечно! Только, пожалуй, не на лестнице. Я не против даже открыть вино. Джонно прислал его столько, что можно ванну принимать. Он считает красное вино лекарством от всех болезней, а у меня духу не хватает сказать ему, что Марианна предпочитает белое. — Но Билл ведь прислал белого вина, правда? При воспоминании о Билле Брэндоне Белл тепло улыбнулась. — Дорогой Билл! Никогда еще не встречала мужчины, который был бы так заботлив. В кухне на столе валялся школьный рюкзак Магз. Ее самой нигде не было видно: вне всякого сомнения, она засела в домике на дереве, построенном для нее Томасом, и строчила СМС подружкам. С тех пор как Марианна пошла на поправку, Маргарет от облегчения впала в хандру и была постоянно недовольна; всякий раз, когда ее о чем-то просили — не включать слишком громко музыку, не занимать ванную часами, не таращиться в хмуром молчании на содержимое своей тарелки во время еды, — она в ответ кричала: «Вы что, сговорились портить мне жизнь?» — и пулей вылетала из комнаты. — Ей разве не надо делать домашнюю работу? — рассеянно поинтересовалась Белл. — Надо, наверное. — А может… мы не станем ее заставлять? По крайней мере, пока? Элинор без сил опустилась на стул. — О да, пожалуй, — устало ответила она. Белл открыла холодильник и вытащила оттуда бутылку белого вина. Поставив бутылку на стол, она коротко глянула на Элинор. — У тебя все в порядке, дорогая? — Да. Все хорошо. Я просто хотела тебе рассказать… в общем, Уиллз был в больнице. Прямо перед вашим приездом. На лице у Белл не отразилось ни удивления, ни даже особой заинтересованности. Как ни в чем не бывало, она принялась ввинчивать в пробку штопор, заметив равнодушно: — Надо же… — Да, мама. Он примчался из Лондона, потому что Шарлотта сообщила ему про приступ у Марианны. Белл сосредоточенно крутила штопор. — Очень неосмотрительно с ее стороны. — Знаю. Я ей уже сказала. Она говорит, Уиллз до сих пор без ума от Марианны, всегда был и будет, вот она и решила, что в такой ситуации он должен все знать — и Марианна тоже. Белл медленно вытащила пробку. Потом чуть ли не с пренебрежением заметила: — Пустое, дорогая. — Мама… Как ты думаешь, я должна сказать Марианне? — Зачем? — Ну, — проговорила Элинор, пододвигая к Белл бокалы, стоявшие на столе, — возможно, ей станет легче, если она узнает, что он действительно питал к ней чувства, и что она была права, когда настаивала на этом? Белл аккуратно налила вино в бокалы. — Какой дивный цвет, только посмотри! Нам очень повезло, что Билл так хорошо разбирается в винах. Знаешь, дорогая, по-моему нам не стоит опять напоминать Марианне о Уиллзе. С этой историей давно покончено. С Уиллзом покончено. У Марианны есть куда лучший претендент на ее руку и сердце. — Белл поставила один бокал перед Элинор. — Я тебе не говорила… — О чем? Белл присела по другую сторону стола и с довольным лицом сделала большой глоток вина. — О той поездке, с Биллом. Вначале мы все были в панике, что вполне естественно, и я решила, что он так сдержан и молчалив из уважения к нашим чувствам, но потом ты прислала сообщение, и я вдруг увидела, что он пытается сдержать слезы — настоящие слезы! — и, хотя не собиралась ничего говорить, помимо воли воскликнула: «О Билл, дорогой, похоже, вы не просто испытываете облегчение из-за меня и девочек!» Он только кивнул, а потом вдруг резко свернул на обочину, обхватил руль руками, спрятал лицо и — клянусь тебе, Элинор, — разрыдался как ребенок. Мы с Магз погладили его по спине, как делала ты, и тут он всхлипнул и сказал, что все это безнадежно, он ужасно скучный и, конечно, девушка вроде Марианны даже не посмотрит в сторону такой старой развалины, а мы ответили, мол, кто не рискует, тот не пьет шампанского, а он попросил никому об этом не рассказывать, никогда, потом высморкался, и мы двинулись дальше. Ну разве не чудесно?! — Он прекрасный человек. — Я знаю. И очень симпатичный. — Богатый, ты хочешь сказать. — Нет, дорогая. Конечно, здорово, что у него есть деньги, и дом, и бизнес, и все прочее, но это не главное. Главное, что, глядя на него, невольно отмечаешь про себя: до чего симпатичный мужчина. Очень, очень симпатичный. А что думает Марианна? Элинор провела пальцем по ободку бокала. — По-моему, она сейчас не способна думать о мужчинах… Дверь в кухню распахнулась. — Вот и неправда, — сказала Марианна. — Дорогая! Она вошла, в своей клетчатой пижаме с розочками, пододвинула себе стул и уселась за столом. — Можно налить мне тоже? — Ты что, подслушивала под дверью? — спросила Элинор. Марианна улыбнулась. — Да. — И как давно? — Достаточно, — сказала та и снова поглядела на вино. — Так что, вы со мной поделитесь? Элинор холодно сказала: — Возьми себе бокал. — Дорогая, — вставила Белл, — я не хочу никого обнадеживать понапрасну. Тем более Билла. Марианна поднялась и, обогнув стул, на котором сидела Элинор, подошла к шкафчику с бокалами. Нарочито небрежным тоном она заметила: — Он правда хороший человек. Очень хороший. И, как вы правильно заметили, симпатичный. — А Уиллз? — спросила Элинор. — Он тоже симпатичный? Марианна вернулась на свой стул и поставила на стол бокал. — Я… я пока не могу сказать, — тихо ответила она. — Не сейчас. Не надо спрашивать меня. В кухне воцарилось молчание. Белл подтолкнула бутылку с вином Марианне. Та взяла ее, налила себе в бокал и снова поставила на стол. Потом неуверенно произнесла: — Мне было бы легче, если бы я знала, что он мне не врал. Что наши отношения не были игрой воображения, что я не придумала их сама, выдавая желаемое за действительное. И что Уиллз не был циником и подлецом. Она замолчала. Белл посмотрела на Элинор. Та склонилась к сестре. — Значит, ты слышала не все. Нет, он не был циником. Марианна отпила глоток вина. — Откуда ты знаешь? — Он приезжал в больницу. Бокал тихонько звякнул, когда Марианна поставила его на стол. Щеки у нее внезапно вспыхнули, и она прижала к ним ладони. — Он… что? — Шарлотта позвонила ему. Решила, он должен знать, потому что до сих пор без ума от тебя. И всегда был. Он попросил меня сказать тебе. Марианна отняла руки от лица. Потом вздохнула. — Ох, — только и смогла произнести она. Белл наклонилась вперед. — Я всегда тебе говорила, дорогая, — сказала она. — Ему нельзя было доверять. — Элли, — продолжала Марианна, словно не слыша замечания матери, — но почему ты до сих пор молчала? — Я собиралась… — Ты думала, что все начнется сначала? — Пожалуй, я немного опасалась, — с колебанием ответила Элинор. Марианна грустно улыбнулась сестре. — Значит, ты, как Магз, считаешь, что его интересовал только секс? Белл подскочила на стуле. — Откуда ей об этом знать? — Она же ходит в школу, мама. Белл огляделась по сторонам. — Похоже, пора позвать ее с этого дерева… — Еще минутку, — вмешалась Элинор. Она спросила, наклоняясь к сестре: — Эм, ты в порядке? Марианна решительно кивнула. — Да. В порядке. Или скоро буду. — Не надо принуждать себя, — сказала Элинор. — Требуется время, чтобы пережить то, что твой парень оказался придурком, — устало ответила та. — Я понимаю. — Но у меня получится, Элли. Вот увидишь. Просто от этого сильно страдает… вера в себя. Ты понимаешь? Кто-то стремительно пробежал под окном кухни. — Вот и она. Дверь распахнулась. Маргарет, запыхавшаяся, стояла на пороге; небрежно повязанный школьный галстук у нее на шее сбился чуть ли не за ухо. — Вы не представляете… — Что такое, Магз? — Я только что видела Томаса, — объявила она. — Он приходил расширить мой домик, чтобы там было больше места, и сказал, что сегодня утром в Эксетере встретил Люси. Она была расфуфыренная и с кольцом на пальце. С обручальным кольцом. Маргарет сделала паузу, а потом посмотрела на Элинор, и лицо ее стало несчастным. — Элли, мне очень жаль. Они поженились. Прости. Элинор без сна лежала в темноте. Марианна хотела остаться, чтобы ее утешить, но Элинор сказала, что хочет побыть одна, совсем одна, и сестра не стала настаивать, а тихонько выскользнула за дверь, перед тем крепко стиснув ее руку. Ну что же, думала Элинор, вот все и закончилось. Вернулось на круги своя, стало так же, как сразу после переезда из Норленда: разве что Марианна пережила тяжелые времена — или, точнее, успела вовремя спастись, — а я столько раз обнадеживалась и разочаровывалась, что теперь, измотанная падениями и взлетами, не могу толком понять, что чувствую на самом деле. Хотя нет. Если быть до конца честной, в глубине души я продолжала надеяться: надеяться, что Эдвард не пойдет до конца в своем неуемном благородстве и не женится на ней. Конечно, она-то стремилась выскочить замуж, и как можно скорее, чтобы не упустить его, но я думала — нет, надеялась, — что Эдвард поймет, насколько бессмысленным будет этот акт самопожертвования, и что ни к чему хорошему он не приведет. Что это будет полный идиотизм, а самым большим идиотом окажется он сам. Я не хочу, думала Элинор, ворочаясь в постели с боку на бок, чтобы Эдвард выглядел идиотом. Не хочу, чтобы он был несчастен. Не хочу, чтобы они с Люси оказались как-то связаны с Биллом, и с Делафордом, и со всем остальным, потому что тогда мне придется пересекаться с ними и делать вид, будто я в порядке. Но это не так. Даже мама заметила, что со мной не все ладно, и разразилась совсем не характерной для нее речью о том, что любит меня такой, какая я есть, и очень сожалеет, что так случилось. Пожалуй, я повела себя с ней грубо. Так огрызнуться в ответ! Не надо было этого делать, но у меня просто не было сил, чтобы держать себя в руках. Бедная мама! Завтра я обязательно перед ней извинюсь. У меня на завтра большие планы: надо начинать учиться у Марианны тому, как забыть мужчину, который тобой пренебрег. Боже, какое разочарование! С разочарованиями так трудно смириться — почему люди забывают об этом? Разбитые надежды, уязвленное достоинство, терпение, выдержка — как долго это будет продолжаться? О сне и речи быть не могло. Элинор вылезла из постели и подошла к окну. По ночам в Бартоне царила непроглядная темень: единственными огоньками в ее поле зрения оказались лампочки сигнализации на конюшнях в Бартон-парке, которые зажглись скорее всего потому, что мимо пробежала лисица. В большом доме все очень заботливо отнеслись к Марианне: ей слали цветы и корзинки с кексами, а дети рисовали для нее картинки, ставя вместо подписей сердечки и смайлики. А когда Элинор после обеда отправилась к Томасу, чтобы расспросить о подробностях его встречи с Люси в Эксетере, он расстроенно нахмурился и заговорил, явно делая над собой усилие. — Я не хотел, чтобы вы узнали, — сказал Томас. В руках он держал шланг, которым смывал грязь с «Рендж Ровера» сэра Джона. — Но и чтобы не знали, тоже не хотел. Элинор отвела глаза. — Вы его видели? — с трудом выдавила она. — Нет, — ответил Томас. — И, честно говоря, я этому рад. Она сказала, он ждет в машине. Не знаю, куда они собрались. Я не спрашивал. Не хотел знать. Элинор, в попытке хоть как-то утешиться, обхватила себя руками. — Спасибо, что рассказали, — грустно произнесла она. Томас вздохнул. Потом разжал руку, и шланг с насадкой шлепнулся на пол гаража. — Я промолчал бы, не покажи она мне кольцо. Я бы ей не поверил. Но кольцо правда было, и она сказала — со смехом, представляете, — что теперь она Люси Феррарс. — Он поглядел на Элинор. — Простите, но он — просто идиот. И так, подумала Элинор, будут считать все вокруг. Эдвард Феррарс — идиот, попавшийся на удочку охотницы за деньгами. Сестры Дэшвуд — дурочки, вечно ошибающиеся в мужчинах. Неудивительно, что они до сих пор одни. А их мать — бедняжка… Свет на конюшне внезапно погас, и долина погрузилась во тьму. Элинор поежилась. Хотя лето было не за горами, по ночам еще сильно холодало. Что легче — забыть настоящего мерзавца вроде Уиллза или достойного человека, который настолько погряз в своих давних проблемах, что, даже поступая благородно, все равно идет неверным путем? И то и другое причиняет боль. И еще долго будет причинять. Ей придется свыкнуться с этой болью, потому что она не из тех, кто с легкостью отдает свое сердце. Будь проклят Эдвард! Будь прокляты все они! Еще совсем недавно она позволяла себе читать нотации Марианне: мол, надо почаще задумываться о будущем, а не искать свою вторую половинку. И вот расплата: теперь все эти произнесенные тоном превосходства сентенции, с первого до последнего слова, можно переадресовать ей самой! Элинор прошла обратно через всю комнату, забралась в постель и с головой накрылась одеялом; легкое как пух, оно медленно опустилась на нее. — Так тебе и надо, — в темноте своего укрытия повторяла она, — так тебе и надо, глупая, никчемная Мисс Рассудительность. Одним из преимуществ Бартон-коттеджа было его удачное расположение. И не только потому, что из окон открывался живописный вид: по дорогам, проложенным сэром Джоном, никто не мог подъехать к коттеджу ближе чем на милю, оставаясь незамеченным. Однако через девять месяцев жизни вдали от соседей, шума и городского освещения Белл поняла, что этот обзор только напоминает, в какой изоляции они оказались. Ей даже вспомнилось прочитанное давным-давно интервью с человеком, удалившимся на один из безлюдных Гебридских островов. Когда его спросили, не одиноко ли ему, тот ответил сурово, что не боится оставаться один на один со своими мыслями. Нет, Белл не то чтобы боялась собственных мыслей, просто порой ей становилось так скучно! В Норленде постоянно кипела жизнь; там было столько комнат и столько людей, которые требовали к себе внимания! Ни одного дня, вспоминала она, не проходило без того, чтобы за столом не сидели гости, а если их вдруг не было, для нее всегда находились дела в саду. Сад в Норленде отнимал массу времени. А в Бартон-коттедже сад был спланирован с учетом того, что там станут жить арендаторы, приезжающие лишь на лето, и за ним практически не требовался уход; Томас, с безразличием паркового служителя, периодически подстригал газоны и срезал сухие ветки, отчего сад еще менее отвечал вкусам Белл. Иногда — особенно после того, как домой возвратилась выздоравливающая Марианна, — Белл вставала у окна гостиной, раздвинув старые портьеры, привезенные из Норленда, и подолгу смотрела на идеально ровные и пустынные, вьющиеся по холмам дороги; в эти моменты одиночество наваливалось на нее с такой силой, что она готова была услышать громовой глас из разверзшихся небес, вопрошающий, что такое с ней произошло. — Я не могу все лето сидеть тут без дела, — сказала она Марианне. — И ты тоже. Марианна устроилась в кресле у окна гостиной с ноутбуком на коленях. — У меня масса дел, — ответила она, не отрывая глаз от экрана. — Я должна найти себе подходящий курс. — О, чудно, — кивнула Белл. — А ты не… — она запнулась и смолкла. — Не проверяю ли в Фейсбуке, как поживает Уиллз, ты это имела в виду? — Ну, я… — Мам, — сказала Марианна, — я давно вычеркнула Джона Уиллоби из моей жизни. — Правда, дорогая? Это действительно так? Марианна подняла голову и посмотрела на мать. — По крайней мере, теперь я понимаю, что еще легко отделалась. И что просто влюбиться в человека недостаточно, если ты не можешь доверять ему и уважать его. Я не отрицаю, что до сих пор иногда вспоминаю о нем, но я также помню, как плохо он со мной поступил, и что несчастья от него было больше, чем счастья. Так что я прошла длинный путь, тебе не кажется, мама? Только прошу, не надо плакать! Пожалуйста! Просто скажи мне что-нибудь хорошее, например, какие планы ты теперь строишь насчет меня. — Дорогая, я никогда… — Строишь, я знаю, в этом вся ты! Постоянно задумываешь что-то. Так что у тебя на уме сейчас, мамочка? Белл негромко фыркнула, но все же сказала с деланым равнодушием: — Я думала, может, позвать кого-нибудь погостить? — Например? — Ну… — Только не Джона с Фанни, мама, умоляю! — Нет, — сказала Белл. — Точно не их. Вообще-то, я подумывала пригласить Билла. — Билла, — эхом повторила Марианна. — Он был бы чудесным гостем. — Билл обычно останавливается в Бартон-парке, мама. — Он так мило себя вел, все время звонил, справлялся, как ты… Пришел в полный ужас, когда ты вышла из больницы: лицо бледное, измученный вид — невозможно было смотреть! Марианна с улыбкой поглядела на мать. — Ты о ком, мама? О нем или обо мне? Белл сделала вид, что не слышит. — В общем, я позвонила и пригласила его пожить у нас, и Билл сказал, что не откажется. Марианна продолжала улыбаться. — Хорошо, — кивнула она. — Ты же не будешь отталкивать его, дорогая? — Нет, конечно. Если ты не станешь все время за нами следить. — Марианна! Я разве слежу? — Да, — сказала та и снова перевела взгляд на экран. Белл еще раз поглядела на дорогу в долине. Потом пробормотала: — Кажется, это его машина. На этот раз Марианна не подняла головы. — Какой сюрприз. — По-моему, он ездит на «Рендж Ровере». — Так и есть, — сказала Марианна. — Странно, — заметила Белл, приглядываясь, — но это не «Рендж Ровер». Правда, машина тоже большая, больше, чем… — Мам, — перебила ее Марианна, — думаю, ты знала, что он должен вот-вот приехать. Пускай занимает комнату Элли, а она пока переберется ко мне. — Это не «Рендж Ровер», — сказала Белл. — Большая темная машина, внедорожник… — Может, она едет вовсе не к нам. Наверное, это один из работников Джонно, лесник или кто-нибудь еще. — Нет, к нам, — ответила Белл. — Машина поднимается по холму, и на приличной скорости. Наверняка за рулем мужчина; женщины водят совсем по-другому, ты замечала? Они никогда так не давят на газ. Марианна опустила ноутбук на пол, подошла к матери и выглянула в окно. И тут же охнула от изумления. — Мама! — Что, дорогая? — По-моему… это Эдвард. — Не может быть! — Но это правда он. Его волосы… и то, как он сидит за рулем. Эдвард… едет сюда! — Но Элли еще не вернулась с работы! Марианна сделала глубокий вдох и снова посмотрела на дорогу. — Эд, — сказала она, словно обращаясь к самой себе. — Эд. Да как он посмел! Эдвард Феррарс затормозил перед коттеджем и медленно вылез из машины. Вид у него был ужасный: он исхудал и стал еще бледнее, словно просидел целый месяц в глухом подвале. — Я должна пойти поздороваться с ним. Бедняжка! — встрепенулась Белл. Марианна попыталась ее удержать. — Мама, не надо… Но Белл уже сорвалась с места и выбежала из комнаты, направляясь к входной двери. Марианна видела, как она подходит к гостю, как кладет руки ему на плечи и смотрит в глаза. Зная свою мать, Марианна могла предположить, что она говорит ему что-нибудь доброе и успокаивающее. Эдвард стоял без движения, глядя с высоты своего роста вниз на Белл, и лицо у него было несчастное. Что, если он, в своей обычной неловкой, дурацкой, благородной манере решил извиниться перед Элинор? А если так, то какой реакции он ожидает, когда на руке у Люси его кольцо, а сердце Элинор разбито? Зачем он приехал, о чем думал, если вообще думал о чем-нибудь, когда так безнадежно исковеркал столько человеческих жизней? И тут боковым зрением она заметила яркое пятно: машина Элинор поднималась к дому по дороге через парк. Элинор и Маргарет возвращаются — они вот-вот будут здесь! Марианна бросилась на площадку перед домом. Эд так и стоял, растерянно глядя на Белл, которая повторяла ласковым тоном, повергшим Марианну в полное отчаяние: — Конечно, мы желаем вам счастья, Эд, конечно, мы все надеемся, что вы будете очень, очень счастливы… Марианна крикнула: — Элинор едет! Эд быстро поднял голову. — Я хотел повидаться с ней, — сдавленным голосом пробормотал он. Марианна без улыбки посмотрела на него и хмуро сказала: — Я так и подумала. — Нет, я хотел… Белл похлопала Эдварда по плечу. — Я уверена, она не будет на вас злиться. — А я уверена, — вмешалась Марианна, — что будет. Оранжевый автомобиль уже взбирался по холму. — Только послушайте, как тарахтит этот старый мотор! — с принужденной веселостью воскликнула Белл. — Тихо, — шикнула Марианна. — Лучше нам всем помолчать, пока Элли не доберется сюда. — Но, дорогая… Марианна сложила руки на груди и стала смотреть на дорогу. Эд глянул на нее, отступил от Белл и уставился на свои ботинки. Белл тоже сделала пару шагов в сторону и сунула руки в карманы брюк. Медленно, судорожными рывками оранжевая машина вскарабкалась по дороге и, дернувшись, остановилась рядом с внедорожником Эда. Пассажирская дверь немедленно распахнулась, и из нее вылезла Маргарет, теряя на ходу свои пожитки. — А где же «Сиерра»? — пронзив Эдварда взглядом, спросила она. — Я… у меня ее больше нет. — Новая машина? — поинтересовалась Маргарет. — И новая жена? — Нет, — рассеянно отозвался он. — Нет. Машина… ее дал Билл. Одолжил. Она из Делафорда. Элинор медленно поднялась с водительского сиденья и встала, опираясь одной ногой о порог передней двери. Ее взгляд поверх крыши машины был устремлен на Эдварда. — Эд? — удивленно спросила она. — Да… — Что… что ты тут делаешь? Носком ботинка он поковырял гравий. Потом несчастным голосом сказал: — Это все из-за дурацкого Твиттера… — О чем ты? — Я приехал… — Да? Эдвард сделал шаг вперед, потом еще, а потом, спотыкаясь, рванулся к машине и прижался к ее борту, протягивая руки к Элинор. — Элли, это не я на ней женился! — воскликнул он. Элинор негромко вскрикнула и зажала рот рукой. — Что? — переспросила Маргарет. Эдвард сказал: — Я боялся, что вы прочтете записи Люси в Твиттере и решите, что я женился на ней. Но это не я. Это… это Роберт. Лицо у Элинор было белее мела. Она прошептала: — Но я считала, что Роберт… что он… — Так и есть, — перебил Эд. — Ему нужно было прикрытие, или как это там называется; по какой-то причине. Нет, не по какой-то… Ему… в общем, я тебе позже скажу. В другой раз. А Люси — ей все равно. Люси нужны только деньги. Они поженились внезапно, из прихоти… ну, как делают знаменитости. Потехи ради. — О, Эд! Эдвард поставил ногу на порог машины и приподнялся, чтобы прикоснуться к руке Элинор, лежавшей на крыше машины. — Это такое облегчение! — воскликнул он. — Я ужасно боялся, что вы подумаете… Элинор протянула руку навстречу его руке. Дрожащим голосом она спросила: — Так значит, ты не с Люси? Ты не женат? — Нет, — ответил Эдвард, и на его лице расцвела широкая улыбка. Он еще сильней потянулся через крышу и схватил обе ее руки. — Слава богу, нет. Но Элли… я очень хочу жениться! Ты согласна? 5 Маргарет стояла у окна в коридоре Бартон-коттеджа, глядя в темноту сада. Считалось, что она давно уже в постели: на ней была старая футболка и байковые пижамные штаны, и она старательно проделала все необходимые вечерние ритуалы — несколько раз хлопала дверями, закрывала и открывала кран в ванной и желала всем доброй ночи, — чтобы убедить остальных, будто ложится; на самом же деле пробралась к окну на площадке второго этажа, чтобы еще немного посмотреть, что происходит в домике на дереве. Домик освещало мягкое пламя свечей в стеклянных банках, и этого света было достаточно, чтобы она могла разглядеть Эда и Элинор, которые сидели, прижавшись друг к другу, закутанные пледом. Она не видела их лиц, но время от времени в щелях мелькали то блестящие волосы Элинор, то сверкающие бокалы с вином, которое захватили с собой влюбленные. Высунувшись из окна, Маргарет слышала их шепот, чередовавшийся со взрывами смеха. Похоже, они были очень счастливы. Маргарет гордилась тем, что способствовала этому счастью. За ужином оба прямо-таки сияли; Эд стал совсем другим человеком — по его словам, он был уверен, что Элинор отошьет его с уничижительной отповедью, и разволновался настолько, что его едва не стошнило. Слушая его, Маргарет поняла, что хочет еще усилить ощущение радости, царящее за столом, и вдруг, неожиданно для себя самой, сказала: — Почему бы вам не забраться в мой домик на дереве? Там теперь много места. Элинор широко улыбнулась в ответ. — О, Магз! Ты правда разрешаешь? А Эд поглядел на нее так, словно она вручила ему дорогой подарок, потом встал со стула, крепко ее обнял и объявил: — Ты просто умница, Маргарет Дэвшуд, ты это знаешь? И вот теперь, стоя у окна, Маргарет испытывала не только глубокое удовлетворение, но и новое для себя чувство — что она сделала нечто одновременно полезное и приятное. Она вспоминала, как встала из-за стола и пошла за корзинкой, а Белл положила туда бутылку вина и бокалы, и запечатанную пачку шоколадных бисквитов, и пару яблок, и кусок сыра, и как потом они все длинной процессией вышли в сумеречный сад и помогли Эду с Элинор взобраться на дерево по приставной лестнице, которую тоже сделал Томас. Марианна поставила свечи в банки из-под варенья, а Белл вытащила из-за дивана старый ковер, и они передали их наверх, в домик, и оставили жениха и невесту наедине друг с другом и с их будущим, — и с кольцом, которое, как оказалось, Эд прятал в кармане брюк. Кольцо было не с бриллиантом, сказали ей, а с аквамарином. Маргарет решила, что это неважно: главное, что камень сверкал, а Элинор при виде него заплакала, но совсем не так, как обычно плакали члены их семьи. Элинор смотрела на кольцо у себя на руке, целовала Эда и смеялась. Маргарет показалось, что за этим ужином Эдвард говорил больше, чем когда-либо за все время их знакомства: он рассказал, как, будучи еще школьником, сблизился с семьей Люси, потому что это оказались милые и приветливые люди, которые не шпыняли его за малейшую провинность, в отличие от матери и сестры, что Люси показалась ему красивой, потому что у него не было других знакомых девушек… «Только полный придурок мог так подумать», — сердито перебила его Маргарет, а Эд засмеялся и сказал: «Придурок — правильное слово, Магз». Он говорил, как расстраивался от того, что мать заставляет его получать образование в чуждой ему сфере, как дошел до предела и чуть было не совершил ошибки, о которой жалел бы до конца своих дней. Маргарет прищурилась, чтобы получше разглядеть, что творится в домике на дереве. Ей показалось, что она видит руку Эдварда на плече у Элинор, видит их головы совсем близко друг к другу… Похоже, все складывается к общему удовольствию. И не только потому, что Элли наконец получит то, чего так долго ждала, — наверняка Эдвард, пребывая в столь радужном настроении, не откажется выполнить просьбу Маргарет и научит ее водить автомобиль. Они же будут одной семьей — куда ему деваться? — Ты не замерзла? — спросил Эд. — Я слишком счастлива, чтобы мерзнуть. — И я тоже. Чувствую себя словно в раю — в этом домике Магз, рядом с тобой… Я до сих пор не могу поверить в свою удачу. Не верится, что ты сказала «да». — Ты прекрасно знал, что я это скажу. — Вовсе нет! Я был в ужасе. — Но все-таки положил в карман кольцо. — Я хотел доказать тебе, что говорю серьезно, доказать, что ты — моя единственная. Что мне нужна только ты. Если, конечно, ты согласишься. — Я согласилась, — улыбнулась Элинор. — Как раз в это я и не могу поверить! Элинор подвинулась к нему ближе, так что теперь ее левое плечо оказалось точно под его рукой. — А я не могу поверить в то, что натворила Люси. — Нам обязательно говорить о ней? — Ты должен удовлетворить мое любопытство. — И что ты хочешь знать? — Почему, — сказала Элинор, — она вышла за Роберта, хотя прекрасно знала, что он… — Элинор запнулась. Эдвард наклонился и поцеловал ее в кончик носа. — Гей, — закончил он. — Да. — Он с самого детства это знал. Помню, как-то раз, когда ему было лет семь, Роберт вышел к завтраку в ожерелье Фанни и в ее летней шляпе с огромным пером. Представляешь, родители и глазом не моргнули! Стали всем говорить, что он — очень своеобразная личность. Именно так: очень своеобразная. — Так что, ваша мать не знает?.. Эдвард взял руку Элинор в свою и повернул так, чтобы камень на кольце засверкал в огне свечи. — Я не в курсе, знает она или нет. Собственно, если и да, мама все равно никогда этого не признает. И не станет обсуждать. Она предпочитает считать его неординарным человеком. — Значит, он не может с ней об этом поговорить? Эдвард поднес ее руку к губам и поцеловал. — С ней вообще ни о чем нельзя поговорить. Кроме денег, акций, процентов и цен на недвижимость… — Бедняга Роберт! — Ему наплевать. Он живет своей жизнью и выкачивает из нее деньги, когда ему надо. — Но Люси, — сказала Элинор, — Люси ведь знает, что он гей, должна знать! — Ей это безразлично, — ответил Эдвард. — Но как она может мириться с тем, что муж просто использует ее в качестве прикрытия… — Прекрасно может, — равнодушно произнес он. Элинор повернулась и посмотрела в его лицо, на котором плясали тени. — Но… — Элли, — сказал Эд, — не надо судить других людей по твоим прекрасным и абсолютно справедливым стандартам. Люси — это Люси. Если у нее есть возможность, она обязательно доставляет окружающим неприятности: чего стоят хотя бы сообщения, которыми она бомбардировала меня, угрожая рассказать матери, что мы с ней «единое целое» — это ее слова, — так что мне приходилось писать ей в ответ, повторяя «не надо, пожалуйста, не надо». Боже, Элли, в ту ночь я был в стельку пьян, и это, конечно, сыграло ей на руку. В общем, она получила то, к чему так давно стремилась, пускай и не от того брата, на которого ставила первоначально. Она не стоит наших переживаний. Люси наложила лапу на немалые деньги, а у Роберта появилось прикрытие, так что он снова может вертеть нашей матерью, как ему вздумается. Они заключили сделку. На взаимовыгодных условиях. Роберт и Люси страшные эгоисты: в этом они друг друга стоят. Будут жить каждый своей жизнью, а то и наслаждаться тем, как забавно подшутили над остальными. А я — к счастью, к моему бесконечному счастью, — смогу жениться на тебе! — Но… — Я хочу поцеловать тебя, Элли, хочу… — Подожди, — сказала Элинор. — Последний вопрос. — Какой? — Как ты узнал, что больше ничем не обязан Люси? Эдвард расхохотался. — Ты не поверишь! — воскликнул он. — По электронной почте. — По электронной почте? — Да. — Он поглядел на Элинор, а потом наклонился к ее губам. — Она прислала e-mail, — продолжал он, почти касаясь ее губ своими, — и сообщила, что не может выйти за меня, потому что влюбилась в другого человека. И этим человеком, по чистой случайности, оказался мой брат-гей. Интересно, она правда рассчитывала, что я поверю в ее бредни? — Похоже, ей было все равно. Эдвард взял Элинор за подбородок и приподнял ее лицо. — Мне наплевать, — сказал он, — наплевать и на нее, и на Роберта, и на всю мою семью, и вообще на всех вокруг. Ты даже не можешь представить, насколько! Единственный человек на свете, который меня интересует, очаровательная Элинор с моим кольцом на пальце, — это ты! — Что? — переспросила миссис Феррарс, держа трубку на отлете, словно та могла ее укусить. Фанни Дэшвуд, звонившая матери из своей недавно отремонтированной гостиной в Норленд-парке, повторила еще громче: — У меня плохие новости, мама. Ты сидишь? — Стоя я лучше слышу, — отрезала миссис Феррарс, словно разговаривала со слабоумной. — Тебе это прекрасно известно. — Мама, — сказала Фанни, — речь о Роберте. — Что случилось? — немедленно встревожилась миссис Феррарс. — Он заболел? — Нет, мама, — ответила Фанни, — ничего подобного. Он совершенно здоров. Но он… женился! Ты можешь в этом поверить? Повисла долгая пауза, миссис Феррарс явно задумалась. — Полная чушь, — наконец ответила она. — Это правда, мама. — Если бы Роберт женился, — твердо заявила миссис Феррарс, — либо он, либо Мортоны уведомили бы меня. Он всегда мне все говорит. — Мама, — на тон выше сказала Фанни, — он женился не на Тэсси Мортон. — А должен был. — Нет, в том-то и дело, он женился — бог мой, мама! — Роберт женился на Люси Стил! Миссис Феррарс опять замолчала. Потом переспросила: — На ком? — На Люси Стил. Той, зубастой, у которой сестра. Мама, ты должна ее помнить. Она собиралась выйти за Эдварда. Миссис Феррарс издала приглушенный вскрик. — Ты все выдумываешь! — Нет, мама, не выдумываю. Они поженились в Девоне, дома у Люси. С бухты-барахты. — Но почему? — простонала миссис Феррарс. — Почему? — О, мама, этого никто не знает. Роберт всегда поступал так, как ему хочется. — Как он мог так поступить со мной! — вскричала миссис Феррарс. — Как мог так поступить со своей матерью? — Дело не в тебе, мама, — раздраженно сказала Фанни, — дело в семье. И в отцовских деньгах. Миссис Феррарс удалось немного взять себя в руки. — Нет уж, — гораздо более решительным тоном заявила она, — они и пенни не получат. Фанни слабым голосом возразила: — Ты же не всерьез, мама. — О нет, очень даже всерьез. — Ты так не сможешь. Ты обожаешь Роберта. И все прощаешь ему. Неожиданно миссис Феррарс спросила: — А почему она не вышла за Эдварда? После всей этой шумихи… — Потому что вовремя сориентировалась. Она прекрасно понимает, что Роберт — твой любимчик. — Она права, — заметно смягчившимся голосом сказала миссис Феррарс. — Я всегда считала, что с Робертом иметь дело куда приятнее. Он такой милый — да ты и сама знаешь. — Значит, ты прощаешь его? — Я этого не сказала, Фанни. — Уверена, ты простишь Роберта. И Люси с его помощью быстренько проложит себе дорожку в нашу семью, так что, не успеешь оглянуться, у нее уже будет карт-бланш на переделку дома в Норфолке… — Не надо завидовать, Фанни, — перебила дочь миссис Феррарс. — Я всегда была против соперничества между братьями и сестрами: тебе это прекрасно известно. Ты получила свою долю, и даже более того. Я не думаю, что, будучи хозяйкой такого поместья, как Норленд, ты имеешь основания оспаривать передачу твоему брату какой-то фермы в Норфолке. — Мама, я не говорила… не имела в виду… — В любом случае, — оборвала Фанни мать, — дом нуждается в ремонте. И, должна сказать, довольно давно. Фанни вскрикнула и изо всех сил швырнула телефон о стену. Миссис Феррарс посмотрела на свою трубку, потрясла ее, словно пытаясь сообразить, что произошло, а потом решительно стала набирать номер Роберта. Сэр Джон Мидлтон был в своей стихии. Погода наладилась, думал он, дом был полон гостей — Билл Брэндон и Эбигейл Дженнингс вернулись и снова заняли свои спальни, по крайней мере, на выходные, бедняжка Марианна почти поправилась, а ее сестра вовсю крутит роман со своим мистером Ф. Мало того, его сына приняли в школу, где когда-то учились он и его отец — Мэри страшно гордилась, что малыша зачислили, в его-то возрасте, так что сэру Джону пришлось даже остудить ее пыл, напомнив, что ему еще предстоит показать себя в учебе, — и он подписал весьма выгодный новый контракт с дистрибьютором из Северной Индии, так что Джонно с его добродушной, хоть и не очень чувствительной натурой пребывал в полнейшей уверенности, что жизнь наконец налаживается. Особенно он был рад видеть в Бартон-парке старину Билла. Казалось, прошли долгие месяцы с тех пор, как он был здесь в последний раз. Наверняка все это время он был занят своими ненормальными в Делафорде, не говоря уже о безумной дочери своей бывшей возлюбленной. Сэр Джон покачал головой. Бедный старина Билл, любит он возиться с этими несчастными. Но, похоже, только это и делает его по-настоящему счастливым. Неудивительно, что все это сказалось на нем не самым лучшим образом: постарел и совершенно утратил чувство юмора. Правда, в этот раз все было совсем по-другому. Можно было подумать, что Билл почти расслабился. В последний вечер, когда они все собрались за ужином — девять человек за одним столом, хотя в идеале сэр Джон предпочел бы удвоить их количество, — и когда девушки принялись рассказывать Биллу, что вытворили Роберт Феррарс и Люси Стил, Билл хохотал наравне со всеми. Марианна оказалась великолепной актрисой: она так забавно изображала Люси Стил, старую миссис Феррарс и Фанни Дэшвуд, пререкающихся между собой, что под конец все просто валились с ног от смеха. Вечер удался, совершенно точно. Сэр Джон искренне надеялся, что их вечера будут такими и дальше. Он не только хорошо повеселился сам: Мэри тоже заметно ожила. Позже, ночью, она проявила к нему неожиданную благосклонность и вела себя — даже не верится! — как настоящая соблазнительница. При этой мысли он улыбнулся и наклонился вперед, чтобы прочесть сообщение, появившееся на экране компьютера. В дверь кабинета постучали. — Войдите, — крикнул сэр Джон. Дверь распахнулась, и на пороге возникла знакомая фигура, замотанная в шали. — Джон но? — Эби, дорогая! — Я не помешала? — Помешала. Как обычно. Ты ведь знаешь, я человек занятой. — Всего две минутки, Джонно! Он махнул рукой в сторону стула, стоящего по другую сторону рабочего стола. — Ладно, садись. Кофе не предлагаю, чтобы ты не засиделась. Эбигейл опустилась на стул. — Мне надо выговориться… — Прошу. Миссис Дженнингс поправила свои шали и шарфы. Потом склонилась к нему. — Прошлым вечером, дорогой, мы так здорово повеселились! Всегда бы так. Эти девочки такие забавные, правда? Билл словно десяток лет сбросил, и это при том, что Марианна пока не отвечает ему взаимностью. Между прочим, могла бы немного пококетничать: в конце концов, она почти совсем оправилась, и нечего ей… — Эби! — предупреждающим тоном перебил ее сэр Джон. — Извини, дорогой. Прошу прощения. Собственно, я хотела сказать, что, к моему стыду, мне было смешно, когда они передразнивали эту маленькую проныру, Люси Стил. Представь, Джонно, только что она сидела у меня в гостиной, сетуя на безденежье и превознося свою великую любовь к Эдварду, и вдруг на тебе — сбегает с его собственным братом! А сразу после этого заявляется ее сестрица: она, мол, отдала Люси все свои сбережения, боясь, что та оставит влюбленных без копейки, а теперь не может купить билет на самолет, чтобы воссоединиться со своим пластическим хирургом, который устраивает вечеринку у себя на вилле на Ибице или где-то в тех краях. В общем, я не удержалась и по своей глупости и добросердечию… — Эби, — снова перебил сэр Джон, — вы можете рассказать мне это в любое время. Конечно, вам кажется, что я почти не работаю, но… Миссис Дженнингс покачала головой. — Я безнадежна, дорогой мой. Понимаю. Но мы уже подошли к сути дела. А суть вот в чем — по-твоему, Эдвард Феррарс действительно любит Элинор? Сэр Джон в недоумении уставился на нее. — Я в этом уверен на все сто. — Хорошо, — кивнула Эбигейл, — мне надо было это знать. Потому что, видишь ли, он ведь просто обожал Люси! — Вовсе нет. — Мой дорогой Джонно, она разбила ему сердце! Сэр Джон встал, многозначительно глядя на тещу. — Полная чушь! — твердо произнес он. Поколебавшись секунду, Эбигейл поднялась со стула вслед за ним. — Он просто пытался поступить по совести, — сказал сэр Джон. — Чувствовал, что обязан ее семье — оно и понятно, с учетом того, какая у него мать. Вот и все. — Но она говорила… Сэр Джон подошел к двери кабинета и широко ее распахнул. — Ну-ка, вон отсюда, Эби! — Ухожу, ухожу, дорогой. Миссис Дженнингс, переваливаясь, двинулась к выходу, но остановилась на пороге и сказала, словно пытаясь оправдать себя: — Я стараюсь думать о людях только хорошее, Джонно. Он склонился к ней и твердо произнес: — Тогда не трать свое время на худших представителей человеческого рода, Эби, — и вытолкал из кабинета. Эдвард валялся на диване в Бартон-коттедже. Весь день он провел в Делафорде с Биллом Брэндоном: осматривался на новом месте и знакомился с людьми, так что в Бартон вернулся с непривычным чувством удовлетворения и даже немного удивляясь тому, что нашлось-таки место, полностью соответствующее его потребностям и ожиданиям. И вот теперь, улегшись на подушки и свесив ноги с подлокотника, Эдвард дожидался, когда Элинор вернется с работы из Эксетера. Он не помнил, когда в последний раз испытывал такие чувства, и испытывал ли вообще, не мог до конца поверить своему счастью. Все вокруг словно купалось в солнечном свете, а стоило ему подумать об Элинор, как все его существо наполнялось восторгом. Он лежал, разглядывая едва заметную трещину на потолке и крошечного паучка, ползущего вдоль нее, и размышлял о том, что если это и есть счастье, то хорошо бы разлить его по бутылочкам и раздавать в качестве лекарства всем нуждающимся. — Черт, ты, кажется, расстроен, — со смехом сказала Марианна, внезапно появившись на пороге. Эдвард повернул голову и помахал ей. — Страдаю как никогда, — в тон ей ответил он. — Разве не видно? Она протянула ему телефонную трубку. — Тебе звонят. Он рывком поднялся и сел. — Мне? На ваш домашний номер? Марианна скорчила гримасу. — Мой братец Джон. Хочет с тобой поговорить. — Ой… Марианна поднесла телефон к уху и сказала: — Джон, я его нашла. Он в тяжких трудах — валяется на диване. Передаю. Эдвард взял трубку из ее рук и неохотно ответил: — Джон? Голос Джона Дэшвуда на другом конце провода прозвучал до смешного напыщенно: — Полагаю, Эдвард, сейчас немного поздно пытаться тебя вразумить… — Поздно, это точно, — весело отозвался Эдвард, — да и ни к чему, потому что я никогда, ни разу в жизни не был так… — Эдвард, — царственным тоном перебил его Джон. — Что? — Твоя мать в полном отчаянии. А сестра полагает, что ее предали — с полным на то основанием. Удивительно, что они еще держатся, причем стойко. Эдвард снова поглядел на паучка. — Надо же, — только и сказал он. — Вообще-то, Эдвард, я рассчитывал на более развернутый ответ. Твои мать и сестра… — Извини, Джон, — заметил Эдвард, — но тебе надо звонить Роберту, а не мне. Джон Дэшвуд, пытаясь успокоиться, сделал глубокий вдох. — Ты хоть понимаешь, Эдвард, что ваша мать ни разу не упоминала твоего имени с тех пор, как все это началось? Эдвард прицелился в паука из воображаемого пистолета и выстрелил. — Значит, на фронте без перемен, — произнес он. — Эдвард! — закипая, воскликнул Джон. Ответа не последовало. Эдвард поднялся и встал у окна, глядя на дорогу. Вот-вот на ней должна была появиться машина Элинор. — Ты еще здесь? — спросил Джон. — Да. — Ты можешь меня выслушать? — Конечно. — Я и твоя сестра — мы с Фанни — считаем, что ты мог бы сделать что-то, чтобы сгладить этот конфликт. Не только ради себя, но и ради вашей матери. — И что ты предлагаешь? — Ты мог бы ей написать. Извиниться за то, что так ее расстроил. — С какой стати? — С такой, что она всегда желала своим детям только добра. И очень огорчена поведением сыновей в последнее время. Эдвард провел ладонью по волосам. Не веря собственным ушам, он спросил: — Так вы хотите, чтобы я написал матери и извинился за Роберта? — Ну, тебе это только на руку… — Нет. — Эдвард! — Нет. Никогда и ни за что. Я сожалею из-за этой дурацкой истории с Люси, но я настолько, настолько уверен в Элинор, что мне абсолютно наплевать на мнение всех вокруг. Я не раскаиваюсь. И не сомневаюсь. Может, когда-нибудь я и соберусь высказать это матери, если, конечно, она станет слушать, но я точно не буду слать ей письма с извинениями за чужие провинности. Тебе ясно? — Ты совершаешь большую ошибку, — натянуто заметил Джон. — Не такую большую, как моя мать! — выкрикнул Эдвард в ответ. Мгновение оба молчали. Потом Джон с преувеличенной торжественностью сказал: — Мне придется поставить об этом в известность твою сестру. — Ну-ну, — усмехнулся Эдвард. — Интересно, каково это: быть под каблуком сразу у двух баб? На другом конце линии воцарилась шокирующая тишина. И тут в долине показалась оранжевая машина, и Эдвард почувствовал, как его сердце, словно птица, воспарило в небеса. — Пока, — равнодушно сказал он в трубку, — пока, — и швырнул ее на продавленные подушки дивана. Марианна сидела на холме, с которого открывался вид на Алленем, обхватив руками колени, а рядом, опираясь локтем на землю и не сводя с нее глаз, устроился Билл Брэндон. Распущенные волосы Марианны колыхал легкий ветерок, перебирая их прядку за прядкой; Билл смотрел, как они взлетают и снова ложатся ей на спину. От его глаз не укрылось, что Марианна не выглядела ни напряженной, ни расстроенной. Она смотрела на старый особняк с его причудливыми старинными трубами и аккуратными живыми изгородями в парке с выражением мечтательного спокойствия, но никак не страсти. Билл удивлялся тому, как до странности комфортно ощущал себя рядом с ней: молчание не причиняло им неудобства, поэтому он не торопился прерывать его, не спешил спрашивать, что она чувствует, глядя вниз, на долину, где раскинулось поместье, с которым она успела познакомиться и которое надеялась узнать еще лучше. В конце концов, один тот факт, что Марианна пригласила его на прогулку, уже был удивителен. Конечно, Белл пока не отпускала ее никуда одну, а он очень кстати бродил по саду, дожидаясь Эдварда, так что она подошла, посмотрела ему прямо в глаза и сказала, что хочет прогуляться и взглянуть на Алленем — может, он согласится составить ей компанию? Увлеченные дружеской беседой, они миновали лес, перешли дорогу, и он, в своей обычной ненавязчивой манере, предложил сделать передышку, чтобы Марианна немного отдохнула, прежде чем карабкаться на холм. Билл предложил взять сброшенный Марианной свитер, она отказалась, он спокойно сказал: «Не глупи», — и взял его, а она повернулась к нему и звонко рассмеялась. И вот теперь они сидели на жесткой колючей траве, устилавшей вершину холма над Алленемом, в умиротворенном молчании, на расстоянии вытянутой руки. Это все равно расстояние, думал Билл, но совершенно другое. И я не собираюсь нарушать дистанцию, потому что не хочу ее торопить. Кроме того, мне и этого более чем достаточно: лежать здесь и видеть, как она смотрит на тот дом, уже ничуть не переживая. Нет, ей не все равно — на это я не смел и надеяться, — но она больше не страдает. Словно прочитав его мысли, Марианна вдруг повернулась и посмотрела Биллу в глаза. — Все в порядке, — сказала она. — Точно? Марианна кивнула. Он спросил: — Это что-то вроде проверки? Твое возвращение сюда? — Пожалуй, — снова кивнула она. — И как, ты прошла? Она развернулась и села так, чтобы видеть его лицо, но тут же перевела взгляд на траву. — Первая любовь… — медленно произнесла она. Билл помолчал, а потом попросил ее: — Расскажи мне о ней. Марианна едва заметно улыбнулась. — Мне кажется, с ней ничто не сравнится. — Нет, — задумчиво ответил Билл, — но это не значит, что она останется лучшей. Просто первая любовь не повторяется. — Потому что она первая. — А у нас еще нет опыта, чтобы не нырять в омут с головой. Она заметила печально: — Именно это мне понравилось больше всего. — И мне. Она бросила на него короткий взгляд. — Правда? Он сорвал лютик и покрутил его между пальцев. Потом обреченно сказал: — Я тоже этого хотел: с головой погрузиться в свои чувства. — Серьезно? — Я не хотел видеть, что она на самом деле за человек. Не хотел этого знать. Я видел в ней воплощение своей мечты, своей страсти. — Надо же… Марианна уважительно кивнула головой. Он улыбнулся ей в ответ. — А ты? — Со мной было точно так же. — Возможно, — мягко произнес Билл, — мы не были так уж неправы. Мы же не специально выбрали себе неподходящих людей, мы поступали так под влиянием сильных страстей. Билл поглядел на Марианну, а потом подмигнул. — Мы оба стали жертвами красоты. Марианна пересела к нему поближе, подвинувшись на жесткой траве. — Элинор сказала, Уиллз просил мне передать, что я в нем не ошибалась. Он действительно любил меня. И продолжает любить. Билл вгляделся в ее лицо. — Элиза знала, что со мной будет другим человеком. И жизнь ее сложится по-другому. Гораздо лучше. Марианна спросила: — А ты смог бы жить с ней? — По крайней мере, я бы попытался. — Я тоже. Вот только боюсь, это убило бы меня. — О да. Жертвовать собой хорошо только поначалу. Она протянула руку и взяла лютик из его пальцев. — По-моему, я кое-что начинаю понимать. — И что же? — Что счастливая жизнь — это не только… Не знаю, как сказать. — Счастливая жизнь, — одобрительно повторил он. — Да. У тебя вот счастливая жизнь. Билл серьезно посмотрел на нее и кивнул. — Может быть. Марианна отвела взгляд. — Я точно знаю, — сказала она. Он встал с земли и протянул ей руку. — Вставай. Пора возвращаться домой. — Билл… — Нет, — перебил он. — Ни слова больше. Не сейчас. Марианна поднялась и вдела лютик в дырочку для пуговицы на кармане его рубашки. А потом привстала на цыпочки и поцеловала Билла в щеку — коротко и легко. — Я была счастлива с тобой сегодня, — сказала она. 6 Особняк в Мейфере, где располагались апартаменты миссис Феррарс, с точки зрения декора не менялся уже больше тридцати лет. Поднимаясь по лестнице, Эдвард словно вернулся в детство: на ступенях лежал все тот же зеленый ковер с узором из трилистников, а стены украшали знакомые выцветшие гравюры с цветами в позолоченных рамах. При виде их он вновь испытал прежнюю неловкость и почувствовал внутреннее сопротивление, ничуть не уменьшившиеся со временем. Нажав на латунную кнопку дверного звонка, Эдвард, не удержавшись, тяжело вздохнул. В детстве он только и делал, что вздыхал — по самым разным поводам. Однако в последние несколько недель познакомился со вздохами совсем другого рода: их вызывал избыток счастья, о котором, подумал он, услышав за дверью цоканье материнских каблуков по паркету, ему надо постоянно напоминать себе, пока будет длиться их разговор. — Эдвард, — сухо поздоровалась мать, открывая дверь и подставляя ему напудренную щеку для поцелуя. Он покорно наклонился к ней. Эдвард понимал, что она с первого взгляда оценила и осудила его одежду, которая никак не вписывалась в стандарты строгого дневного дресс-кода, в ее случае дополнявшегося еще и драгоценностями. — Здравствуй, мама. — Надеюсь, ты уже обедал? — Ну, я… — Тогда я угощу тебя кофе. Или, может, ты будешь так любезен и сваришь его для нас? — Тебе никогда не нравится кофе, который я варю, — без обиняков ответил он. Она еще раз окинула сына взглядом, умудрившись при этом не посмотреть ему в лицо. Впервые в жизни Эдвард обратил внимание на то, как они с Фанни похожи: через несколько лет они будут как две капли воды — обе миниатюрные, безупречно одетые и непоколебимые в своем эгоизме. Проводив его в гостиную со столиками, заставленными китайскими шкатулками и фотографиями в серебряных рамках, миссис Феррарс, не теряя времени, сразу перешла к делу. — В последнее время мне пришлось очень нелегко, — проинформировала она Эдварда. — Как мать семейства я сильно страдала. Меня преследовало чувство, что я, не побоюсь этого слова, лишилась обоих своих сыновей. Эдвард откашлялся. В руке он держал крошечную чашечку из китайского фарфора, которую дала ему мать, с лужицей едва теплого кофе на дне. — Мама, — сказал он, — я же здесь. Я пришел повидаться с тобой. — И для чего ты решил это сделать? Эдвард постарался вспомнить, что ему советовала Элинор. — Я хотел, чтобы ты знала: неважно, что каждый из нас сделал — или не сделал, — я все равно остаюсь твоим сыном и не хочу отдаляться от тебя. Миссис Феррарс обдумала его слова. Она сидела на краешке одного из своих жестких диванов, тесно прижав друг к другу ноги в лаковых туфлях и по-прежнему не глядя на него. — Я слышала, ты не собираешься жениться на этой девушке, — наконец произнесла она. — Не на Люси… — Тогда к чему был весь этот шум? — Я совершил ошибку, мама. Но мне здорово повезло не совершить еще большую. Миссис Феррарс вздернула подбородок и неодобрительно заметила: — Она охотилась за нашими деньгами. Эдвард проигнорировал ее слова. Он не собирался обсуждать Люси и вообще как-то касаться темы своего брата. Вместо этого он продолжил: — Я хочу, чтобы ты знала, мама. В скором времени я действительно женюсь. Миссис Феррарс пронзила его взглядом. — Надеюсь, на этот раз твой выбор будет более разумным. — В жизни не делал ничего разумнее. — Мортоны — прекрасные люди, — сказала миссис Феррарс. — Строительство в последнее время… — Я женюсь не на Тэсси Мортон, — перебил он ее. — Я практически не знаком ни с ней, ни с ее семьей. Они меня не интересуют. Я женюсь на Элинор Дэшвуд. Я просил ее руки, и она дала согласие. И я до сих пор не верю, что она сказала «да». В гостиной воцарилось молчание. Миссис Феррарс смотрела в пространство, а Эдвард уставился на свои ботинки. Потом она сказала: — Даже ты со своей безграничной сентиментальностью должен понимать, какую глупость совершаешь. Состояние Тэсси Мортон на данный момент обозначается семизначным числом, а в будущем увеличится в несколько раз. А у этой девчонки Дэшвуд ни гроша за душой. Эдвард поднял глаза и твердо поглядел на мать. — Я люблю ее, — сказал он. Миссис Феррарс нетерпеливо от него отмахнулась, прищелкнув языком. — Не смеши меня! — Я не вижу здесь ничего смешного, — ответил он. — Никогда в жизни не был так серьезен. Элинор — лучший человек, которого я когда-либо встречал, и ты много потеряешь, если не попытаешься узнать ее поближе. Только из-за нее я приехал сюда. Она сказала, что мне надо постараться наладить отношения с тобой и все тебе честно рассказать. Мама, еще три дня назад мне было все равно, увидимся ли мы вообще когда-нибудь! Миссис Феррарс вздрогнула. Потом запустила пальцы себе в рукав, вытащила оттуда кружевной платочек и поочередно приложила к обоим глазам. Дрогнувшим голосом она произнесла: — По-моему, ты не понимаешь, что я говорю. О разнице в их благосостоянии. — Понимаю, — сказал Эдвард. — Прекрасно понимаю. Вот только дело в том, что мне на это наплевать. Единственное, чего я хочу, — это жить вместе с лучшей девушкой на свете, до конца моих дней. Мне будут платить зарплату в Делафорде. Элинор закончит учебу и сможет зарабатывать еще больше. Нам выделили там квартиру. Все складывается как нельзя лучше. Миссис Феррарс фыркнула. Было похоже, что она если и не смягчилась, то хотя бы не готовилась к новым нападкам. После еще одной паузы она сказала: — Ты знаешь, сколько я выделила Фанни… — Когда она вышла за Джона? — Да. Естественно, ты получишь столько же. — Ух ты! — воскликнул Эдвард, не скрывая удивления. — Но не больше. — Мне больше и не надо. Я и этого-то не ожидал… — На земле нет ни одного человека, который не хотел бы иметь больше, чем уже имеет. — Но точно не я, мама. Миссис Феррарс не снизошла до того, чтобы комментировать такую глупость. — Я никогда не хотела отдаляться от моих сыновей, — сказала она. — Конечно, мама. — И никогда не собиралась вставать на пути к вашему… счастью. — Это хорошо, мама. — Конечно, относиться к тебе по-прежнему я не смогу, но мне все равно приятно, что хотя бы один из моих мальчиков вернулся ко мне. Эдвард ничего не ответил. Он поставил чашку на стол среди бесчисленных китайских шкатулок и наклонился к матери. — Пожалуйста, приезжай в Делафорд. Миссис Феррарс слегка опешила. — Что? — В эти выходные. Все соберутся посмотреть нашу квартиру. Приезжай — познакомишься с Биллом. Миссис Феррарс заерзала на диване и высморкалась. Потом осторожно спросила: — Кто все эти люди? — Семья Элинор. Мидлтоны. Миссис Дженнингс. Джон и Фанни с Гарри. — Он сделал паузу, а потом сказал: — Элли собирается позвонить Люси. Возможно, они с Робертом тоже придут. У нас будет что-то вроде пикника. На улице, если повезет с погодой, или в нашей квартире. — Пикник… — недовольно пробормотала миссис Феррарс. — Да, мама. Я знаю, ты терпеть не можешь пикники, но наш тебе понравится. Я приготовлю для тебя стул. — Я так понимаю, — выдавила из себя миссис Феррарс, — ты не оставляешь мне выбора. — Это значит — да? Впервые за эту встречу мать посмотрела Эдварду в глаза. А потом одарила его царственным кивком. — Полагаю, именно так, — сказала она. — Мне ничего не остается, кроме как смириться, не правда ли? — Бог мой, — воскликнул Джон Дэшвуд, въезжая на своем внедорожнике-мерседесе в ворота Делафорда, — Элинор просто сошла с ума! Фанни, набиравшая СМС на своем смартфоне, не поднимая головы, рассеянно спросила: — Почему, дорогой? — Сама посуди: согласилась выйти за твоего брата — без обид, мой ангел, — когда могла завладеть всем этим! Фанни оторвалась от экрана и бросила небрежный взгляд в окно. Потом, сообразив, где находится, осмотрелась уже гораздо внимательнее. — Должна сказать, поместье в прекрасном состоянии. — Чудесные деревья. — Но не лучше, чем в Норленде, милый. — Нет, — торопливо согласился Джон. — Конечно нет. Я просто подумал, что все это могло принадлежать Элинор. Фанни принужденно засмеялась. — Ну, раз она выходит за Эдварда, у Марианны есть все шансы. — Ты правда так думаешь? Только взгляни на этот дом! Фанни уставилась на особняк. — Какая жалость, что такое великолепное здание занято под лечебницу, — заметила она. — Просто глупо. По-моему, если Марианна станет постоянно крутиться у Билла Брэндона перед носом, он точно клюнет. Ему нравятся молоденькие — это же за версту видно. Фанни развернулась и поглядела назад, где расположились новая няня и маленький Гарри в своем детском кресле. — Все в порядке, Гарри, крошка? — улыбаясь, спросила она. Гарри, смотревший в окно, словно и не слышал мать. Няня-чешка не подняла глаз от своего телефона. Фанни развернулась обратно. — Будем надеяться, все пройдет без эксцессов, — сказала она. — Я в ужасе от того, что увижу Люси. А уж если она начнет увиваться вокруг мамы… — Вряд ли Люси осмелится, дорогая. Фанни вытащила из сумки помаду и опустила солнцезащитный козырек, чтобы посмотреться в зеркало на обратной стороне. — Ее наглость не имеет предела, Джонни, — заявила она, подкрашивая губы. — А мама никогда не могла устоять перед Робертом. Машина съехала на гравийную подъездную дорожку перед домом. Вблизи он выглядел чуть более обветшалым, чем издалека, но все равно производил грандиозное впечатление. — Какая красота! — с сожалением в голосе пробормотал Джон. — Просто потрясающе. Он сбросил скорость, а потом рывком затормозил. — Признаюсь, мой ангел, я бы не отказался приезжать сюда в качестве шурина Билла. Только подумай! Норленд и Делафорд. Джон сентиментально вздохнул. — Бедный папа, он мог бы нами гордиться! — Но Элинор не сможет здесь готовить! — обращаясь к Белл, вскричала миссис Дженнингс. С учетом габаритов последней они оказались практически заперты в узкой кухоньке, одну стену которой занимало окно, выходившее в парк. — О, Билл собирается полностью переделать для них квартиру, — ответила Белл. Она уже успела осушить бокал шампанского, предложенный сэром Джоном, отчего стала гораздо разговорчивее и уверенней. — Он хочет снести несколько стен и еще много что изменить. Элинор говорит, через три месяца квартиру будет не узнать. Эбигейл махнула рукой в сторону окна. — Чудесный вид. — Чудесное место, — в тон ей откликнулась Белл. — И чудесные люди. — Ну, дорогая, — заметила Эбигейл в ответ, — я бы не сказала, что все. — Сегодня, — сказала Белл, — все кажутся мне замечательными. Как радостно видеть Элли такой счастливой, в предвкушении их с Эдом будущего. Даже Марианна… — Она вроде, — вставила миссис Дженнингс, рассматривая кухонную раковину, — пытается окрутить Билла Брэндона. — Моим дочерям, — возразила Белл, — это не нужно. Эдвард влюбился в Элинор с первого взгляда, как и Билл — я надеюсь — в Марианну. Миссис Дженнингс выпрямилась. — Намек понят, дорогая. — Видите ли, Эби, Билл из тех мужчин, которым нужно кем-то восхищаться. В этом он похож на моего Генри. — Если вы так считаете, дорогая. — Да. И питаю надежду… — Вполне обоснованную, я бы сказала. — Она еще так молода… — Говоря о молодости, — внезапно перебила собеседницу Эбигейл, — а что у нас с Маргарет? Белл удивленно посмотрела на нее. — Маргарет? — У нее есть ухажеры? Она ведь уже достаточно взрослая. — Ей четырнадцать. Эби, вы, похоже, только об этом и думаете! Как будто в романах девятнадцатого века, где брак — единственный путь в жизни для девушки из среднего класса. — Так же, как и вы, дорогая! Мы с вами — два сапога пара. Люди делают вид, что с тех пор много что изменилось, но так ли это на самом деле, а? Посмотрите на Шарлотту. Согласна, мозгов у нее маловато, зато куча энергии, и куда она ее расходует? Заправляет хозяйством во владениях Томми и строит планы на будущее их малыша. Кстати, о Шарлотте… Точнее, о том, что она мне рассказала — она кое-что узнала про Уиллза… Белл твердо произнесла, перебивая Эбигейл: — Я не хочу больше слышать это имя, и уж тем более — новости про него. — Хотите-хотите, — сказала Эбигейл. — Мне ли не знать. Тем более что речь идет о Марианне. Белл пожала плечами. — В таком случае… Эбигейл Дженнингс примостилась на краешек столешницы между стенкой и плитой. — Он приезжал повидаться с Джейн Смит, — начала она. Белл старательно изображала полное равнодушие. — И что? — Он все рассказал Шарлотте, дорогая. Она, понимаете ли, питает к нему слабость, поскольку знает, что он все еще без ума от Марианны. Так вот: он приехал повидаться с Джейн Смит, заранее уверенный, что она его не примет. Однако она приняла его и выслушала, а он рассказал, почему женился на той гречанке, и что испытывает к Марианне, и про тот ужасный приступ, когда Марианна оказалась в больнице. В общем, все-все. А когда он закончил, она помолчала немного, а потом сказала — вполне дружелюбно, — что давно простила его. Он, конечно, не мог поверить своим ушам и чуть было не пал к ее ногам с заверениями в вечной преданности, но она его остановила, сказав, что если бы он поступил как честный человек по отношению к Марианне, то получил бы ее — Джейн, то есть — деньги и прощение, но раз уж вышло по-другому, последнего ему будет вполне достаточно! Шарлотта ожидала, что Уиллз выйдет из себя, но, похоже, он больше раскаивался, чем злился. Сказал, что поставил не на ту лошадку, но не жалеет, что пошел на риск. А еще… Эбигейл сделала паузу и многозначительно поглядела на Белл. — А еще, — продолжала она, — он сказал Шарлотте, что, хотя и не любит свою жену, не считает, что его жизнь будет сплошным кошмаром, потому что он постарается так или иначе чем-нибудь ее разнообразить. Конечно, он ни к кому не будет питать таких чувств, как к Марианне, а если узнает, что она вышла за Билла, будет жутко разочарован. Именно так он и сказал, дорогая. Разочарован. Белл сделала глубокий вдох и протиснулась мимо Эбигейл к дверям. — Знаете, я никогда ему не доверяла, — произнесла она. — Было что-то такое у него во взгляде… — Боже ты мой, — воскликнул сэр Джон, обращаясь к жене, — ты только посмотри на эту парочку! На другом краю лужайки, с южной стороны Делафорда, появились мистер и миссис Роберт Феррарс. Они были одеты практически одинаково: в кремовых укороченных пиджаках, узких джинсах и казаках. Волосы Люси длинными локонами ниспадали на плечи, а на голове у Роберта красовалась бежевая шляпа. Оба были в темных очках и шли, держась за руки. — С ума сойти, — сказал сэр Джон. Мэри Мидлтон тоже надела темные очки, чтобы исподтишка как следует рассмотреть их. — Интересно, куда это они направляются? — пробормотала она. Но сэр Джон взял жену под руку и увлек в другую сторону. — Смотри! По распоряжению Билла Брэндона столы с угощениями и напитками установили прямо на лужайке, под большими зонтами от солнца. Вокруг них небольшими группами стояли гости, а среди них Эдвард и Элинор. Он обнимал ее за плечи, и выглядели они настолько счастливыми, насколько вообще может выглядеть недавно обручившаяся чета. Они не заметили Люси и Роберта, так как стояли к ним спиной и увлеченно беседовали с Джоном Дэшвудом, который, в отличие от Элинор и Эдварда, уже успел увидеть сладкую парочку. Их вид настолько его поразил, что он умолк на полуслове, застыв с открытым ртом, и смог разве что поднять руку, в которой сжимал бокал с Pimm’s, указывая в их направлении. — Элли! — воскликнула Люси Феррарс достаточно громко, чтобы услышали все, кто был на лужайке. — Как здорово! С распростертыми объятиями она бросилась к Элинор и крепко обвила ее руками. — Брат мой! — выкрикнул Роберт, обращаясь к потрясенному поведением Люси Эдварду, и тоже схватил его в объятия. — Они все спланировали! — возмутилась Мэри Мидлтон. — Она настоящая стерва, эта девчонка, — сказал сэр Джон. — Раньше ты так не думал. — Мы оба так не думали, зайка моя. Неплохо она обвела нас вокруг пальца. — Ну, — заметила Мэри, — на этот раз ее номер не пройдет. Взгляни-ка на Элли! Элинор решительно отступила назад, высвобождаясь из цепких лап Люси, и взяла Эдварда за руку, чтобы помочь ему сделать то же самое. Люси и Роберт обменялись взглядами и снова шагнули вперед. Элинор выставила перед собой ладонь. — Нет! — предупреждающе сказала она. Сэр Джон пожал пальцы жены. — Молодчина, — с одобрением произнес он. — Умница, Элинор. В другой группе на лужайке возникло какое-то движение, и от нее отделилась миссис Феррарс — крошечная, с прямой, как палка, спиной, в льняном платье-футляре и с сумочкой в руке. Решительным шагом преодолев разделявшее их расстояние, она встала бок о бок с Элинор. — Возможно, в вашей семье, — безапелляционно заявила она, — позволительно поступать подобным образом, но в нашей — нет. Семья всегда семья. Кровь не водица. По-моему, это праздник в честь помолвки моего сына. И вы сами настояли, чтобы мой младший сын с женой тоже были здесь. Так что будьте добры проявить гостеприимство, раз уж они пришли. Повисло напряженное молчание. Эдвард и Элинор, онемев от изумления, уставились на миссис Феррарс. Но тут Люси сорвала с лица солнечные очки и, издав театральный всхлип, бросилась на шею к своей новоиспеченной свекрови. — Благодарю вас, — с притворной дрожью в голосе простонала она, — о, благодарю! Солнце клонилось к закату. Из окна комнаты, где они планировали устроить гостиную, Эдвард и Элинор глядели на тень дома, протянувшуюся по траве до самых деревьев на опушке парка. Элинор сказала: — Это напоминает мне о Норленде. Он обнял ее за плечи. — Если бы не Норленд… — Знаю… Эдвард поцеловал ее в макушку. Потом сказал: — Похоже, мы сегодня отлично справились. — Даже несмотря на инцидент с твоей матерью. — Это точно. По-моему, Люси вряд ли продвинется особо далеко. Ради Роберта мама готова на что угодно, но она не допустит, чтобы кто-то встал между ними. Сегодня Люси могло показаться, что она одержала победу, но это ненадолго. Стоит маме почувствовать, что ее эксплуатируют, как она сразу отреагирует — и очень резко. — А Фанни… Эдвард рассмеялся. — Фанни никогда не простит Люси. — Она была весьма любезна со мной сегодня. Он опять ее поцеловал. — Перед тобой никто не может устоять. Элинор прижалась к нему. — Как ты считаешь, мама говорила всерьез? Насчет переезда в Эксетер, — спросила она. Эдвард сказал: — По крайней мере, она не надумала переезжать сюда — и это радует. — Магз в Эксетере тоже будет лучше, — заметила Элинор. — Ей тяжело пришлось бы в Бартоне: я уезжаю, а Марианна большую часть времени будет находиться в Бристоле. А уж если маме действительно повезет заняться той подработкой в школе, о которой она упоминала… — Эй, — внезапно перебил ее Эдвард, — ты только посмотри! По краю опушки, в пятнах закатного солнца бок о бок шла пара; длинная юбка девушки живописно цеплялась за высокие стебли травы. Элинор наклонилась вперед, чтобы лучше их разглядеть. Потом сказала: — За руки они не держатся. — Нет. Но им, похоже, очень хорошо вместе. — Она несет цветы. Марианна всегда так делала. Когда мы были маленькими, то постоянно останавливались во время прогулок, чтобы она могла набрать букет, а потом она просто бросала его где-нибудь — у двери, или на столе, или в своем резиновом сапоге, — оставляя вянуть. Эдвард мягко произнес: — Они могли бы быть очень счастливы вместе, ты не думаешь? Элинор улыбнулась. — Девять месяцев назад она говорила, что он старый и скучный и кутается зимой в шарфы, чтобы не простудиться. — Интересно, что она сказала бы сейчас? Элинор посмотрела на него и рассмеялась. — Думаю, признала бы, что ошиблась. Эдвард снова поглядел в окно. — Как ты думаешь, каковы его шансы? Элинор повернулась к Эдварду, обняла за шею и прижалась щекой к его груди. — О, — уткнувшись ему в рубашку, ответила она, — я их оцениваю очень высоко. Марианна ничего не делает наполовину — она всегда ныряет в омут с головой, особенно в любви. — Все или ничего. — Да. Эдвард крепко ее обнял и уперся подбородком в макушку. — Все, — уверенно сказал он. — Все. Остановимся на этом. notes Примечания 1 Рыба во фритюре с картофелем фри (анг. Fish and Chips). 2 Международная неправительственная организация, которая ставит своей целью «предпринимать исследования и действия, направленные на предупреждение и прекращение нарушений прав на физическую и психологическую неприкосновенность, на свободу совести и самовыражения, на свободу от дискриминации в контексте своей работы по продвижению прав человека». — Прим. пер. 3 Международное объединение из 17 неправительственных организаций, работающих в более чем 90 странах по всему миру. Целью деятельности объединения является решение проблем бедности и связанной с ней несправедливостью во всем мире. — Прим. пер. 4 Неправительственная организация, занимающаяся мониторингом, расследованием и документированием нарушений прав человека. — Прим. пер. 5 В истории английского искусства — переходный историко-региональный стиль от английского барокко к стилю королевы Анны, английского классицизма с элементами барокко. Совпадает с временем правления герцога Вильгельма III Оранского и его супруги королевы Марии (1689–1702). Другое название — стиль Марии. — Прим. ред. 6 Между нами (франц.).